The family of blood

Солнце сияло так ярко, словно пыталось расплавить глазные яблоки. На лице выступил пот, а земля была такой горячей, что, казалось, обжигала ступни сквозь обувь. Ему невольно подумалось, что здешняя жара запросто могла свалить с ног и такого молодого человека, как он. Симпатичный юноша с ярко выраженными европейскими чертами лица поклялся, что больше никогда не станет жаловаться на лето давно позабытой страны. Сидя на веранде небольшого особняка, он обмахивался последним номером газеты, которую успел прочесть аж два раза до того, как стало совсем невыносимо сидеть в ожидании, и он не стал обмахиваться ею, пытаясь создать хоть какое-то подобие ветерка. Рядом плюхнулся парень с малиновыми, почти красными, словно шафран, волосами и водрузил на стол корзинку с фруктами и батонами хлеба. — Знаешь, я хоть и итальянец, но даже себе и не представлял, насколько ярко светит палермовское солнце, — устало буркнул он. — Ага, и каким бывает здешний воздух — жарким, словно дыхание дракона, — подхватил товарищ. — Убийственное лето, а я ещё и почти при полном параде. Новоприбывший дотронулся своими тонкими пальцами до щеки, на которой красовался красивый узор-татуировка. Он всё ещё не мог привыкнуть к своему новому облику. — Джотто, Шимон ещё не заходил? — спросил парень, смотря на своего босса. — Неа, — отозвался блондин с волосами цвета пшеницы, откидывая газету в сторону. — Они с Деймоном укатили ещё с утра вести переговоры с Фантастичини. Встретившись глазами, друзья вздохнули. Играть кого-то другого было очень сложно. — Хаято, можно я не буду тебя сейчас называть «Джи» и просто пожалуюсь на то, как мне, блин, жарко! — взвыл Цуна, ероша свои крашеные волосы. Хаято улыбнулся. Достав из корзинки яблоко, он бросил его Саваде. Тот, поймав красный плод, смачно откусил от него, пачкая губы в соке. — Можно, — фыркнул подрывник. — Этот балаган напрягает даже меня, но мы же «история»! — В задницу эту историю, я всё ещё хочу домой! — сверкнул своими карими глазами бывший Десятый, а ныне Первый. — Что бы ни говорила Аркобалено Неба, имя которой я до сих пор не могу выговорить, но я так до конца и не смирился. Хранитель Урагана достал из корзинки ещё одно яблоко, но уже для себя. — Десятый, я тоже, но... — Гокудера сделал многозначительную паузу. — Вонгола сама не станет той, какой мы её знаем. И не будет истории. Не будет и нас, кстати. Последнее замечание было по-своему едким, но отражало суть превосходно. Цуна вздохнул. Тем временем к воротам заброшенного особняка, цокая копытами лошадей, подъехала карета. Дверца открылась, и на пыльную дорогу спрыгнул юноша в длинных галифе. Сказав что-то кучеру, он направился прямо к сидящим на веранде. — Джотто, ты до сих пор не разбудил Лампо? — спросил Мукуро, встав около веранды. — Неа, — усмехнулся блондин, щурясь от яркого света солнца, бьющего в глаза. Иллюзионист многозначительно посмотрел на Правую Руку. Джи Арчери, хмыкнув, поднялся со своего места и скрылся внутри. Спустя пару мгновений послышалась отборная брань, и со второго этажа выпрыгнул мальчик лет семи-девяти с волосами цвета осенней травы. Рокудо, щёлкнув пальцами, материализовал под окнами стог сена. Бовино, рухнув на него, закряхтел. — Джи, а теперь будь добр, спускайся, и мы срочно едем к Фантастичини! — скомандовал Савада, набрасывая на плечи мантию. Когда Небо и три его Хранителя собрались во дворе, восемнадцатилетний Джотто обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на старый особняк, на месте которого совсем скоро вырастет резиденция Вонголы, по коридорам которой он сам и его друзья ступали почти четыреста лет спустя. «Как жестока бывает судьба, — невольно подумал юноша. — Он там... Среди тех, кто ему так дорог, но он не ценит того, что у него есть. Глупый Савада Цунаёши. Дурак ты...» Он, как никто другой, теперь понимал чувства Первого Вонголы и проклинал себя прошлого, не умеющего ценить то, что имеешь.