Математический класс

      С титаническим усилием я заставила себя встать на ноги.       Тело по-прежнему ломило, но головная боль и жар ушли, что не могло не радовать. Как бы мне сейчас ни хотелось бросить все и лечь дальше спать, я должна была пойти к Машке.       Почему именно должна?       Да потому что, зная Сивцеву, она не поверит в мою болезнь, выставит всё как моё нежелание встречаться с ней. А дальше мне как-то не хотелось неделю за ней бегать, доказывая, что я действительно болела. Вот приду в таком расквашенном состоянии, глядишь, и раньше отпустит.       Уже почти собравшись и предупредив маму о моем походе с ночевкой (на что было потрачено добрых полчаса уверений насчет того, что мне стало лучше), я нерешительно замерла у шкафа в прихожей, не зная что надеть наверх.       Моя любимая супер-удобная и давно затасканная куртка в данный момент находилась в темной холодной школьной гардеробной, где останется как минимум на неделю, и получается, так что надеть-то мне и нечего.       Нет, у меня есть старая куртка, в которой я ходила в прошлом году, но она очень светлого цвета и, так как я не мыла ее в прошлом году, она грязная, следовательно, ее надо стирать, на что нет времени. Еще у меня есть пальто, стильное такое, черное, облегающее и очень женственное, мама мне подарила совсем недавно. Вот только я его никогда не надевала… Потому что чувствовала себя не в своей тарелке в таких вещах.       Чертова гардеробщица! Что теперь делать?       Мне некстати вспомнился учительский пиджак, который сейчас был бережно заныкан в недра моего шкафа. По моему лицу скользнула глуповатая улыбка, я до сих пор относилась к событиям вчерашнего дня, как к волшебному сну, прибредившемуся мне из-за температуры.       Тряхнув головой, отгоняя совсем уж инфантильные мысли, я выудила из шкафа так ни разу и ненадетое пальто, предварительно оторвав бирку.       Подходящих вещей под него у меня не было, поэтому пришлось натягивать классического кроя пальто прямо на мешковатую белую футболку, все равно видно не будет.       Все лучше, чем идти в грязной куртке.       Не туго затянув пояс на талии, я обреченно взглянула на себя в зеркало. Пальто было облегающим, даже слишком облегающим. С непривычки, я чувствовала себя в нем совсем неодетой, и, конечно же, появилось огромное недовольство своей фигурой, кое у меня появляется всякий раз, как я надену что-то более-менее женственное. Плюс ко всему, мое изможденное температурой серое лицо также оставляло желать лучшего.       Получился какой-то кошмар!       Из дома я вылетела пулей, в спешке чуть не забыв прихватить с собой таблетки и деньги.       На улице было еще достаточно светло, но день уже начал потихоньку клониться к вечеру. Небо было ясное, несмотря на вчерашнюю метель, светило солнце, и было довольно тепло, хотя временами налетал порывистый ветер, который заставлял меня неприятно ежиться.       В голове после выпитого ранее мощного жаропонижающего была неприятная ватная дурь, мысли текли ленивой вереницей, против моей воли.       Последние двадцать четыре часа неустанно задавала самой себе вопрос, в какой момент времени я полностью и безоглядно влюбилась в математика.       Когда мы только познакомились, он меня очень задел и смутил: не дело ведь восьмикласснице, как какой-то первоклашке, делать замечание за беготню! Потом, противореча самой себе, я назло всем влюбленным в него одноклассницам, говорила, что он меня раздражает, хотя сама уже тогда начала непозволительно долго задерживать на нем взгляд в коридорах. Тогда он еще не вел в нашем классе алгебру и геометрию, я отчетливо помню постоянное нытье одноклассниц по этому поводу, помню, как за компанию стояла в коридоре, дожидалась, когда прозвенит звонок, и он выйдет из кабинета – самые долгие сорок пять минут в моей жизни. Господи, какой я была дурой! А после наша математичка ушла в отпуск и его назначили к нам учителем. Сбылись многочисленные мечты девочек. Вот тогда-то, когда я побывала на его уроках, на смену чему-то раздраженно-заинтересованному во мне проснулось восхищение. Я начала восхищаться этим человеком, больше он мне не казался излишне высокомерным и злым, он был завораживающим, непонятным и абсолютно гениальным. Никто на моей памяти так не вел уроки! Все. Дальше – только слепое восхищение и…       Неужели сразу любовь?       Не бывает такого…       Я зябко повела плечами. Начинало ощутимо холодать.       Хоть и дорога не занимала много времени, но продрогнуть я успела основательно. Пальто, которое было на мне, все-таки не предназначено для зимних прогулок. Оно было слишком тонкое, чтобы защитить как следует от ветра и холода.       Плюс ко всему, мне казалось, что каждый прохожий странно на меня косился, и поэтому, следуя внутренней неуверенности в себе, я без конца поправляла то якобы ненадежно застегнутый ремень, то «сбившийся» воротник.       Как с невротическим расстройством, ей Богу!       Уже почти дойдя до дома Сивцевой, я вспомнила, что иду в гости с пустыми руками.       Зайдя в ближайший супермаркет, я, походив вдоль стеллажей со сладким, надолго зависла около контейнеров с мороженным, после, так и не выбрав ничего, прошла еще несколько бесконечных рядков с десертами.       Как сложно определиться!       Глаза разбегались от огромного ассортимента сластей, много раз моя рука уже зависала над очередным шоколадным суфле, но в последний момент, передумав, уже хваталась за непонятный зефир в карамели.       Боже, дай мне силы!       Решив поискать удачу у стеллажа с рулетами, я натолкнулась взглядом на внимательные светло-карие глаза. Покраснев, я отвернулась обратно к печенью.       Этот молодой фасовщик в красной униформе с логотипом пингвина этого супермаркета уже не первый раз кидает на меня настороженные взгляды и вроде как устроил слежку, наверно думает, что я хочу что-то своровать... Его можно понять. Если бы я работала в этом магазине, мне бы тоже показалось подозрительной непонятно одетая дамочка, которая с горящими глазами ходит вдоль стеллажей и ничего при этом не берет.       Мне бы, может быть, даже стало смешно, если не было бы так обидно.       Когда я уже запуталась окончательно в этом царстве калорий и углеводов, в моем кармане завибрировал телефон.       – Алло, – убитым голосом ответила я, затравленно оглядываясь через плечо, ища глазами красный костюм с пингвином, который только что маячил за моей спиной у дальних стеллажей.       В трубке раздался игривый смех и несколько бессвязных реплик, состоящих из сюсюкания. Я в нетерпении закатила глаза. Сивцева, наверно, как обычно болтает с двух телефонов одновременно.       – Ты какого это выдренышем назвала?! – спросила я возмущенно, просто не смогла удержаться.       Подруга сразу как-то непонятно икнула в трубку:       – Это не тебе, - раздраженно отозвалась она, и сразу нежно засопела в трубку. – Лапуль, я тебе перезвоню, у меня тут вторая линия.       Послышался шаркающий звук и какая-то возня.       – Что, опять с домашнего и мобильного одновременно звонишь? – сардонически хмыкнула я, потешаясь над ее деловитой «второй линией».       – Ой, да заткнись! – я явственно представила, как Сивцева при этом недовольно морщится. – Ну, ты где?       Я опять уцепилась глазами за ярко-красный костюм, владелец которого прямо-таки нахально стал перебирать перед моим носом баночки с шоколадной пастой, уделяя им внимания ровно столько, сколько Мария уделяет выполнению домашнего задания, и при этом постоянно как бы невзначай на меня оглядываясь.       Это начинало меня нервировать.       И правда – очень неприятно, когда тебя подозревают в воровстве и устраивают такую открытую «слежку».       – В стране чудес, – нахмурившись, ответила я, отходя от назойливого парня к дальним витринам.       - Где?..       Мои пальцы изучающе пробежались по цветастым коробкам от вафельных тортов.       – В супермаркете, выдреныш.       – Сама ты выдреныш! – огрызнулась подруга. – Что ты там забыла?       То ли от болезни я стала плохо соображать, то ли всему виной плохая связь, но вопрос Маши, я поняла не с первого раза.       – Прости, что?       В трубке послышались небольшие помехи:       – Я говорю… шшш… там забыла?       – Выбираю, что взять с собой из сладкого, – громко и внятно проскандировала я в динамик, надеясь, что так меня услышит караулящий неподалеку фасовщик. – Все никак выбрать не могу. Что мне взять? Ты чего-нибудь хочешь?       Послышалось задумчивое мычание Сивцевой:       – Возьми… шшш… шшш…       – Что?       Из-за возникнувших помех я никак не могла разобрать слова Маши.       – Шшш… шшш…       – Я ни черта не поняла! К окну подойди!       – Шшш… клубничную… шшш… пшикалку…       – Какую клубничную пшикалку? – раздраженно переспросила я, метясь между стеллажами, тщетно ища место, где бы связь ловила лучше.       – Дура! Шшш… пшикалка из сликовок… шшш…       – А! Взбитые сливки что ли? – наконец, догадалась я.       Маша часто переиначивала те или иные слова на свой лад, так например, взбитые сливки на ее языке обозначались «сливочные пшикалки», а также все породы маленьких собак, она любовно звала «мачо-пикчо».       – Бинго!       От этого громкого, становившегося уже невозможным шипения в трубке, у меня разболелась голова. Глухая боль стукнула в виски, и я всерьез испугалась, что это из-за того что температура опять поднимается.       – Ладно, Маш, сейчас все куплю и уже иду, – я, прикрыв глаза, помассировала свободной рукой болевший висок. В трубке вместо ответа опять раздалось шипение. – Давай пока. Скоро буду.       «Сливочную пшикалку» я нашла легко, труднее мне дались поиски кассы.       При том я бы не сказала, что этот супермаркет был шибко большим или с мудреным строением. Это я родилась с картографическим кретинизмом и могла буквально заблудиться в трех соснах.       Парень-фасовщик проводил меня долгим, немного раздосадованным взглядом, когда я, уже оплатив покупку, выходила из магазина.       На улице порядком стемнело и похолодало, морозный ветер, как иголками колол мое незащищенное лицо и руки. По спине побежали мурашки, пальто совсем перестало защищать от холода. Если я не хотела себе что-нибудь отморозить, то надо было срочно ускоряться.       Хоть расстояние от дома Маши до супермаркета было смехотворное, я до нее дошла вся озябшая, тело сотрясала мелкая дрожь.       Металлическая дверь подъезда была уже заранее открыта какими-то добрыми людьми, поэтому мне не пришлось возиться на морозе с домофоном. Пролетев несколько лестничных пролетов вверх, я утопила палец в дверном звонке и, чтоб хоть как-то согреться, начала переминаться с ноги на ногу.       – Кто? – деловито спросили меня из-за двери.       Растирая ледяные ладони и дыша на них теплым дыханием, я раздраженно засопела:       – Если ты мне сейчас не откроешь, клянусь, я выбью эту дверь!       Из-за сотрясавшей меня дрожи вышло не совсем грозно, но дверь мне открыли. Маша, как всегда, выглядела потрясающе, даже в домашней одежде и с растрепанными волосами, которые ее совсем не портили, а скорее придавали откровенный шарм ее образу. Влюбленность ей определенно шла.       Чего нельзя было сказать обо мне.       – Ух ты! Какое обалденное пальто! – воскликнула подруга, едва я переступила порог и всучила ей пакет со «пшикалкой из сливок». – Это то самое, что тебе мама подарила? Оно же классное, не то что ты мне говорила… Почему ты его раньше не одевала?       – Потому что раньше я не жаловалась на свою старую куртку, – раздраженно ответила я, сбрасывая с ног обувь. – И в нем я чувствую себя перетянутой сосиской в обертке.       – Чушь не говори! Оно тебе очень идет!       – В нем еще холодно ходить.       – Так надела бы под него что-нибудь теплое.       Я, лишь тяжело вздохнув, поскорее избавилась от верхней одежды под пристальным взглядом Сивцевой, который, казалось, подмечал все на свете:       – Даш, а что это у тебя с лицом?       Я недоуменно пожала плечами:       – А что с ним не так?       – Ты как будто плакала…       – Нет, я всего лишь заболела, – оптимистично сообщила я и в доказательство картинно шмыгнула носом. – Водички не нальешь, таблетку запить?       Мария закатила глаза:       – Пойдем уж на кухню, чаем напою.       Что мне всегда нравилось в доме у Сивцевой – так это кухня.       Это была небольшая уютная комната, сразу с правой стороны от коридора. Кухня была не совсем обычного дизайна: потолок был выкрашен в голубой цвет, вся юго-восточная сторона стены была отделана желтым кафелем, на стенах северо-западной же поклеили обои с рисунком в виде рыжевато-коричневых кирпичей. На окнах красовались шторы с подсолнухами, весь холодильник был вдоль и поперек увешан разнообразными магнитиками, кухонная гарнитура была из ярко-желтого пластика, впритык восточной стены стоял прямоугольный стол, с четырьмя стульями. На столе была голубая скатерть с рисунком из ромашек.       Вообще весь дом у Маши был немного странного дизайна. Ведь не так просто иметь двух старших сестер, которые учатся на художественном направлении.       – Ты одна дома? – спросила я, усаживаясь за столь любимый с детства стол.       Не так часто в доме Сивцевых было так пустынно.       Маша включила электрочайник и теперь возилась с заварником:       – Ага. Ника с Аней сегодня ночуют у друзей, а родители поехали к родственникам в Королев, вернутся только в выходные. Ты какой чай будешь?       – А какой есть?       Сивцева открыла дверцу кухонного шкафа и стала перечислять:       – С бергамотом, с земляникой, с барбарисом, зеленый с жасмином, зеленый с имбирем… а нет его лучше не надо пить, меня Ника потом прибьет. Еще есть…       Я устало ее перебила:       – Полагаюсь на твой вкус.       – Окей.       Об этих словах я в конечном итоге жалела, уныло размешивая ложкой сахар в кружке. Мне достался чай с барбарисом, от которого уже несло чем-то приторно химическим.       – Ты голодная? – оптимистично спросила меня Маша, щедро кинув себе в кружку несколько кубиков рафинада. – Я столько всего накупила!       Хватит с меня и напитков на сегодня…       – Нет, – поспешно отозвалась я, отхлебывая из кружки и с трудом подавив в себе желание поморщиться.       У этого чая мало того что был отвратительный химический привкус, так подруга еще и перестаралась с сахаром.       – Когда болеешь, надо хорошо питаться, чтобы быстрее выздороветь! – наставительно сообщила мне Сивцева.       – Я не голодна…       – Это тебе так кажется. На самом деле организму требуется энергия для борьбы с вирусом…       – Ты опять насмотрелась телевизора?       Маша безапелляционно хлопнула рукой по столу:       – Все! Сейчас я тебя покормлю, и пойдем делать из тебя красавицу!       Не знаю даже что пугало меня больше – «я тебя покормлю» или «делать из тебя красавицу».       У меня появилось дурное предчувствие, которое меня не подвело, когда я ела разогретые сосиски из микроволновки под изысканным соусом из кетчупа и майонеза.       М-да, Маша была "поваром от Бога", в отличие от ее крайне хозяйственной матери. Под конец трапезы я умудрилась уляпать свою белую футболку отвратительным рыжим пятном из под чудо-соуса.       Настроение испортилось окончательно, пока я безуспешно терла пятно, которое от моих потуг стало еще больше. И как обидно, на самом видном месте же!       – Да ладно тебе! – успокаивала меня Маша. – Все равно придется замачивать в порошке. Походи пока так, а завтра постираешь у себя, просто у меня машинка не работает…       Я обреченно опустила руки, чувствуя себя персонажем из какой-то малобюджетной комедии.       Следующим пунктиком у Сивцевой стояло преобразить меня.       Первым делом она собрала мои волосы в странный кривой пучок где-то около левого виска и усадила на стул с колесиками у себя в комнате. Напротив стоял письменный стол, который она полностью завалила разнокалиберной косметикой всех цветов и оттенков. И при этом улыбалась девушка немного безумно.       Мне в первый раз в этом доме стало по-настоящему страшно, будто меня сейчас начнут пытать или что-то в этом роде…       Намазав мне лицо двумя какими-то кремами («чтобы кожу перед тоналкой увлажнить» – достойное объяснение), Маша нанесла мне на кожу толстый слой тонального крема. Как мне показалось совсем не моего оттенка кожи. По всей видимости, ей тоже так показалось, потому что она, недовольно поджав губы, начала фанатично выравнивать мне цвет с помощью пудры.       То ли лучше все равно не становилось, то ли все-таки оставшись довольной проделанной работой, Маша оставила в покое, наконец, кисть из-под пудры и теперь затворнически начала открывать тени для век очень темных зеленых тонов.       Я мысленно простонала, но вслух себе лишь позволила:       – А может, что-то более светлое?       – Молчи. Тебе понравится! – лаконично, ответила Сивцева.       И она с упоением начала красить мне правый глаз. Сначала нанесла тени чуть ли не до бровей, после достала «удлиняющую» тушь, а под конец в ход пошли карандаши для бровей и глаз.       По моему мнению, получилось что-то кошмарное, по мнению Марии: «просто шик!» Мне искренне не хотелось смотреть под конец в зеркало, я боялась, что буду всю жизнь после заикаться от увиденного.       Как назло, она успела накрасить мне только один глаз, как неожиданно раздался звонок в дверь и одновременно ей позвонили на мобильник.       – Это родители! – в шоке сообщила мне Маша, смотря на вибрирующий в ее руке телефон. – Что сказать, что сказать?! Они же запретили Ане и Нике уходить на ночь…       – Скажи, что все нормально… Ника в ванне, а Аня, допустим, ушла в магазин…       – Точно! – просипела бледная, как смерть Сивцева, дрожащими пальцами принимая вызов. – Иди пока, дверь открой. Это, наверно, соседка зашла, мама у нее блендер утром одалживала, он в прихожей на комоде стоит.       Я изумленно на нее уставилась:       – Что в таком виде?!       Маша лишь раздраженно махнула на меня рукой и ласково заговорила в трубку:       – Алло, привет, мам, как доехали?       Я ее когда-нибудь точно убью!       Злая как черт, непонятно как выглядящая, я поплелась к двери, проклиная весь этот мир. В прихожей схватив чертов блендер, я рывком открыла дверь и остолбенела. Мое сердце забилось как сумасшедшее. За дверью была далеко не соседка, а уже ранее знакомые мне люди.