Математический класс

      Разбудили меня следующим утром автомобильные гудки.       Все-таки зря я вчера окно на ночь не закрыла. Это утро также выдалось очень солнечным, но в этот раз мне хотелось улыбаться ему.       Я, зевая, потянулась. Вчерашний день, наконец, прошел, и все неприятности, связанные с ним, тоже канули в Лету.       – Дашка, вставай быстрее, я есть хочу! – в мою комнату заглянула лохматая голова Леши.       – Сейчас приду…       Сегодня было воистину странное утро. Я не выспалась, но мне было хорошо, как никогда. И братец сегодня, к моему удивлению, меня не раздражал. Сборы прошли относительно гладко, и ровно через полчаса я уже была абсолютно готова. Мой новый рекорд. Кстати, с такими темпами я скоро уже выйду из всемирной ассоциации «копуш года».       На кухне Лешка подскочил ко мне со странной фанатичной улыбочкой на губах:       – Даша, будешь? – братец совал мне в лицо стаканчик вчерашнего йогурта, по всей видимости, он немного с ним поэкспериментировал.       От резкого запаха уксуса в сочетании с чем-то еще, от вида молочной субстанции с плавающими в ней кусочками овощей и макарон мой желудок скрутился морским узлом, и есть резко расхотелось.       Сделав грозный выговор братцу за перевод продуктов, я ограничилась несколькими глотками горячего чая без сахара и стала быстро натягивать на себя верхнюю одежду.       В школе тоже было относительно тихо, полупустые коридоры и сонно снующие туда-сюда ученики.       Навевает вечную меланхолию.       Я что, пришла слишком рано?       – Абрамова! – громко окликнула меня классная руководительница как раз тогда, когда я неспешно поднималась на второй этаж.       – Здрасьте, Марья Алексеевна, – неохотно развернувшись, поздоровалась я, мысленно простонав.       Сейчас же прилипнет, как банный лист, и не отвяжется, пока всласть не выговорится мне о том, какой у нас безобразный класс!       – Абрамова, ты не знаешь, почему опять на первом уроке у меня сидит только пять… с тобой шесть человек?!       Я раздраженно повела плечами:       – Откуда я знаю? Спят еще…       – И ты считаешь, что это нормально?! – взвилась руссичка.       – Я не…       – Вопиющее безобразие! – перебила меня Марья Алексеевна, гневно поправляя съехавший в сторону голубой шейный платок. – Я вот даже не знаю, как вы тут будете без меня, наверняка половина класса тут же вылетит, потому что на собраниях никто не будет вас выгораживать больше! Беда с вами одна…       "Будем без нее? Это что же получается?"       Мои губы растянулись в улыбке от внезапной догадки. Неужели мои молитвы были услышаны?       – А что, вы куда-то от нас уходите?       – Как? Ты не знаешь? – уже с более пристальным вниманием посмотрела на меня женщина.       Я в замешательстве помотала головой, внутренне уже возликовав.       Марья Алексеевна сегодня, к слову сказать, выглядела не как обычно: сделала укладку, что вместо вечного пучка на голове смотрелось необычно и даже почти вульгарно. Также сегодня она надела черный бархатный костюм на шелковую белую рубашку, на шею повязав атласный платок. В целом она сейчас производила впечатление преуспевающей бизнесвумен, но никак не среднестатистической учительницы старших классов.       Сначала я даже грешным делом подумала, что у нее сегодня день рождения.       Сделав важное лицо, учительница деловито с чувством собственного достоинства мне сообщила:       – А что ты думала, что я всю жизнь в школе проработаю? Меня пригласили работать лектором в университет. Эту и следующую неделю я еще с вами проработаю, а там все уже... Натерпелась я, хватит!       Уж кто еще от кого натерпелся!       Я, не удержавшись, хмыкнула, тут же замаскировав смешок под кашель.       – А кто у нас будет классным руководителем? – «откашлявшись», поинтересовалась я, заранее будучи рада любому кандидату на эту должность.       – Да не знаю пока. Никто вас не хочет брать. Скорее всего, Наталья Эдуардовна по доброте душевной и согласится, вы у нее уже пять лет как-никак учитесь.       Что ж, неплохо, Наталья Эдуардовна – миловидная женщина средних лет, преподавала "право". Правда, вела она свой предмет неважно, зато была очень доброй.       – Ясно…       Наверное, я уже давно улыбаюсь, но только сейчас это почувствовала, и только потому, что щеки начали побаливать. Классная руководительница кинула на меня крайне красноречивый взгляд, по всей видимости, считая, что поводов радоваться тут нет.       – Ну, и что ты тут встала? – раздраженно спросила Марья Алексеевна, по-видимому, больше не находя удовольствия в общении с такой «хамкой», как я.       «А ничего, что она сама меня позвала?» – раздраженно подумала я, хмуро посеменив на ее же урок.       Школа мне сегодня напоминала «дом престарелых».       Старшеклассники клевали носом на уроках, ходили по коридорам, словно сонные мухи, раздраженно шипя на мельтешащих под ногами учеников начальных классов – у тех всегда была какая-то аномальная энергия.       То ли я сегодня для такого овощеподобного переспала, то ли по школе реально бродит зомби, кусая на своем пути все, что движется, а меня просто еще не встретил, но на меня это сонное оцепенение не произвело никакого эффекта.       Совсем наоборот, я была в сильнейшем мандраже. И, как всегда, от чересчур высокого эмоционального подъема у меня все сыпалось из рук, начиная с шариковых ручек и заканчивая нечаянно опрокинутыми стульями.       – Осторожнее, Абрамова, смотри под ноги, когда идешь! – одернула меня информатичка из-за перевернутого «раритетного» стула. – На вас мебели не напасешься, все ломают! Потом сама будешь стулья в кабинет мне покупать.       Еще храня в памяти недавний инцидент с телефоном, я старалась вести себя с ней как можно деликатнее и не нарываться на конфликт, а то мало ли, опять на дополнительные оставит.       Поэтому, наскоро вернув стул в его прежнее положение, я быстро ретировалась из класса под недовольные взгляды информатички.       Светлана Викторовна, кстати, сегодня тоже была не в самом бодром расположении духа. Весь урок она рассеяно щелкала мышкой в своем ноутбуке, раздраженно шипя на подходивших к ней учеников, которые не поняли сегодняшнее задание. И что странно, она, кажется, совсем позабыла про тот случай с телефоном.       Когда я нерешительно вошла в класс, заранее готовясь ко всему: начиная с упреков на тему того, что я вместо себя посылаю посторонних людей, и заканчивая лаконичным вопросом «где родители?», но ничего такого не произошло.       Правда, после того, как я уселась за свое рабочее место у компьютера, она меня так по-доброму (насколько это возможно) попросила раздать задания на листочках и даже ненавистным взглядом при этом не обожгла!       Меня ужасно начал волновать один вопрос: что такого ей сказал Александр Владимирович? Или все дело не в нем, а во всеобщем сонном оцепенении?       Чертовски странный день.       Сидя на четвертом уроке, я задумчиво обвела глазами класс: из двадцати шести учащихся присутствовали только одиннадцать человек. Конечно, и раньше мой класс не отличался особым рвением к учебе и пунктуальностью, но сегодня был явно перебор.       Со звонком, правда, в кабинет вплыла Маша.       Натуральным образом засыпая на ходу, она безжизненно упала на стул около меня. Сегодня она нацепила очень пеструю кофту ярко-красного цвета с черным лаковым ремешком, очень привлекая внимание окружающих. Глаза одноклассников нет-нет, да украдкой скашивались на ее обновку.       – Слушай, а Марь-Алексеевна меня спрашивала уже, да?       – Лично тебя нет, – рассеянно ответила я, из интереса пощупав ее кофту: очень мягкая и приятная на ощупь. – Классная! Вчера купила?       Маша, сердито покосившись на меня, недовольно запричитала:       – Ага, одна ходила, как дура! Ты же со мной не пошла. Рассказывай, чем вчера все кончилось. Этот козел совсем совесть потерял!       От удивления я даже выронила из рук ручку, которая как назло, скатившись по парте, упала на пол.       – И давно это он стал для тебя козлом? – опешив, поинтересовалась я и нырнула под парту в поисках ручки.       Еще с самого начала наших с Высоцким отношений Машка всегда активно принимала его сторону в наших склоках, защищая его интересы и, вроде как, всегда относилась к нему с симпатией.       С чего вдруг такая смена приоритетов?       – Ты знаешь, что он мне вчера сказал?!       – Вчера? – уточнила я, вылезая из-под парты. – Когда это он успел тебе вчера что-то сказать?       Красивое выразительное лицо Маши приобрело крайне свирепое выражение. Девушка начала медленно закипать, переходя на все более повышенные тона:       – Вчера! На последнем уроке, когда тебе позвонили, и ты вышла!       Я как можно миролюбивее ей кивнула, давая этим понять, что все отлично помню, хотя весь вчерашний день у меня был как в тумане.       Тем не менее, Сивцева, нахохлившись, продолжила:       – Так вот, ты ушла как раз, я подхожу к двери, и он мне такой с наездом: "что ты типа пришла сюда, давай иди отсюда, мы и без тебя разберемся, не лезь больше к Даше..." И такой еще под конец добавил: "всегда бесили такие как ты".       Маша, закончив на столь трагичной ноте, кинула на меня крайне оскорбленный и уязвленный взгляд. Весь ее вид говорил о том, что если я сейчас ей не посочувствую или что-нибудь не скажу, то всей нашей дружбе придет конец.       – Вот козел! – в сердцах воскликнула я первое, что пришло мне в голову. Мои мозги стали лихорадочно выискивать успокаивающие фразы, чтобы как-то утихомирить подругу. – Ты не представляешь, чего он только мне вчера не наговорил!       – А что он тебе говорил? – тут же оживилась Сивцева.       – Да знаешь, много чего… – уклончиво ответила я. – Но главное заключается в другом: мы расстались! Можешь меня поз…       – Он что, тебя бросил?!       Я растерянно помотала головой: куда ее вообще несет?!       Девушка скептически сощурила свои красиво подведенные карие глаза:       – Хочешь сказать, что это ты его бросила?       Я ощетинилась. Что-то неприятно защербило у меня внутри. Что-то, ужасно похожее на задетое самолюбие.       – Нет, что ты! Бросать могут только меня, – взвинчено воскликнула я и, чтобы хоть как-то отвлечься, стала маниакально выстраивать все ручки на столе в рядок по росту.       – Ой! Я ничего такого не хотела сказать, – тут же елейным голоском заговорила Сивцева.       Я, сердито на нее покосившись, подогнала пальцами самый маленький огрызок карандаша к краю моего корявого рядка из ручек.       Ненавижу подобные разговоры.       Я сама прекрасно знаю, что являюсь полным нулём в отношениях, и не нужно мне об этом каждый раз «тактично» напоминать.       – Просто за все это время ты так и не могла нормально поставить точку в ваших отношениях. Только поэтому я…       Я глубоко втянула в себя воздух, силясь успокоиться. Чувствую, такими темпами мы далеко не уедем: рассоримся в пух и прах. А с Машиной беспардонностью и моей вспыльчивостью это будет очень легко осуществимо.       – Да ладно, все ясно, – буркнула я, переключаясь на другую тему. – Ты знала, что Марья Алексеевна увольняется?       – Да ладно?!       И весь оставшийся урок мы с ней посвятили разговорам о наболевшем, а именно о нашей классной руководительнице и прочих прелестях школы. Немного погадали на тему того, кто все же станет нашим новым классным руководителем, сошлись во мнении, что на место Марьи Алексеевны придет все-таки Наталья Эдуардовна.       К разговорам о моей личной жизни мы больше не возвращались. Может, Маша интуитивно чувствовала, что эта тема для меня крайне щекотлива, и обсуждать ее сейчас я не в состоянии, а может просто не хотела дальше накалять атмосферу до крайней точки кипения.       Хотя я заметила так и не заданный немой вопрос в ее глазах.       А вот все последующие уроки я сидела одна, кропотливо конспектируя лекции учителей. Маше надо было куда-то срочно отойти, и, как я поняла, в школу она больше не собиралась возвращаться. Что для меня было очень удачным стечением обстоятельств…       Уже сидя на последнем уроке, я мысленно довела себя практически до нервного срыва и уже ни на что не обращала внимания. Если бы прямо сейчас класс загорелся адским пламенем, я бы даже не заметила. Для меня такое нервное состояние очень нетипично, и Маша с ее зоркими глазами, подмечающими почти все мои переживания, в тотчас бы заподозрила неладное. А там пошли бы расспросы, в ходе которых я бы не выдержала и рассказала то, что скрывала в голове все это время, а именно мои еще не совсем сформировавшиеся во что-то серьезное, но все же нежные чувства к Александру Владимировичу. И я совсем не была уверена в том, что Маша поняла бы меня в этом плане, а осуждения от кого бы то ни было я сейчас не вынесу.       И все же, как все удачно складывается.       Прозвенел звонок с последнего урока обществознания, на котором я так и не смогла сосредоточиться.       Уже выходя из класса, я поймала на себе враждебный, плохо скрывающий ненависть взгляд голубых глаз Шевченко. Он заставил меня неприятно поежиться.       В коридоре я быстро влилась в поток учеников. В голове творился сумбур, в ушах я слышала собственное учащенное сердцебиение, и меня вновь пробрала дрожь, но на этот раз от нетерпеливого предвкушения.       Пройдя сетью коридоров и поднявшись по лестнице на этаж, я, наконец, остановилась перед дверью кабинета математики.       Мысленно ругая себя за болезненную робость, я нерешительно постучала костяшками пальцев об дверь. Сердце выбило рваную чечетку.       – Войдите, – последовало лаконичное разрешение.       Я внутренне сжалась от его голоса. Мне показалось, что он чем-то сильно занят, а может и вовсе забыл, что у нас сегодня дополнительное занятие.       "А вдруг и правда, забыл?"       Страх сковал мой измученный мозг, и я, вконец растерявшись, не зная, что теперь делать, неуклюже ввалилась в класс.       Александр Владимирович сидел за столом и, нахмурившись, просматривал какие-то бумаги. Мне показалось, что он действительно был чем-то серьезно занят. Мое сердце тревожно замерло в груди: неужели все-таки все отменяется? Но вот он оторвался от бумаг и окинул меня взором глубоких зеленых глаз.       – Здравствуй, Дарья.       Математик мягко мне улыбнулся, развеивая все мои сомнения. Спокойное красивое лицо, лукаво прищуренные глаза. Только такая легко впечатлительная дура, как я, могла подумать, что этот человек может забыть про свои планы.       Радость встречи вынесла из моей головы все ненужные тягостные мысли.       – Здравствуйте, – тихо выдохнула я, ощущая чудовищную неловкость и не зная, куда деть глаза.       – Ну что ты там встала? Проходи, садись.       Я села за первую парту второго ряда, сумка соскользнула по руке на пол. Поднимать на него глаза было страшно. Я скромно положила руки на колени и нервно облизнула сухие губы.       – У тебя такой покаянный вид сегодня, признавайся, ты ни во что не успела влипнуть за эти два дня? – иронично осведомился учитель. Кажется, в его глазах мелькнуло веселье. – Надеюсь, дело ограничится невыполненным домашним заданием?       Я вмиг зарделась, задетая его словами. Он определенно снова надо мной издевается.       – Ни во что я не влипала, и домашнее задание я, кстати, сделала.       И чуть тише, обиженно пробурчала:       – Еще вчера.       – Я в тебе нисколько не сомневался, – тут же клятвенно заверил меня математик. – Покажи-ка мне, что ты сделала.       Глаза – вселенское понимание. Улыбка – неземная доброта. Мне было тяжело оторваться от его лица, но я, все же отвернувшись, нагнулась к сумке, и, чуть покопавшись в творившемся в ней бедламе, вытащила нужную тетрадь. Только сейчас почему-то заметила, что на ней нарисована какая-то странная парочка обнимающихся медведей.        Мне вдруг стало ужасно неловко. Я и правда только сейчас обратила на это внимание.       Передав заранее раскрытую на домашнем задании (не дай бог, он увидит этих чертовых медведей!) тетрадь прямо в протянутую навстречу мне руку Александра Владимировича, я замерла у его стола в нервном ожидании.       Будто назло мне, мужчина стал придирчиво проверять содержимое тетради, очень медленно и досконально. Мое сердце уходило в пятки, когда он несколько раз зачеркнул что-то ручкой.       Я тут же не по-детски встревожившись, попыталась заглянуть в тетрадь, чтобы самолично лицезреть, какую допустила помарку, но математик некстати перевернул лист.       Нервно кусая губы, я заламывала себе пальцы на руках, чтобы хоть как-то унять дрожь в коленках. Паника необратимо подступала к горлу: а что, если я все решила неправильно?       Когда Александр Владимирович нахмурившись, зачеркнул еще раз что-то ручкой, я была готова впасть в молчаливую истерику.       Будто прочтя мои крайне «радужные» мысли, математик поднял глаза с тетради и ласково поманил меня к себе рукой:       – Дарья, подойди.       На плохо гнувшихся ногах, я, медленно обогнув учительский стол, встала позади мужчины и вперилась глазами в свою тетрадь.       Мужчина пролистнул назад и указал ручкой на один из примеров, в котором было зачеркнуто несколько произведений.       – У тебя тут корень потерялся.       – Как так?! – я нагнулась ближе к тетради, и трясущимся пальцем провела по зачеркнутому примеру, тщетно ища в нем ошибку.       Но нет, все было вроде бы решено правильно.       Я сдавленно прикусила губу. Ничего не понимаю, что там не так, про какой корень идет речь?       – Потеря корней может произойти при делении обеих частей уравнения на выражение, содержащие неизвестное. У тебя здесь этого не наблюдается. Ты понимаешь меня?       Его голос звучал совсем рядом, я чувствовала тепло его дыхания, коснувшегося моего лица.       И только сейчас я поняла, что стою слишком близко к нему и почти соприкасаюсь волосами с его пиджаком, а мое лицо в нескольких сантиметрах от его.       Жар нещадно опалил все мои внутренности, я резко отстранилась от стола.       Дышать сразу стало куда легче.       – Если честно, не совсем, – внезапно пропавшим хриплым голосом пробормотала я.       А если уж совсем честно, то я вообще перестала соображать и не поняла ни единого слова.       Губы Александра Владимировича дрогнули в усмешке.       – Ну как же? При решении уравнения можно делать только такие его преобразования, при которых не происходит потери корней. Если при этом получаются уравнения – следствия данного, то необходима проверка найденных корней. Ты поняла?       Нет, ничегошеньки я не поняла!       Жар все еще палил мое лицо, сердцебиение не приходило в норму, и я практически уже не понимала того, что мне говорят. Какие уж тут правила равносильных уравнений, когда у тебя внутри тикает бомба замедленного действия?       Невнятно что-то забурчав, я утвердительно кивнула головой.       Не выставлять же себя полной дурой в глазах математика? После я сяду где-нибудь в укромном тенёчке с учебником и переосмыслю всю эту тему, но сейчас я просто не в состоянии связно думать.       Александр Владимирович окинул меня скептическим сощуренным взглядом, в уголках его рта по-прежнему играла лукавая усмешка, которая напрочь перечеркивала строгий учительский ореол вокруг него.       – Мне кажется, что ты упустила эту тему и теперь, вполне вероятно, не можешь ее понять, - учитель наигранно-тяжело вздохнул. – Меньше надо витать на уроках в облаках, Абрамова.       Я тут же вполне предсказуемо негодующе вспыхнула.       – Не витаю я в облаках на уроках! И…       Я тут же осеклась на полуслове, наконец, запоздало уловив в его голосе явственные провокационные нотки. Опять он надо мной издевается!       В глазах мужчины блеснули озорные огоньки, полностью подтвердив мою догадку.       – Раз уж ты все поняла, я дам тебе похожий пример, а ты его мне сейчас решишь. А там посмотрим, училась ли ты все это время или витала в облаках.       У меня появилось скверное предчувствие, что я в очередной раз сейчас нехило так упаду в глазах математика, когда на сто процентов неправильно решу его чертово уравнение.       Александр Владимирович выудил из близстоящего ящика тонкое пособие с заданиями по алгебре. В это время отставленная им в сторону шариковая ручка тут же проворно начала скатываться по столу. Пальцы мужчины, рефлекторно потянувшись за ней, невзначай коснулись моей руки, так некстати застывшей над учительским столом.       Я тут же резко одернула руку со стола. Меня прошиб сильнейший электрический импульс, и вновь стало ужасно неловко.       – Вот держи, упражнение №47.       Мужчина протянул мне пособие, и я нерешительно взяла его. Голова кружилась, сердце по-прежнему отбивало рваный ритм, рука горела, и себе я напоминала сильно запутанный комок из оголенных проводов. Мой взгляд скользнул по пособию, которое выглядело в моих руках довольно устрашающе.       Я пропала…       – Дарья, я, кажется, понял твою тактику. Дотянуть до последнего, а после уже ничего не делать, не так ли? – в его голосе слышалась теплота. По-видимому, его очень забавляет эта ситуация, по крайней мере, укора в его голосе я не услышала.       И правда, я уже слишком долго топчусь на месте, рассеяно уставившись на чертово пособие.       – А… извините, я сейчас, – невнятно пробормотала я, непроизвольно сделав какой-то странный взмах рукой в сторону окна.       Я явственно видела, как учитель старается сдержать рвущуюся наружу ехидную ухмылку. Просто супер, ничего не скажешь…       Спиной чувствуя на себе его взгляд, я нетвердой поступью просеменила за первую парту.       Мысли цветастым калейдоскопом порхали где-то на поминках, абсолютно не вписываясь в тематику обстановки, но когда это мои чувства и голос разума совпадали в своем убранстве?       Уже заранее со скверным предчувствием я открыла нужную страницу.       Так-так, ну надо же, мне действительно попался почти такой же пример, какой я решала дома, слава богу, учитель мне не подсунул в очередной раз задания для выпускников.       Нервно закусив и так порядком изгрызенную ручку, я пыталась восстановить в голове объяснения Александра Владимировича, которые звучали ровно три минуты назад. Но, за исключением бархатистых нот в его голосе, я больше ничего не помнила, просто не хотела помнить.       Что-то там про потерю корней вроде было, или нет…       "Черт, ну почему я такая недалекая?!"       К моему горлу пробивался истерический смех.       Решив лишний раз не искушать судьбу, я решила этот пример так, как умела, так, как меня учили, и будь что будет.       Рука все еще горела, помня его прикосновение, и поэтому почерк выходил неразборчивый, цифры не попадали в клетки и прыгали по всему листку. В голове было хоть шаром покати, и из-за этого, а может, из-за того, что мы с моим любимым учителем сейчас остались одни, я не могла ни на чем сосредоточиться и делала очень много помарок, которые после приходилось зачеркивать. Из-за этого моя работа выглядела очень неряшливо и грязно.       Уже записывая ответ, я всеми силами старалась унять дрожь в руке и хотя бы что-то написать аккуратно.       Мне почти удалось, почти…       Не успела я вывести первую цифру ответа, как ручка перестала писать. Просто взяла и перестала, в самое неподходящее для этого время! Две недели исправно писала, а тут взяла и кончилась!       Я пару раз нервно чиркнула ей по полям, пытаясь все-таки ее расписать, но, по всей видимости, она отслужила свое и более не подавала признаков жизни.       Не теряя надежды на Всевышнего, я полезла в сумку. Но и там любой другой канцелярии, кроме пары огрызков сломанных карандашей да давно высохшего штриха, не нашлось.       У меня появилось такое ощущение, будто все мои ангелы-хранители на сегодня взяли выходной.       – Ты, никак, уже закончила?