***
Всё сразу изменилось. Изменились люди, изменился даже облик города. Стало больше военных, меньше улыбающихся лиц. Свердловск не бомбили**, но общее настроение было невесёлым. Ушёл на фронт Серёжка. Мой очень близкий друг Серёжка, сын маминой ближайшей подруги – Татьяны. Провожали мы его втроём. Тетя Таня, Серёжкина жена Надежда и я. Как он сам говорил, шутя: «Три самые главные женщины в моей жизни». – Ты вернёшься, Серёж. Ты слышишь? Мы их разобьём, и ты обязательно вернёшься, потому что иначе быть не может. Потому что иначе никак, ты слышишь, Серёж? Он гладил Надежду по волосам одной рукой, другой же держал за руку мать. Что-то говорил ей, успокаивал. Тётя Таня не плакала. Просто молча кусала губы, крепко держа сына за руку. И лишь тогда, когда раздался паровозный гудок, когда оркестр заиграл «Прощание славянки»***, по тети-Таниной щеке покатилась слезинка. Надя тогда взяла её за руку: – Не плачьте, мама. Слезами тут не поможешь. Надо просто верить и ждать. Верить в то, что он вернётся, что он вернётся живой. Что кончится эта проклятущая война, и мы с Серёжкой подарим вам внука. А лучше двух. Мальчика и девочку. – Спасибо, Надюш, – ответила Татьяна. Я взяла её тогда за одну руку, Надя за другую, и мы пошли с вокзала. Жизнь продолжилась. Со всеми её тяготами и проблемами, но продолжилась. Я продолжала работать в больнице, воспитывать дочку. В нашу квартиру подселили эвакуированную из Минска семью, маму с дочкой. Её звали Алевтина Юрьевна, а дочку Светой, Светланой. До войны много кого Светами называли. Да и после войны тоже. В честь дочери Сталина, Светланы. Подселили их ко мне с Ксюшкой, потому что у нас, в отличие от двух других семей, была не одна комната, а полторы. Одна большая, и маленькая, угловая, с небольшим окном. – Вот Луговская, знакомься. Это ваши новые соседи, – пришел тогда в квартиру управдом. Осенью это было. В самом начале сентября. Ксеньке в тот день исполнился ровно год. – Очень приятно, я Зоя. Вы проходите, не стесняйтесь. Вам как удобнее, в большую или в маленькую? – улыбнулась я, мысленно размышляя о том, куда передвинуть швейную машинку. Или вообще не передвигать? Я вообще смогу её передвинуть? – Алевтина, – представилась женщина, – смотря как удобно вам. Вы же хозяйка комнаты. – Если вам удобно будет в маленькой… Вы проходите, посмотрите, решите. Я пока схожу, отдам соседке карточки, пусть отоварит вместе со своими завтра. А то с этой работой… Дошла до тёти-Таниной комнаты, постучала. – Не заперто, заходи. Зашла. Надя сидела за столом, молча уставившись в белую, - как раз перед войной делали ремонт, - стену. – Надь, ты чего? Надя! Я подошла к ней. На столе лежал треугольник. – Вот, читай. Я… я не знаю, как сообщить об этом Татьяне Юрьевне. Я взяла в руки треугольник и не смогла сдержать рыданий. На этом треугольнике, прихода которого ждали мы втроём, было написано следующее: « Ваш муж, рядовой Красной Армии, Свиридов Сергей Андреевич, уроженец г. Свердловска, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 26-08-41 в р-не города Смоленска и похоронен в Братской могиле д.Конюхово Смоленской области. Настоящее извещение является документом для…» Для чего является документом извещение, я уже не видела. Слёзы застилали глаза. – Ты зачем пришла-то? Надежда повернула ко мне заплаканное лицо. – Хотела попросить карточки отоварить. Я завтра в госпиталь, не знаю насколько, боюсь не успею. – А Ксенька с кем? – Я её в ясли отдам. На пятидневку. Я плохая мать, я знаю. Мне больные дороже собственной дочери. – Ты хорошая, нормальная мать. Сейчас все так. Давай сюда свои карточки, отоварю. – Спасибо, Надюш, – вытерла я слезы тыльной стороной руки. – Ты его на столе оставь. Не говори ничего. Пусть тётя Таня сама его… – Зойка… Зойка… – она уткнулась мне в грудь. – Неужели нас всех перебьют? Всё наше поколение? – Успокойся. Я знаю, я тебе таким образом никак не помогаю, но всё-таки… – я гладила её по спине. – Спасибо, Зойк. Я не знаю, что бы мы без тебя делали. Мы стали ближе после того дня. Мы действительно стали будто семьей. Вместе пережили зиму, пережили трудности с продуктами. Хотя Свердловск – тыловой город, проблемы никого не миновали.***
– Зойка, это что? – Это? Это курица. Можно в бульон, можно пожарить, – ответила я на вопрос Светланки, умываясь над раковиной в кухне. – А откуда? – допытывалась девчушка. – Не поверишь, но это так: подарили. – Курицу? – рассмеялась Света. – Да, курицу. Лейтенант один… Он решил, что в его выздоровлении есть только моя заслуга. А он наш оказался, тагильский. Ему родные через кого-то и передали эту курицу. Как она не стухла, мне непонятно. Передали, а он её мне отдал. Сказал: «Спасибо вам, Зоя Сергеевна, за всё». И курицу вручил. Раньше цветы дарили, а сейчас курицу. Иди, зови маму, сейчас её готовить будем. – А что готовить? – Решим, Свет, я же сказала. – Мам… – крикнула девчонка в сторону комнаты. Голос у неё для двенадцати лет был огого. – Ну так я тоже могла, – улыбнулась я, пытаясь поджечь плиту. – Зоя! – окликнул меня совсем близко такой родной голос. – Кораблёва, ты совсем!? Я сейчас чуть пол не прожгла из-за тебя спичкой! – воскликнула я, бросив наполовину потухшую спичку в раковину и обняв подругу. Мы редко виделись: я пропадала в госпитале сутками. – Алёнк, ты что в форме? – Я уезжаю завтра. – Куда?! Куда ты собралась, черт побери?! Я уже одного близкого человека потеряла, я не хочу потерять ещё и тебя, Алёнка… – Давай выйдем на лестницу, не будем тут мешаться, – тихо, успокаивающим голосом сказала подруга. Мы вышли на лестницу. Благо я не успела раздеться до конца. Только платок снять успела. – Куда ты собралась? – На фронт, переводчицей! Ленка обняла меня за плечи. – Какой переводчицей? Ты же учительница! – Я не могу здесь. Немецкий у меня почти идеальный. После того как убили папу и Серёжку… У меня в этом городе теперь есть единственный близкий человек – это ты. Я должна, понимаешь, должна отомстить за них! Потому что иначе я не смогу себя считать достойным человеком. Я вообще не смогу себя считать человеком. Так надо, Зойка. Так надо. У меня никого нет и не будет ближе тебя. Я… я напишу тебе. Зойка, я обязательно тебе напишу! – Ленка… Подожди, ты была в него влюблена? В Серёжку Свиридова? Лена… О, господи. Давай я тебя хоть до выхода из двора провожу… – Про мою влюблённость знали почти все в той нашей компании. – Грустно улыбнулась подруга. – Ты просто не замечала наверное. Не провожай меня, не надо. Долгие проводы – лишние слёзы. Давай, до встречи! – Последнюю фразу Ленка уже кричала с нижней ступеньки лестницы. Специально не сказала «Прощай». Потому что верила, что вернётся. Вот и сказала «до встречи», как мы говорили раньше, еще до войны, еще до тридцать седьмого. Когда-то давно. Кажется, что в прошлой жизни. Примечания: * Уральский государственный педагогический университет — государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования, основан в 1930 году, один из старейших вузов Урала. ** Принятый атакующей Германией план «Барбаросса» предполагал наступление на Урал, бомбежку уральских городов – в том числе и Свердловска. Этому не суждено было реализоваться – к счастью, Свердловск пережил войну без военных действий. По нашим улицам ездили только наши танки, ходили наши солдаты – вылечившиеся в наших госпиталях, обутые и одетые нашими фабриками, снаряженные нашими заводами, на которых дни и ночи трудились люди. ***Прощание славянки — русский марш, написанный в 1912