***
Хаято потер затекшую спину. Поле казалось бескрайним. Рядом Ямамото срезал серпом пучок колосьев и скинул его в общую кучку. Работа продвигалась. Было уже за полдень, и горячее солнце беспощадно палило. Стояла жара. Пот стекал по спине и шее. Снятая рубашка, завязанная за рукава на бедрах, неудобно болталась. Майка-безрукавка была уже вся мокрая, и ее хотелось сменить, но одежды больше не было. А солнце все так же беспощадно палило. — Травоядное, ты чего бездельничаешь? — вопросил бывший глава Дисциплинарного комитета, вытирая пот со лба. Черные, словно смоль, волосы брюнета были подняты наверх. Длинная челка мешалась, но, сдобренная потом, словно гелем для укладки, она была легко откинута к затылку. Таким Хибари Кёю еще никто не видел. Гокудера ничего не ответил. Взяв брошенный на землю серп, он продолжил срезать колосья, думая о том, что неужели это их новая жизнь?***
Мешок с мукой упал прямо на ноги Мукуро. С его губ сорвались столь редкие для него нецензурные и грубые слова. Иллюзионист, всегда пышущий воспитанностью вперемешку с изяществом и вежливостью, проклинал все на свете. Он никогда не мог себе представить, что вернется к тем дням, когда надо выживать и активно работать. Рокудо думал, что никогда больше не будет чувствовать голод, холод, и его не будут заботить мысли о завтрашнем дне. Но реальность оказалась суровей. Он вернулся к ненавистным для него дням. Дням активного выживания. На Сасагаву заорал по-итальянски мельник. Боксер, держа на плечах по мешку с зерном, не понимал, что сделал не так. Мукуро тяжело вздохнул, отпихивая мешок с мукой, и направился к Рёхею, перевести брань селянина о том, что тот не туда понес зерно.***
Ламбо наконец-то успокоился. Цуна устало рухнул на пол, глядя на ребенка, играющего с сооруженной из подвернувшегося под руку материала игрушкой. Как-то они скоротали целый день. Савада отвлекался на мытье посуды, даже нашел веник и совок, подмел везде пол. Лишь бы не возвращаться мыслями к ночному происшествию. Но не получалось. Под чириканье птиц под окном воспоминания стучались обратно, заставляя предательски краснеть щеки. «А ведь мне понравилось, — наконец поняв, подумал Цуна. — Но знать бы, кто это был… Надеюсь, что не старший брат. Такого мои нервы не выдержат…» Послышались голоса. Скрипнула входная дверь. В прихожей стало шумно от множества пар обуви. Вскочив с пола, Савада понесся встречать друзей. Те, усталые, грязные, закрыли за собой дверь. — Мукуро, никогда не думал, что попрошу такое, но наколдуй ливень, — взмолился Хаято, стирая с щеки землю. — Я больше не могу. Жарко до оборзения… В прихожей разразилась буря. Четверо парней, подставив под влагу лица, в блаженстве прикрыли глаза. — Так хорошо… — протянул Ямамото. — Экстремально согласен, — не убирая лица от потока, поддержал Рёхей. Хибари стоял, ничего не говоря. Да и слова тут были неуместны. Все четверо пережили сложный день. Никакие сражения не могли идти в сравнение с таким адским трудом, когда у тебя чертовски ломит спину, а руки вот-вот грозят отвалиться. Цуна, стоя поодаль, грустно смотрел на друзей. Сам он провел относительно легко свои часы. А он еще бездельничал большее количество времени. Знал бы — сделал больше работы по дому. Как никогда он почувствовал себя никчемным. Поток перестал лить. Вода с пола испарилась, поднимаясь клубами пара к потолку. Вдруг во входную дверь постучали. Всполошившись, ребята стали проверять, видно ли было происходящее со стороны. Убедившись, что все в порядке, Гокудера подошел к двери и открыл ее. На пороге стояли двое мальчишек, которых они встретили, едва попав в четырехсотлетнее прошлое. Подрывник тут же заговорил с ними. Дети, улыбаясь, что-то вдохновлено ему вещали. Кивнув головой, Хаято прикрыл дверь. — Гокудера-кун, что они хотели? — поинтересовался Цуна, обращаясь к другу. — Нас зовут на праздник урожая, — ответил за него Мукуро. — Я слышал сегодня от мельника о празднике, но не думал, что нас позовут. — О, а где он будет? — оживился Такеши. Гокудера пересказал слова мальчишек о том, что празднование будет на главной площади. Прихватив с собой пиджаки, слушая параллельно объяснения, ребята вышли из дома. Опомнившись, Цуна бросился обратно. Взяв Ламбо на руки, он направился к своим товарищам поневоле. Вместе они вышли к площади. Люди сновали около чучела, подтыкая в него соломы, завершая приготовления. Рядом с соломенным уродцем располагались котлы и жаровни. В стороне стоял длинный стол, на котором лежал нарезанный деревенский хлеб и незатейливая еда. Везде чувствовалась общая атмосфера праздника. По домам и между ними были развешены гирлянды из полевых цветов. Кое-где на земле лежали и сами головки цветов и лепестки. К ребятам подбежала группа девушек с венками. Надев парням по венку, они убежали, задорно смеясь и хихикая. Заметив ребят, женщина, которая посоветовала занять им дом ведьм-знахарок, поманила к себе. Расположив их на деревянных скамьях, стоящих полукругом вокруг котлов и чучела, она отошла, вернувшись скоро с блюдом, на котором лежал хлеб, ломтики мяса и прочее. Вечерело. Зажглись огни факелов тут и там. В пространство рядом с чучелом высыпали девушки и стали танцевать под какую-то местную музыку. Мужчина с факелом подошел к чучелу и поджег его. И люди запели. Потерянное во времени десятое поколение Вонголы зачарованно наблюдало за происходящим. Фестивали, проходящие в Намимори летом и осенью, и рядом не стояли с этим праздником. Такой чарующей и завораживающей картины они никогда не видели. Удивлен был даже Хибари, старающийся быть подальше от толпы и людей. Живая атмосфера, запахи, люди — все слилось в одно. Но всему приходит конец. Чучело догорело. Праздник урожая закончился. Попрощавшись и поблагодарив гостеприимных жителей, ребята направились к своему временному дому. Ламбо спал на руках у Ямамото. Стараясь не шуметь, они вошли в дом. Зевнув, Кёя направился в погреб. Сасагава, пожелав спокойной ночи, поспешил следом. — Сегодня мы спим с Цунаёши-куном, — поднимаясь по лестнице, усмехнулся Мукуро. — С какой стати?! — взревел Хаято. Иллюзионист остановился. Когда Цуна поравнялся с ним, он притянул его к себе и прошептал в самое ухо: «Ты же не хочешь, чтобы твои друзья узнали о нашей ночной шалости? Так что соглашайся. Нам надо поговорить, и ты знаешь о чем...» — Что ты там шепчешь Десятому?! — возмутился подрывник. — Гокудера, успокойся, — мягко улыбаясь, сказал Такеши. — Они просто говорят. — Да все нормально, Гокудера-кун, — борясь с дрожью в теле после сказанных горячим шепотом слов, выдавил из себя шатен. — Идите спать с Ямамото. И возьмете Ламбо? — спросил Савада, отчаянно краснея. — А то я с ним сегодня наобщался. Он от меня устал. Хаято недоверчиво уставился на своего друга и босса. Вздохнув, он отмел сомнения. — Как скажете, Десятый, приятных снов тогда, — произнес несколько обиженно подрывник. — Не волнуйтесь, я присмотрю за тупой коровой! — Спокойной ночи, Цуна, Мукуро, — попрощался Ямамото. Парни зашли в крайнюю комнату. Когда за ними захлопнулась дверь, Мукуро тут же схватил Саваду за тонкое запястье и потащил в другую. Толкнув его на кровать, он тут же навис над ним, давая почувствовать тяжесть своего тела. — Зачем тебе это? — затравленно смотря на иллюзиониста, спросил Цуна. — Ты же всегда хотел захватить мое тело… — А я и хочу «захватить» твое тело, Цунаёши-кун, — усмехнулся Рокудо, дыша тому в шею. — Я просто не уточнял в каком смысле после того инцидента в Кокуё... Савада не нашелся, что сказать. Сильные руки стали его неспешно раздевать, изучая каждый сантиметр открывающейся кожи. Он дрожал. Но не мог понять — от страха или от предвкушения.