***
Наступил вечер. Я стоял между двумя белокаменными домами. Алое солнце уже садилось, окрашивая горизонт и темнеющее небо в ярко-гранатовый цвет. Облака были похожи на клубки хлопка, впитавшие в себя литры крови. Здания горели красками от иссиня-рубинового до огненно-красного тонов. А на моём мече, будто влитом в мою руку, играли багровые переливы. Холодный вечерний воздух был тяжёлым и заполнял лёгкие, словно смола. Казалось, он мешал движениям, мешал даже смотреть. Однако взору мешал не только свинцовый воздух – сгущающая тьма давила на руки и глаза с неимоверной силой. Зловещая тишина сдавливала уши. Она будто пропитала всего меня и пыталась достать до самой моей души. От солнечного диска на небе оставался только небольшой пламенный осколок. Я, не спеша, зашёл в первый дом египетской семьи. Прикрытый тонким одеялом в колыбельке сопел малыш. Неподалёку спали его родители. Было видно, что это были рабы – на их телах зияли нарывающие раны от плетей. Я взмахнул мечом над купелью и пронзил младенческое тело. Послышался звук перерезанных сухожилий и выплеска струйки крови и глухой вскрик. На зов чуткого материнского сердца проснулась мать малыша. Она бросилась к своему сыну и опешила, увидев бездыханное тело чада в лужице багровой крови. Она упала на колени перед колыбелью, её начал успокаивать вслед за ней вскочивший муж. Женщина впивалась пальцами в мужскую спину, а его рука придерживала голову, волосы с которой путались среди пальцев, на лице мужа тоже были видны прорезавшиеся слёзы. Они были больше похожи на кровь в последних лучах сегодняшнего солнца. Я медленно вышел из этого дома и направился в следующий. Войдя туда, я увидел молодую мать, прижимающую своего ребёнка к груди. Она плакала, в её лице читалось,что она знает - сегодня судьба заберёт у неё последнее, что она имела – маленького сына. Эта женщина, похоже, смотрела в мои глаза. «Умоляю, пощади», - вот, что доносилось из глубин её души. Сильным взмахом руки я поразил тело младенца, бывшего на руках египтянки передо мной. За звуком разящего лезвия послышался плач мамы. Ещё сильнее нахлынули чувства, всё сильнее она прижимала сына к себе, будто пытаясь его согреть своим материнским теплом, она собрала ноги, лёгкая юбка промокла в младенческой крови и слезах. Опустив голову к сыну, женщина сквозь плач улыбнулась, смотря на ледяное тело малыша. «Мы с тобой ещё сможем увидеться…» - прошептала мама через порывы рыданий… В соседний дом я заглянул лишь мигом – в нём не было египтян. Было тихо и мирно. Тишина этой ночи здесь прерывалась только сопением пожилого хозяина и то, изредка. Напротив был ещё один дом сынов Израилевых. В нём царило веселье – на столе лежал поджаренный баран, стояли бутылки с вином, веселились дети, и хлопотала на кухне хозяйка, на лице которой сияла добрая улыбка. Я пошёл дальше, оставляя за собой капли ярко-красной крови на песке. Темнота, висевшая в воздухе, всё больше давила на меня, а груз меча словно увеличился в разы от покрывшей его детской крови. Звук моих сандалий, хоть и слышал его только я, отдавался в голове многократным эхо, от которого закладывало уши, перед глазами уже начали мелькать силуэты матерей, убитых горем, их детей. Вот и следующий дом, в который я принесу горечь утраты. За столом сидят пять человек: мама, папа, брат и две младших сестры. На всех лицах видны только улыбки, слезам здесь нет места, только улыбки, добрые и честные глаза, смотрящие на любящих родственников. Самому старшему из детей – парню лет двадцати – все говорят добрые и ласковые слова, прощаются и желают счастливого пути. Вот, младшая из сестёр не выдерживает и бросается на шею брату, плача, выдавливает из себя слова: «Почему? Почему ты уходишь, братик? Пожалуйста, не уходи! Неужели ты виноват в чём-то?..», «Если бы я мог… - последовал ответ брата, он сжал свою сестрёнку в объятьях, - я люблю тебя» - он выдохнул и умер от моего клинка, алое пятно растеклось на его спине. Через пару секунд гробовую тишину прервал плач девочки – маленькой сестрёнки – совсем скоро не выдержали любящие сердца и матери со старшей сестрой, обняв жену, мужчина, оставшийся без наследника, опустил голову и смотрел стеклянными и влажными глазами на похолодевшее тело сына. Выйдя из этого дома под звуки горя, я пошёл дальше, рассекая ногами густую темноту. Я завернул за угол одного из домов. Запуганный и озлобленный мужчина лет 30 укрывал одеялом, а сверху и своим телом, ребёнка. Он надеялся, что сможет укрыть от казни свою маленькую девочку. Воздух вокруг этого места пропах его страхом, а в уши медленно, но навязчиво вливался плач дочки. Она сжимала рубашку отца крохотными ручонками, чувствуя надвигающуюся смерть, а папа пытался успокоить её: «чщщщ, тише… не плачь, всё будет хорошо», отец покачивался на месте, всё ближе прижимая к себе чадо, её теплота была его отрадой в это время. Но это не могло продолжаться долго. Подняв руку с мечом, я поразил сердце девочки, она лишь вскрикнула и, расслабившись, последний раз выдохнула, хрипя от пролитых слёз и. В доме неподалёку я увидел следующую картину: пожилой человек стоял на коленях, смотря в окно на чёрное небо. Он молился, он молил Бога о том, чтобы Тот пощадил невинных младенцев и не проливал крови тех, чьи души ещё совсем чисты… Неужели, они не знают, что Он их не слышит? Пройдя ещё несколько домов, я зашёл во двор египтян. Остриём меча я поразил несколько свиней и овец первенцев. А затем вошёл и в дом. Жильцы стояли всей семьёй на коленях и тоже молились Богу. С их лиц капали слёзы раскаянья, колена были сбиты до синяков, в воздухе повисло горе и чувство неизбежности. Каждый здесь понимал, что один из них сегодня их покинет. Подойдя к старшей из дочерей, я убил её. Её тело упало на пол с холодным глухим звуком, из-под неё начала расплываться лужа крови, казавшаяся огненно-алой в свете свечей. Семья была подавлена усилившимся горем. В слезах они обнялись над бездыханным телом девушки. Она смотрели на неё. Из их глаз полыхали скорбь и сожаление. Тишина, висевшая в воздухе, уже не давила на уши, воздух заполнялся плачем и стонами, страхом и скорбью.***
Воздух пропах смертью, а темнота уже не была столь густой. Казалось, уже и она смерилась с гибелью невинных. Был близок рассвет, я стоял перед входом во дворец фараона. Сжав в руке меч, на котором были сгустки запёкшейся ржаво-бордовой крови, я начал подниматься по мраморной лестнице, таща по земле своё оружие, которое, при этом, издавало жуткий звук скрежета метала о камень. Распахнув двери в царское ложе и показавшись ему, я увидел фараона, окружённого свитой. - Держите его! – завопил он. Его многочисленная армия бросилась прямо на меня, их копья летели в моё тело, пролетая насквозь и с лязгом падая на пол. Поняв, что это бесполезно, свита удалилась по приказу фараона. Рядом с ним сидел его наместник – ему было от силы, лет десять, он сидел на коленях отца, прислонив свою голову к родной груди. В его глазах было какое-то странное сожаление. Царь молча смотрел на меня. В его взгляде я видел лишь ненависть и презрение, но ни капли раскаяния. - Неужели, ваш Бог настолько циничен? Жалкая кучка народа, верующая в Него, становится поводом для того, чтобы заставлять страдать других людей. Людей, которых Он сам сделал свободными? Свобода? Правда? В чём она заключается, если есть правила, которые нельзя нарушать, если Он в любой момент может зажать кого угодно в угол и заставить делать то, что угодно лишь его огромному эго?! - он говорил, переходя на крик. - Замолчи, грешник! – вскрикнул я. - Не делай этого, прошу, неужто это того стоит? Зачем Ему так нужны эти люди? Только для паломничества на горе? Почему… почему ты убиваешь? Прошу тебя, не бери греха на душу! Пощади моего сына! – он начла молить, умолять о пощаде, но я не хотел его слушать. Фараон начал плакать, сначала по его щеке стекла слезинка, а сейчас его глаза уже красные, - Я сделаю! Сделаю это! Прошу, не убивай моего единственного наследника! Умоляю! Я отпущу народ Твой… Только не делай этого… - он взялся за подол моей одежды, встав на колени, и плакал, смотря прямо мне в глаза, - Клянусь! Я отпущу их всех! Всех до единого! Хочешь, я дам им золота? Много золота! Не убивай его! Он мой единственный наследник! Он мой сын… Пнув царя ногой, я подошёл к сыну. В отличие от отца, сын вёл себя мужественнее – он смотрел в мои глаза. В его не было страха, хоть они и были заплаканы. Он с гордостью и достоинством встречал смерть. Я вонзил меч в грудь наследнику трона. Из его глаза выкатилась последняя слезинка. Издав короткий выдох, мальчик застыл и рухнул на пол. Фараон сидел на полу, обхватив голову руками. Он смотрел на мёртвого сына и рыдал. Я прошёл мимо него, выходя из комнаты, царь не оглянулся, будто весь мир вмиг исчез для фараона – остались только он и холодный труп его чада.