В один из дней Дерек не приезжает.
Все в порядке. Не сказать, что такого и раньше не случалось, да и Стайлз совсем не ждал его, ничуть! Он ни капли не скучает.
Джон звонит, чтобы предупредить, что будет поздно и сказать, чтобы Стайлз взял часть денег из конверта для покупок, если они с Дереком захотят пиццу.
— Дерека здесь нет, — Стайлз тяжело сопит в трубку, и на другом конце линии папа растроганно посмеивается.
— Он не появился, да? — голос отца звучит позабавлено. Стайлз серьезно не понимает взрослых.
— Я закажу китайскую еду, — решает он, потому что Дерек ее ненавидит; он всегда жалуется, что в ней слишком ощущается глутамат натрия. Небольшая, но месть. Жаль только Хейл о ней не узнает.
— Закажешь мне омлет «Фу-Юнг», ладно?
— Может, лучше говядину и брокколи? — Стайлз даже не находясь рядом чувствует, как отец недовольно сощурился.
— У тебя разве нет несделанной домашней работы?
— У тебя разве нет непойманных плохих парней?
Джон тяжело вздыхает:
— Скорее горы документов на подпись.
— Быть шерифом так
круто, — парень разразился звонким смехом, когда отец раздраженно повесил трубку.
Стилински заказывает на дом омлет, говядину и брокколи (если Стайлз съест большую часть яичницы, то наверняка спасет отца от сердечного приступа в обозримом будущем) и усаживается смотреть Касабланку, к своему собственному стыду. Большинство парней его возраста предпочли бы порно, а Стайлзу хочется посмотреть любимый фильм мамы.
Жизнь Стайлза Стилински как она есть.
Просидев в нелегких раздумьях следующие полчаса, Стайлз едва замечает, что в дверь звонят, и уж точно не ожидает увидеть угрюмое лицо Хейла на пороге собственного дома, с пакетом заказанной еды в руках.
— Серьезно? — недовольно спрашивает он парня. — Ты убил доставщика? Ты дал ему чаевых? Нет, погоди, ты вообще заплатил ему?
— У меня были деньги, — зачем-то говорит Дерек, на самом деле не отвечая ни на один из заданных вопросов.
— Ла-а-адно, — Дерек, лениво закатив глаза, исчезает с сумкой в недрах кухни.
— Ты же знаешь, что я ненавижу китайскую кухню, — недовольно рычит он. Стайлз в ответ гримасничает, полагая, что Хейл этого не видит.
— Тебя здесь не было, — огрызается он в ответ, уговаривая себя, что голос не звучал плаксиво, — это для папы и меня.
— Для папы и
меня, — исправляет его Дерек рассеянно. Стайлз снова корчит рожу. — Пойдем со мной, — выдает он. Стилински осоловело моргает, не понимая смысла слов.
Что он сказал?
— Что? — спрашивает Стайлз, так и не научившись фильтровать то, о чем думает, от того, что говорит. — Пойдем куда?
— Я кое-что хочу тебе показать, — туманно отвечает парень, звуча донельзя зловеще.
— Но омлет будет отвратительным на вкус, если остынет! — протестует Стайлз, и заканчивается все тем, что он ужинает на скорую руку в абсолютной тишине, пока Дерек глазеет на него не моргая.
— Ты чокнутый, ты знаешь? — бурчит Стайлз без капли теплоты в голосе.
— Ешь быстрее, — следует короткий ответ командным тоном.
Стайлз оставляет немного для отца, потому что тот заслуживает чего-то хорошего, пусть и дико вредного.
— Куда мы идем? — ноет Стилински, когда его тащат к машине. Не сказать, что Стайлз был против прокатиться на Камаро. Он обожал ее за невероятно просторные задние сидения, по той самой избитой причине, которая первой приходит в голову, пусть они и занимались там этим всего раз.
К сожалению, Дерек впихивает его на переднее и гонит в сторону леса, будто жизнь Стайлза и без того не походит на второсортный ужастик.
Хейл вскоре тормозит у одной из служебных дорог. Стайлз чувствует, как по коже ползут противные мурашки и по позвоночнику стекает холод.
— Нет, серьезно, куда мы? — Стайлз живо представляет, как будет призраком являться отцу ночами, чтобы напомнить о том, что тот не купил ему телефон, как раз для таких случаев.
— Дом старого Стивенса, — рассеянно отвечает Дерек, обхватывая его за запястье, чтобы потащить за собой. — Быстрее, иначе все пропустим.
— Пропустим
что? — все равно, что играть в «кто кого выведет первым».
— Огонь, — ладно, теперь Стайлз по меньшей мере заинтересован. Шансы, что он умрет этой ночью, все ещё велики, но с другой стороны, они таковы всегда.
— Мы подожжем дом? — пищит он не своим голосом. Весь смысл общественных работ заключен в том, чтобы Дерек перестал устраивать поджоги. Отец будет вне себя от ярости. — Что старик Стивенс тебе сделал-то?
Дерек шикает на него, прикладывая горячие пальцы к губам Стайлза, останавливая нервную болтовню.
Как грубо.
— Он умер, Стайлз. Его бездельники дети пожертвовали дом пожарной части. Они подожгут его для тренировки молодняка.
— О, — это имело смысл. И не сулило никому заключения в тюрьме.
— Лесничие говорили об этом, — продолжает Дерек рассеяно. — Хотели удостовериться, что пожар не разойдётся на весь лес.
Старик Стивенс был именно тем пугающим дедом, которые жили в глуши в малюсеньком жутковатом доме. Он держался на плаву только благодаря охоте. Отец Стайлза неустанно делал ему предупреждения по поводу разрешения на отстрел животных, но был недостаточно бессердечным, чтобы привлечь к ответственности восьмидесятилетнего старика.
— Сюда, — шепчет Дерек, дергая Стайлза в сторону, рывком усаживая его на корточки. Рывок оказывается таким сильным, что он спотыкается и припадает к плечу Дерека, пытаясь не цепляться за него, когда тот инстинктивно прижимает его к себе.
— Тихо, — сурово приказывает Дерек. Стайлз недовольно глазеет в ответ, потому что ему очевидно, что пожарные слоняющиеся поблизости настолько заняты делом, что их никто и не заметит.
Будто Дерек нашел укромное место, где можно было бы спрятаться. Они всего лишь уселись неподалёку, вплотную прижимаясь друг к другу.
Дерек был весь напряженный, словно стоило ненужному шороху раздаться, и он тут же выскочит или побежит.
Стайлз задрожал, и лишь частично от холода.
Рядом раздался звук лязгнувшего язычка, и следом шипение открывшейся молнии.
— Надень, — приказывает Дерек, пихая ему в руки свою худи.
— Но...
— Надень, — повторяет Хейл. — Здесь в любом случае скоро потеплеет.
Стайлз просовывает руки в рукава, застегивая молнию под самое горло. Он теряет ладони, утонувшие в слишком длинном материале. Толстовка то и дело сползает с плеч, потому что Дерек гораздо шире его. А еще она пахнет им. Шампунем-кондиционером и простым мылом, что в комбинации Стайлз называет «запах чувака», потому что так пахнут большинство ребят из его команды по лакроссу. Этот запах хорошо ему знаком: нотка пота, травы и пыли, раздевалки и душевых. Но этот конкретный приятнее любого другого, потому что большую его часть занимает запах самого Дерека.
Стайлз плюхается на задницу, устав сидеть на корточках. Дерек мельком косит на него взгляд.
— Начинается, — безучастно дает он знать, и действительно, легкий мерцающий свет в одном из окон превращается в полномасштабный пожар.
— Вау, — восхищенно выдыхает Стайлз. — Как же это круто.
Зрелище действительно завораживающее.
Рядом с домом стоят две пожарные машины; десятки пожарников сосредоточенно вбегают и выбегают из здания, вытаскивая из пламени манекены и поливая полыхающие стены водой.
Но все это второстепенно, потому что пламя — вот что действительно притягивает.
Как оно растет, набирая обороты, облизывая фундамент и рамы дома, делая воздух матовым и тяжелым, изредка позволяя увидеть как языки пытаются прорваться наружу.
Стайлз оглядывается на Дерека, озадаченный тем, о чем тот думает. Боится ли он огня? Страх казался логичной эмоцией. Быть может, ему нравился огонь, в том смысле, в котором нравился пироманам? Отсюда вытекал вопрос: страдает ли он пироманией?
Стайлз догадывается, почему Дерек поджег собственный дом, или, вернее, то, что от него оставалось. Но, может, он не хочет на этом останавливаться? Потому они здесь?
Вот только Дерек смотрит на Стайлза, а не на пожар. Горящий прямой взгляд, глаза мерцающие даже в сумерках. Стайлз немного опускает голову, избегая его. Он тут же заливается краской, надеясь, что огонь, отдающий цветные тени на их лица, скроет это.
Хейл вжимается носом в его щеку, не давая отвернуться. Вдыхая его запах, едва проводя губами по полыхающей щеке. Он осторожно опускает Стайлза на землю, словно боясь, что тот может убежать.
Значит, секс. Стайлз не имеет ничего против секса.
Дерек накрывает его собой, заслоняя от света и пламени, чувствуя, как Стайлз снова начинает дрожать, когда на нем расстегивают худи, а затем и джинсы. Противная грязь липнет к спине обдавая холодом, теплая кожа Дерека — жаром. Румяные щеки кусает прохлада воздуха, но нарастающее внутри тепло не даёт ему промерзнуть, даже несмотря на оголенную кожу.
— Тебя это заводит, да? — задает Стайлз, вероятно, самый глупый вопрос, который только можно было, раз ответ на него очевиден.
— Я хотел, чтобы ты увидел, — отвечает Дерек, укладывая сухие ладони ему на бедра.
Стайлз понимает. Понимает то, что, как он думает, это все значит. Что Стайлз нужен ему не только для неплохого времяпровождения.
Что Дерек зависает с ним не только потому, что зависать со Стайлзом лучше, чем с его отцом. Что Дерек испытывает что-то к нему: страшное, душераздирающее, тёмное и тайное. То же, что вынуждает Стайлза делать глупости. Глупости, которые ведут к пятнам на одежде, горящим домам и Дереку, кутающему его в собственную толстовку по пути обратно к машине.
***
В течение первых нескольких месяцев испытательного срока Дерека Джон приглашает его к ним, по крайней мере, раз в неделю. Он либо готовит, либо заказывает ужин, пока они со Стайлзом забредают в лес чтобы поиграть в лакросс, смотрят матчи по телевизору или изредка играют в Pacman. Иногда они действительно этим и занимаются. Но так заманчиво, до дрожи в коленях — повалить Стайлза на лесную подстилку и запустить руки ему под футболку или под джинсы. Наблюдать за тем, как он вспыхивает, как обвивает пальцами запястья Дерека, пытаясь оттолкнуть.
Дереку нравится пощипывать соски Стайлза, или покусывать, если удастся пробраться под балахонистые футболки. Оставлять на них влажные следы, до которых Стайлз всегда недовольно дотрагивается кончиками пальцев, или вовсе скрещивает руки на груди, отрезая доступ.
Любоваться парнем, грызущим шнурки или горловину толстовки, чтобы позже оттянуть ткань, заменяя ее своим языком, ртом, непослушными пальцами.
Когда они находятся в доме, Стайлз нервничает из-за присутствия отца, постоянно оборачиваясь и прислушиваясь к звукам из кухни. То и дело спрашивает Джона, через сколько ужин будет готов, срывающимся голосом.
На улице все намного проще. Когда они вне дома, Стайлз сам тащит Дерека как можно глубже в лес, где из-за теней от высоких деревьев темно, словно ночью, и Дерек берет своё в зарослях или на подстилке мягкого мха, изучая Стайлза с таким рвением, какого не замечал за собой никогда прежде.
Он учится понимать болтовню Стайлза: когда она нервная, когда злобная, когда недоуменная, когда просто по привычке или чтобы заполнить тишину.
Дерек узнает каждый уголок его постоянно распахнутого рта, бархатность изнутри, языком запоминает форму мягких губ: как они изгибаются в улыбке, угрюмо поджимаются, или кривятся от боли.
Знает, как Стайлзу больше нравится целоваться, как уговорить его усесться себе на бёдра.
Знает, как обнимать Стайлза, гладить, делать счастливым.
Знает, как довести его до оргазма: быстро, рвано или медленно, с оттяжкой. Как сделать так, чтобы он вёл себя тихо.
Сегодня Дереку повезло. Джон застрял на работе, разбираясь с аварией на главном шоссе, и Стайлз весь его до самого вечера. Он берет парня на его собственной постели — месте, где он спит или жадно дрочит по ночам, затыкая рот ладонью (Дерек готов кончить, только представляя это), или просыпается по утрам, липкий и возбужденный. Думает ли он о Дереке в такие моменты? Он должен. Да, конечно, он наверняка думает о нем; Хейл, должно быть, появляется в снах Стайлза так же часто, как Стилински в его собственных.
Дерек начинает ластиться ненавязчиво, как Стайлз любит: не медленно, но легко, создавая трение между их телами, пока Стайлз не начнёт слезно умолять.
Дерек целует его просто чтобы попробовать на вкус: мятная жвачка и хлопья, которые он ел после школы, немного газировки; нотка чернил, потому что он снова завёл привычку сжевывать ручки.
Стайлз толкает языком в ответ, пытаясь перенять главенство, пожевывая губы Дерека, пока ему не надоест, и он не уступит. До того, как Стайлз не раскидает ноги в стороны, чтобы Хейл начал двигаться жёстче, вдавливая его в матрац, до тех пор, пока тот не сорвётся, сотрясаясь всем телом и кончая ему в кулак, или чаще себе в джинсы, как в тот первый раз, с мокрыми от слез ресницами.
Стайлзу теперь постоянно приходится стирать. Дерек иногда помогает ему в этом, но ничего не может поделать: полуголый Стайлз вызывает внутри волну глухой похоти.
Дерек уже кончил дважды. Один раз потеревшись о Стайлза, мягко и неторопливо. Второй — так и не притронувшись к себе, двумя пальцами погрузившись в громко стонущего Стайлза, влажного и узкого настолько, что было почти больно.
Стайлз кончил куда большее количество раз, а впереди было ещё несколько часов. Дереку бы следовало остановитсья, но ему так нравилось доводить Стайлза столько раз, сколько его тело могло выдержать, чтобы под конец удовольствие граничило с болью.
Больше всего его радует, когда Стайлз не знает стонать или плакать, когда он шипит, не понимая где верх, где низ; он никогда не отталкивает Дерека — наоборот прижимается ближе, царапая за плечи и выгнутую спину.
— Остановись, остановись,— просит Стайлз. — Господи, Дерек... — Хейл останавливается. Правда, останавливается.
Сразу после того, как целует его член в последний раз; накрывая губами головку, липкую от спермы, покрасневшую и раздражённую. Стайлз недовольно хнычет и все равно вскидывает бёдра выше.
— Чудесный, — говорит Дерек пьяным голосом, большим пальцем поглаживая скулу Стайлза, спускаясь к уголку губ, забираясь в горячий рот. — Какой же ты чудесный.
***
В течение следующего часа Стайлз кончает еще раз.
Это больно. Пусть очень хорошо, но больно. Он выглядит измученно, вздрагивая под чужими ладонями, и когда Дерек снова подлезает к нему, слишком потерянный в собственных желаниях, Стайлз отводит взгляд.
Это стало их своеобразным сигналом. Стилински делает так, когда не в силах идти в ногу с тем, чего жаждет Дерек.
Дерек его понимает. Он не хочет давить, эта мысль даже не проскакивает у него в голове, просто иногда желание становится таким сильным, что его становится трудно контролировать.
Трудно постоянно быть рядом и держать себя в руках. Ему не удается насытится парнем, когда все их время наедине — это украденный час, в который они, якобы, занимаются лакроссом, или быстрая дрочка в гостиной перед ужином. Поэтому, когда в запасе несколько свободных часов, Дерек немного перебарщивает.
— Прости, — говорит он тихо, — прости, Стайлз, пожалуйста... — он не останавливается, пальцами обвивая запястья в жесткой хватке, двигая бёдра навстречу чужим, наверняка оставляя синяки, пока невидимые глазу.
— Прости, — повторяет он снова и снова. — Я хочу... — он не заканчивает фразу, потому что несправедливость убивает его. Стайлз еще слишком мал для настоящего секса, а Дерек никогда не посмеет причинить ему вред. Хейл сгорает изнутри от мысли, что они пока не могут быть вместе по-настоящему, полностью. Что есть части Стайлза, к которым Дереку еще нельзя прикасаться. Парень никогда не был терпеливым. Он не привык к счастью, поэтому ему хочется всего и сразу, и немедленно.
— Все в порядке, — отвечает ему Стайлз тихим голосом. — Нормально, я знаю... — Дерек морщится от эмоций, вспыхнувших в груди, ярких и внезапных. Напряженное чувство, которое он испытывает к Стилински, сотканное из привязанности и нужды, до сих пор удивляет.
— Я просто хочу тебя, — говорит он, переборов себя. Объяснение или оправдание, не важно. Он сам не знает.
Иногда у Дерека складывается впечатление, что в мире не существует никого, кроме Стайлза. Он смотрит на девушек, на других парней и осознаёт, что с тем же отсутствующим интересом, мог бы полюбоваться деревом или камнем. Неужели кто-то может хотеть их? Дерек не понимает, как такое возможно.
Это немного пугает его. Если бы кто-то увидел такого Стайлза, все бы захотели его себе. Если бы они знали, каким сладким он бывает, каким щедрым на ласку. Если бы они только попробовали прижать его, поцеловать.
И если мысль о том, чтобы дотронуться до кого-то помимо Стайлза сбивала с толку, то мысль о том, что Стайлза будет трогать кто-то ещё, приводила в слепое бешенство.
Он причиняет Стайлзу боль. Небольшую и нехотя, но причиняет.
Дерек пытается искупить вину позже. Целуя и обнимая, поглаживая спину с трогательной россыпью родинок. Отсасывая, медленно, нежно, позволяя Стайлзу больно тянуть себя за волосы, руководить процессом. Доставляя такое сильное удовольствие, что чужие ресницы намокают от слез.
