The family of blood

— Да нет же, дебилы! Не так! — выругался Гокудера. И тут же осёкся: — Десятый, я это не о Вас! — Да все нормально, — улыбнулся Савада, — мне плохо даются языки... Уже прошел почти месяц с того дня, перевернувшего жизни семерых. И пусть один из них был слишком мал, чтобы понять весь ужас происходящего, но это не меняло абсолютно ничего. Хаято и Мукуро решили хоть как-то обучить итальянскому четырех японцев, но успехи были не самыми хорошими. Язык ученики знали очень, очень и очень плохо, что способствовало лишь ломаному диалогу с участием жестов. Селяне были пока благосклонны и даже приветливы к чужакам, но кто знает, что может быть завтра? Рокудо вздохнул. — Ураганчик, но у них какие-никакие, но все же успехи, — заметил он устало. — Они хоть бегло говорят. — Ребят, давайте на сегодня закончим? — потирая глаза, спросил Ямамото. — Я очень устал. Даже на тренировках так не выматывался, а так уже почти месяц. Спать хочу... Все, кроме Цуны и Ламбо, хронически не высыпались. Работать заканчивали поздно, а вставать приходилось с петухами. И ребята были вынуждены играть по тем правилам, по которым жили окружающие их люди. Нельзя было выделяться. Белые вороны среди черных всегда слишком заметны. Подрывник тоскливо посмотрел на совершенно наглейшим образом дрыхнущего Сасагаву, уронившего голову на скатерть, из уголка губ которого тянулась слюнка, немного вытекая изо рта. Не выдержав, Хаято наотмашь дал тому подзатыльник. Всхрапнув, Рёхей вскочил и сонно заозирался. — Глупые травоядные, — изрек Кёя и поднялся со скамьи. — И куда ты собрался, хотел бы я знать? — вдогонку спросил Мукуро, смотря на спину своего врага. Хибари обернулся. Демонстративно достав тонфа, он криво усмехнулся. — Меня от вас, травоядные, уже тошнит, — произнес бывший глава Дисциплинарного комитета, — так что, пойду потренируюсь за домом. Брюнет отвернулся и вышел из кухни. Послышались шаги по коридору, и в следующее мгновение он вышел из дома, громко хлопнув дверью. Савада почесал затылок, несколько обескураженно обдумывая сказанное. Не то чтобы он не знал, что о них думает Кёя, но за месяц тот так и не сблизился ни с кем. — И что делаем? — спросил Десятый, «стекая» с табурета на пол. — Я уже тоже не могу... Все же я — никчемный Цуна. — Десятый, прекратите, не всем даются языки! — стал разубеждать своего друга и босса Хаято. — Не расстраивайтесь! Цуна лежал под столом между ног друзей и просто прикрыл глаза, игнорируя то, что они говорят. Костюм давно потерял свой смоляной цвет. Потертый, он представлял собой жалкое зрелище. Найденная одежда в доме почти не спасала — она была женской. Что-то удалось использовать, а что-то перешить, но лучше было в том, что осталось с ними из того, спустя четыреста лет, мира. Ребята цеплялись за эту частичку их реальности. — Савада, ты нас вообще экстремально слушаешь? — как всегда в своей громкой манере вопросил боксер. Цуна вылез из-под стола и отряхнулся. Все уже привыкли к тому, что Десятый по своей привычке, допустимой в их стране, любил лежать на полу. — Что, пылевая ванна принята? — фыркнул иллюзионист, скрещивая руки на груди. — Типа того, — глупо хихикнул Савада. Гокудера сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел на босса. Не заметить того, что эти двое стали ближе, мог только Рёхей, ничего почти не понимающий в делах сердечных. Хаято никогда не был глупым парнем. Не гений, но и не дурак. Сложить один плюс один он всегда умел. А тут все было видно невооруженным глазом. Сначала подрывник отнесся к происходящему настороженно, а потом вспомнил о гипер-интуиции своего босса. Значит, все было в порядке. — Думаю, можно расходиться по комнатам и отдыхать, — произнес Гокудера, вставая с нагретого табурета. — Хибари все равно закроет дверь, как вернется. — А-ха-ха, Гокудера, ты как всегда прав, — улыбнулся Ямамото. Парень с зелеными, как осенняя трава, глазами, отвернулся, помахав всем рукой, вышел из кухни, под взглядами товарищей начиная подниматься по лестнице. Никто не мог представить себе ту бурю, которая бушевала в его сердце. Гокудера ревновал Десятого. Но не в романтическом плане. Единственный человек, которому он захотел посвятить свою жизнь, нашел себе того, кому улыбался так, как не улыбался ему. Еле заметно посмотрев на Цуну, разговаривающего с Мукуро, он встретился взглядом с карими глазами Такеши, заинтересованно и как-то по пугающе серьезно смотрящими на него. Сглотнув, Хаято быстро зашагал по ступенькам. — Пожалуй, и мы пойдем спать, да, Сасагава-семпай? — спросил Ямамото. Рёхей пожал плечами. Подумав, боксёр встал со скамьи. — Я не так уж экстремально устал, но лучше отдохнуть! Попрощавшись с Савадой и Рокудо, они покинули кухню. — Ой, а где Ламбо?.. — вспомнил Цуна, ища глазами ребенка. По радостному кличу Сасагавы из погреба вопрос сразу отпал. — Оя-оя, видимо, спать он будет сегодня с ними, — заметил иллюзионист. Они остались на кухне одни. Стоя напротив друг друга, Цуна и Мукуро молчали. За месяц эти двое стали близки настолько, насколько можно. Смущения между ними уже давно не было, а конфетно-морковный период и не собирался кончаться. Со стороны могло показаться, что то, что между ними было — порыв, но они старательно, каждый день, доказывали обратное. Отвлекаясь от происходящего вокруг, можно и забыться, влюбившись. Мукуро приблизился к Саваде. Нежно обняв его, он прильнул к его губам. Протолкнув язык в податливый рот, он стал им исследовать ровный ряд зубов. Цуна умело ответил на поцелуй. Каждый день он занимался любовной практикой, оттачивая умения. Они целовались долго и страстно. Вскоре, поняв, что этого недостаточно, Рокудо подхватил на руки хрупкое с виду тело и понес наверх. Открыв с ноги дверь, он аккуратно, словно какое-то сокровище, уложил своего любовника на кровать и стал раздеваться. Десятый смотрел на иллюзиониста и все еще не мог поверить, что теперь с ним. Но ему нравилось происходящее между ними притяжение. От него исходило какое-то своеобразное тепло. Влюблен ли он был в этого парня с разноцветными глазами, который сейчас снимал с себя рубашку и раздраженно пытаясь выбраться из нерасстегнутого манжета? Возможно. — А ты чего сидишь? — спросил недовольно Рокудо. — Ты тоже раздевайся. Савада послушно стянул с себя сначала брюки, а потом некое подобие толстовки, сшитое из старого платья. Бельё он больше не носил — слишком было еще жарко летом, а потом и удивительно душно-знойной осенью. Усмехнувшись, педантичный Мукуро освободился от рубашки, и она, словно январский снег, упала на пол, сияя своей белизной. Иллюзионист всегда выглядел безупречно, чего нельзя было сказать о других обитателях дома. Приятно пахнущий какими-то цитрусовыми, он поражал абсолютно всех. Рехей как-то даже пошутил, что это феромоны. Безвольными змеями на пол полетели брюки, а за ними боксеры в забавных маленьких ананасиках. Тело, казалось, было совершенным: не накачанное, но и не сказать, что обладатель — задохлик. Пара кубиков пресса говорила об обратном, как и легкие линии мускул. Иллюзионист повалил Цуну на спину. Тот звездочкой распластался на простыне, упираясь босыми ногами в одеяло, отодвинутое к краю. На грудь присел Мукуро, широко расставив ноги. Чуть возбужденный член замаячил перед лицом Цуны. Поняв намерения своего любовника, он мягко обхватил головку губами и стал посасывать, не сводя с разноцветных глаз своих, карих. Немного заглотив член, Десятый дотронулся пальцами до яичек. Нежная кожа заиграла под пальцами своими складками. Чуть солоноватый привкус семени обжег рот. Мукуро, как любой представитель Тумана, был очень чувствителен как к боли, так и к приятным ощущениям, что возбуждало до стояка между собственных ног. Острые зубы чуть задели кожицу на головке. Парень, издав стон, уперся руками в подушку по обе стороны от головы паренька и навис над ним. Савада насаживался своим ртом на член любовника. Оргазм запеленил глаза, и Рокудо кончил. Отстранившись от Десятого, сглатывающего семя под насмешливым взглядом, они поменялись местами, принимая 69 позу — одну из наиболее известных поз для орального секса. Расположившись относительно друг друга в перевёрнутом положении, Цуна оказался сверху. Эта поза уже была не в диковинку для поначалу мнущегося и смущающегося только при виде чужого члена Савады. Мукуро был хорошим учителем, удивляя своими навыками. Впрочем, Цуна их не без удовольствия познавал от нечего делать, уставая каждый раз от проделок Ламбо. Иллюзионист, лежа на спине, массировал яички Савады, приникнув губами к члену, а другой рукой обнимая талию любимого. Сам обладатель каштановых волос задумал каверзу, которая наверняка обескуражит любовника. Вынудив Мукуро переместить 69 позу чуть набок, Десятый, зная о чистоплотности Рокудо, соблюдающего гигиенические процедуры вплоть до промывания гениталий, промежности и области ануса, протолкнул свой юркий язычок в колечко мышц. Туманник, замерев, напрягся, боясь выдохнуть. ТАМ его еще никто и никогда не осмеливался ласкать. Цуна, не догадываясь о том, что стимулирует перед прелюдией предстательную железу, ввел язык в анус. Ощупывая кончиком стенки, он совершал некие подобия, имитирующие фрикции, смотря на великолепное тело, распростертое под ним. Такого у него никогда не будет. Не вынимая языка, он коснулся кончиками пальцев кубиков пресса. Рокудо забыл даже продолжить минет партнеру — так для него были новы ласки эрогенной зоны. Из глаз, казалось, посыпятся искры — до того ощущения были странны. Поняв, что возбудился, иллюзионист подмял под себя щуплое тельце и, облизав собственные пальцы, ввел уже в анус улыбающегося Савады сразу два. Цуна, довольно щурясь, тут же насадился на них, требуя большего. Был добавлен третий палец. Любовная истома изводила обоих. — Цунаёши, я больше не могу... — прошептал Мукуро. Десятый, довольно щурясь, зазывно двинулся навстречу. Хмыкнув, иллюзионист вошел, понимая, что на сегодня марафон почти завершен. Прелюдия возбудила сильнее, чем хотелось бы. Он был на грани, как и его любовник, который завелся от того, что только что творил. Рокудо толкнулся вперед, ловя удачный угол и задевая простату. Члены обоих были эрогированы донельзя. Движение внутри мягких стенок, стоны. Цуна мял в руках простынь, впиваясь в нее ногтями. Было жарко. Просто невыносимо жарко. Испарина блестела на коже, а капельки пота стекали по вискам. Приближалась разрядка. Простата под трением стала тверже, и паренек кончил, чувствуя её пульсацию. Чувствуя в своем заду движение, он отходил от самого потрясающего в своей жизни оргазма, переполненного яркими впечатлениями. Цуна с ленивой усмешкой смотрел, как над ним пыхтит партнер, а после с охом извергается прямо в него. Внутри стало так приятно. Горячая сперма растекалась по анусу. Двое лежали, не в силах двинуться. Член Мукуро, все еще не вынутый, находился внутри. Хихикнув, Десятый защекотал любовника, и тот, наконец, вышел из него, падая рядом. — Твой голос такой ломкий во время секса, — уткнувшись в шею иллюзиониста, прошептал он. — Так отличается от обычного. Знаешь, — Цуна прижал ухо к сонной артерии, — я слышу, как колотится твоё сердце. Рокудо приобнял Саваду, прижимая к себе. — Спи, — сказал он, целуя того в лохматую макушку, — завтра, наконец-то, воскресенье. Сможем отдохнуть. Наивный.

***

Обитатели дома проснулись только к двум часам дня. Солнце давно встало, и сейчас, окруженное облаками, продолжало беспощадно палить, иссушивая землю. Цуна, смыв с тела остатки ночи, вышел из сооруженной в кладовке ванной, которую Мукуро с помощью иллюзий оборудовал. В небольшой гостиной сидели друзья, а Кёя дремал в углу в кресле-качалке. По коридору пронесся Ламбо, гонясь за мышью, высунувшейся на свою голову из норки. Подрывник сидел на стуле и листал нотопечатный сборник, который выпросил у представителя Церкви в деревне, когда от скуки уже совсем сводило зубы и было лишь бы что почитать. Такеши, придвинувшись к нему, смотрел через плечо на нарисованные от руки пером загогулины, из которых рождаются приятные слуху звуки. Рёхей смотрел в окно, болея за двух дерущихся ворон. Ничего не предвещало беды. Вдруг в дверь постучали. Удивленный Савада, вытирая волосы тряпкой, подошел к ней и открыл. На порог ввалились люди. Гипер-интуиция завопила как резанная. Попятившись, Цуна бросился к друзьям, бросая на ходу тряпку в лицо одного из мужчин. — Ребята! — ворвавшись в гостиную, Десятый зашарил по карманам, в котором по привычке всегда лежали варежки, которыми без Пуль пользоваться не получалось. Товарищи поняли все без слов. Церковь как-то про них пронюхала. Об этом говорили перекошенные лица людей. Понимая, что выхода иного нет, а селянам вредить не хотели, они снесли одну из стен дома с прилегающим окном. Дернувшегося было с маниакальным блеском в серых глазах Хибари схватили под руки Ямамото и Рокудо, таща наружу. В них полетели камни. Один, особо острый, угодил Цуне в висок. В глазах помутнело, и от боли навернулись слезы. Подхватив своего босса на руки, Гокудера побежал. За ним рванул Сасагава, прижимая к груди плачущего Бовино. Под градом из камней Десятое поколение пережило первое в своей жизни настоящее гонение.