Математический класс

      Злая как черт, непонятно, как выглядящая, я поплелась в двери, проклиная весь этот мир. В прихожей схватив чертов блендер, я рывком открыла дверь и остолбенела. Мое сердце забилось как сумасшедшее. За дверью была далеко не соседка, а уже ранее знакомые мне люди.       В центре лестничной клетки стоял тот самый парень Сивцевой, доблестный Игорь Белов, а по бокам от него пристроились его лучшие друзья, а именно Максим Высоцкий собственной персоной и Леонид Верещагин. Все трое одинаково изумленно уставились на меня, от шока даже потеряв дар речи.       И тут мне захотелось сдохнуть…       – Вам чего? – не своим от удивления голосом спросила я, проклиная свою бестолковость.       Нет чтобы сначала посмотреть в глазок, кто пришел!       Первым в себя пришел Белов:       – Ну, не чего, а кого… Эм, а Маша дома?       – Она занята.       Вышло немного грубее, чем я хотела. Повисла непродолжительная неловкая пауза, нарушил которую опять Игорь, уже настойчивее увещевая:       – Так и мы никуда не торопимся.       – Ну ладно… Она сейчас подойдет, проходите, – пробурчала я, впуская парней в дом, чувствуя себя при этом полной идиоткой.       Больше всего на свете я желала провалиться от стыда сквозь землю.       Макс, как назло, задержался в дверях, окинув долгим взглядом меня всю: начиная с прически – шишка на виске а-ля Мария, феерично накрашенного только одного глаза, живописного пятна на белой футболке, и заканчивая чертовым блендером у меня в руках.       Сбылась моя очередная мечта идиотки. Думаю, что каждая девушка хотела бы предстать полностью измененной перед своим бывшим, чтобы он взглянул на нее с изумлением и понял, что потерял. Признаться, я тоже хотела… Но не так же!       Получите и распишитесь, черт!       – Ты, конечно, говорила, что не умеешь пользоваться косметикой, но не до такой же степени, – едко заметил Макс, сделав шаг вперед и закрывая за собой входную дверь. – Имидж меняешь?       – Ну конечно, какой ты проницательный сегодня, – в тон ему хладнокровно ответила я, хотя внутри меня все дрожало. – Какими судьбами?       – Я здесь с Игорем и не знал, что ты тоже тут, – сухо произнес Макс, всем своим видом показывая, что, будь его воля, ноги бы его здесь не было. – Он очень хотел увидеть Машу, мне пришлось пойти с ним.       – Ммм… очень мило, ты так переживаешь за друга.       – Что-то не так?       – Да нет, что ты! Просто уж где-где, но здесь я тебя не рассчитывала повстречать. Такая прям случайность… мир и правда тесен.       Высоцкий холодно на меня глянул:       – Я уже сказал, что не знал, что ты здесь торчишь.       – А знал бы не пришел? – иронично спросила я.       – Дашунь…       Меня тут же передернуло. Знает же, что меня это бесит.       – …мир не вертится вокруг тебя.       Внутреннее раздражение во мне с каждой секундой всё возрастало. Естественно, он только «за компанию» сюда явился, и в нем вдруг проснулись дружеские порывы, которые до этого дремали в спячке. Уже не первый раз он мне «случайно» попадается…       Молча наблюдавший за нашей пикировкой Игорь осторожно предложил:       – Слушай, если что не так, мы можем…       – Нет, все так, – я резко повернулась к Белову. – Идите пока в гостиную, Маша сейчас подойдет.       Парни молча проследовали в гостиную, и весь мой огненный запал тут же сошел на нет. Мне нестерпимо захотелось в ту же секунду взять и уйти домой, просто…       Просто такова моя идиотская защитная реакция: сначала до последнего спорить и кичиться, а после убежать далеко и надолго, зализывать задетое самолюбие.       Я сделала пару глубоких вдохов.       Надо успокоиться. Еще никогда мои вспышки ничем хорошим не заканчивались.       В ванной, когда я, наконец, увидела себя воочию в зеркале, у меня случился микроинфаркт. Совсем неудивительно от чего так вытянулись лица парней при виде меня. Испугаться и правда есть чего: начиная с феерично накрашенного правого глаза, который больше сейчас напоминал здоровенный зеленый фингал, заканчивая аляповатым пятном на футболке.       Чтоб мне еще раз согласиться на мастер-класс по мейкапу от Маши!       Хуже всего, конечно, был не сам этот макияж, который упорно в дальнейшем не хотел смываться, а то, что меня вот такой увидел Высоцкий! Вот последний человек, перед кем бы я хотела показаться в таком виде…       В итоге мне так и не удалось до конца оттереть многочисленную краску с глаза, поэтому было сильно заметно, что правый глаз у меня гораздо ярче, чем левый.       Не стоит и упоминать, что настроение у меня скатилось ниже плинтуса, да и чувствовала я себя ужасно выпотрошенной и несчастной, хотя еще утром с уверенностью могла сказать, что являлась самым счастливым человеком на Земле.       Жизнь, она такая непостоянная штука…       Высоцкий и компания явно никуда не торопились, прошло уже полчаса, и никто из них не ушел.       Заперев дверь ванной комнаты, я тихо страдала и ждала, пока они все уйдут к черту, сидя на бортике ванны, невротично постукивая ногой по белому бортику, спина уже давно затекла от неудобного положения.       Есть ли в этом мире что-нибудь печальнее одиночества? Пожалуй, нет. Однако сейчас я отдала бы все на свете, лишь бы остаться в своей комнате наедине с собой. Мне не хотелось никуда выходить, я бы осталась здесь на всю ночь.       И я бы правда осталась, и никто бы никогда в жизни меня отсюда не выпер, но некстати зазвонил мой телефон, о чем мне сообщила Мария, бешено забарабанив, как при пожаре, по двери.       В такое время звонить мне может только мама.       Ставшее привычным смутное беспокойство, терзающее меня, когда дело касалось семьи, заставило открыть подруге дверь.       Маша окинула меня долгим недовольным взглядом, передавая телефон:       – Ты там что, утопиться решила? Выходи к нам! И зачем ты макияж смыла? Тебе так хорошо было, я бы закончила его быстро.       – Почему ты мне не сказала, что сюда заявится Высоцкий? – прошипела я, забирая телефон, который сразу перестал звонить. Как мне везет! В пропущенных и правда высветилась мама.       Сивцева рассеянно повела плечами, мыслями находясь явно не со мной:       – Да я сама не знала, что он придет.       – Так выгони его!       – Как ты себе это представляешь?       Представляла я это и правда неважно, но зато живо вспомнила его насмешливое выражение лица и реплики насчет моего внешнего вида.       – Молча, – огрызнулась я. – Как пришел, так пусть и уйдет.       Мария будто и не слышала меня, постоянно оборачиваясь к залу, где слышались веселые голоса парней.       – Ты меня слышишь?       – А? – девушка, наконец, перевела рассеянный взгляд на меня. – Да… короче выходи к нам, трусиха. Кого ты боишься?       Я молча задохнулась от возмущения: кто это боится?! Я боюсь?!       В моей руке вновь требовательно зазвонил телефон, именно это и помешало мне сказать пару ласковых своей подруге. Пока я терпеливо объясняла маме, что со мной все хорошо, что голова на месте и даже не болит, Маша успела свинтить в зал.       Клятвенно заверив маму, что я себя хорошо чувствую и не забываю пить таблетки и брызгать горло спреем, я нажала на отбой и уже хотела вернуться в ванную комнату, но меня остановил насмешливый голосок внутри меня.       Со стороны, наверно, кажется, что я и правда боюсь этой встречи… Хотя почему кажется? - так оно и есть по большому счету.       В гостиную я вошла, как на иголках, напряженная и с каменным лицом. Сколько внутренних сил я убила, чтобы заставить себя это сделать. При моем появлении в помещении воцарилась тишина, каждый неожиданно счел своим долгом бросить на меня осторожный взгляд, будто я не девушка шестнадцати лет, а маньяк со стажем, недавно вышедший из тюрьмы.       Один только Высоцкий, мимолетом на меня взглянув, иронично вставил:       – Долго же ты смывала этот ужас.       Маша тут же встрепенулась на коленках у Игоря:       – Ничего не ужас! Ничего ты не понимаешь, презренный, молчи.       – Машунь, – ласково обратился к подруге Макс, – ладно, вы только дома постигаете азы макияжа, но не смей ее так в школу накрасить. У меня, может, и иммунитет, а об остальных людях ты подумала?       Полный Леня захохотал как придурошный и все расплылись в улыбках, больше от его идиотского смеха, чем от слов Высоцкого.       Мне нестерпимо захотелось чем-нибудь в них швырнуть: в одного, чтобы перестал ржать, а во второго, чтобы вообще перестал свой рот открывать.       Я понимала, что макияж и общее мое появление в дверях были фееричны, но кто ему дал право меня критиковать?! Мы расстались!       Я ограничилась хмурым взглядом в его сторону, и холодно заметила:       – О, я как посмотрю, ты уже начал разбираться в женском туалете (ты, урод!), но боюсь, что я в твоих бесценных советах не нуждаюсь (и вообще оставь меня в покое, я не твоя девушка, чтобы мне указывать!).       Макс нагло улыбнулся:       – Ну, это не новость.       Внезапно опять раздалось идиотское смехоподобное хрюканье Лени, которого насмешило слово «туалет». Это начинало раздражать, и, по всей видимости, не меня одну. Игорь тоже начал медленно выходить из себя:       – Да ты заткнешься сегодня или нет? Задрал уже, ржешь как укуренный конь.       Круглое лицо Лени приобрело крайне тупое выражение, он явно разрывался между обидой и желанием поржать над «укуренным конем».       – Он в гостях всегда перевозбуждается, не обращайте внимания.       А вот сейчас точно обиделся…       Я по-прежнему нерешительно замерла в проеме гостиной, не зная, куда себя деть.       В комнате было два пухлых дивана (один персикового цвета в цветочек, другой из кожа-заменителя, ядовито-желтого цвета – даже здесь оригинальность), на одном сидел Игорь с Машей на коленях, рядом с ними разместился, теперь уже с постным лицом, обиженный Леня. А на другом, нагло развалившись, расположился Макс, мне не хотелось с ним садиться, но других мест не было, а стоять на ногах, когда все сидят, было глупо.       – Ну, рассказывай, как жизнь? – равнодушно спросил меня Высоцкий, как только я неохотно приземлилась рядом с ним на краешек дивана.       Я быстро глянула на его прямо-таки умиротворенное лицо. Спросил так, как могут спрашивать только люди, которым совершенно безразличен ответ оппонента, поэтому отвечала я с не меньшим «энтузиазмом»:       – Все прекрасно, по мне разве не видно?       Макс выразительно посмотрел на ужасное рыжее пятно на моей футболке.       – Еще бы, сразу видно наслаждаешься жизнью, плюешь на стиль. Так держать.       Вот урод…       – Раньше ты хоть как-то следила за своей внешностью. На мой вкус, конечно, и тогда было не…       – Мне не интересно твое мнение!       Не знаю почему, но меня очень задела его насмешливая оценка моей внешности. Поскорее бы этот ужасный вечер закончился!       – М-да… как приятно с тобой общаться, однако. Добрее надо быть, Даш, и мир улыбнется в ответ.       «О, заткнись!».       Говорить с ним и дальше в таком тоне не было ни малейшего желания. От нечего делать я перевела взгляд на диван напротив: Леня так и сидел, скуксившись, с полным равнодушием копаясь в своем телефоне. Судя по глубоко залегшей морщинке на лбу, ему тоже уже не терпелось отсюда свалить.       Рядом с ним Игорь с Машей уже не просто сидели в обнимку: рука Игоря проворно забралась под легкую кофту Сивцевой и легко поглаживала ее спину. Маша уже не сидела на его руках, а немного сместилась на бок, так что только ее ноги до сих пор оставались на его коленях, обхватила ладонями его лицо. Парочка самозабвенно целовалась, казалось, напрочь позабыв про все на свете.       Мне стало ужасно неловко, будто я наблюдала что-то слишком личное и сокровенное, явно не предназначенное для чужих глаз. Покраснев, я перевела взгляд в строну и столкнулась с крайне довольными серыми глазами Высоцкого.       – Жарковато здесь, а?       Я опустила голову и ничего не ответила.       – Им только номер осталось снять… – усмехнулся парень. – Эй, вообще-то мы все еще здесь! – громче добавил парочке Макс.       – Завидуй молча, – на мгновенье оторвался от губ девушки Игорь.       Я нервно поелозила на диване, с каждой секундой мне становилось все не по себе. Очень это странно с бывшим парнем наблюдать за страстными поцелуями влюбленной пары. Макс же казалось, наоборот, находил это крайне забавным и теперь смотрел на них с ироничным интересом.       Вот же вуайерист…       – Ну… ты… как закончил четверть? – бессвязно спросила я, чтобы хоть что-то сказать.       – А?       Высоцкий неохотно оторвался от созерцания пары, и равнодушно на меня взглянул.       – Неплохо.       – Ммм…       – А ты?       Я нервно хохотнула. Кто бы мне еще час назад сказал, что я буду сидеть в запачканной футболке перед целующейся парой и непринужденно при этом вести разговор с бывшим парнем об учебе.       – Как всегда.       – Ну, да… - задумчиво протянул Макс. – Я и забыл, что ты у нас отличница и пай-девочка.       – Пфф…       Я по-прежнему сидела с низко опущенной головой и бездумно пялилась на свои пальцы, в которых меня всегда сильно раздражала форма ногтей – какая-то непонятная овало-подобная лопата, макушкой головы ощущая пристальный взгляд парня, который почему-то больше не глазел на соседний диван.       – Знаешь, а ты изменилась…       Что-то в его голосе заставило меня отнять взгляд от своей несовершенной формы ногтей.       – Думаешь?       Высоцкий выглядел непривычно серьезным. Совсем как в тот день…       – Да. Любовь еще и не то может.       Я ощутимо вздрогнула – «как он?!..».       – Что?..       – Ты влюблена, – хмыкнул Макс, – это очевидно. Я это понял еще тогда, но сейчас это так сильно бросается в глаза. Мне просто интересно, кто он?       Тут мне стало совсем не по себе. Откуда, черт возьми, в нем сегодня такая проницательность?! И какое он вообще имеет право такое мне говорить?!       – Ты ошибаешься, – холодно бросила я. Врать я не умела, но на этот раз вышло правдоподобно. – И даже если бы это было и так, то боюсь, это уже давно не твое дело. Не суй свой нос в мои дела!       Глаза Высоцкого медленно потемнели:       – На полтона сбавь, малыш, твои-мои дела начались, еще когда мы встречались. Еще тогда у тебя кто-то появился, я знаю… Все эти твои «дополнительные» якобы, задержки. Поэтому ты мне ответишь! Мне наставили рога, и я имею право лезть в «твои» дела, маленькая лгунья.       – У тебя мания преследования, – едко ответила я, стараясь не выдать участившегося сердцебиения. – Так разговаривать будешь со своей Шевченко, понял?       – Своей? Вот оно женское нутро. Не поздно ревновать?       Макс выглядел до одури самодовольным.       – Да иди ты!..       Видимо мой крик отвлек соседнюю парочку на диване. Всполошившись, немного растрепанная Маша хрипло поинтересовалась:       – Вы чего раскричались?       Я раздраженно повела плечами, переводя взгляд в сторону.       – Да вот, разговариваем про Дашины вечные «дополнительные» после уроков, – холодно пояснил подруге Высоцкий. – Не бережет себя прямо, все учится и учится…       Мария смущенно поправила сбившуюся прическу, бросая влюбленные взгляды на Игоря, и рассеянно ответила:       – Вот и я ей говорю, что уже на человека не похожа со всеми этими дополнительными по математике. Это же свихнуться можно, каждый божий день по три часа…       Макс резко повернул к ней голову:       – По математике? – недоуменно переспросил он, перебив Сивцеву на полуслове.       Я явственно почувствовала, как кровь медленно сходит с моего лица.       – Ну да, она же у нас любимица Александра Владимировича, вот он с ней и занимается, – равнодушно пожала плечами Маша, явно не понимая, что его так удивило и что так сильно озаботило меня. – Почти каждый день остаются. Нет, я бы тоже попробовала остаться на эти дополнительные, как-никак ГИА, надо подтянуться бы… но у нас только консультации по вторникам, он отказывается проводить отдельные репетиторства у еще кого-либо. Вечно так… только любимчики в фаворе.       Я мысленно успела расчленить Сивцеву три раза: о, Господи, как это звучит со стороны!       – Да, – вдруг поддержал подругу Игорь, выпрямляясь на диване. – Кстати, я тоже в прошлом году хотел с ним заниматься, но он меня послал…       Высоцкий все с возрастающим интересом слушал новые подробности, на лице была тонкая улыбка, но по ней было сложно что-либо понять.       – Как интересно получается… Даш, а чем вы занимаетесь на этих дополнительных?       «Чтоб ты сдох!».       – Представь себе, математикой.       – Да?       – Да!       – Забавно…       Я взглянула на него, не скрывая отвращения:       – Что тебе кажется забавным? Я тебе уже говорила когда-то, что поступаю на эконом, и мне нужны эти репетиторства.       Высоцкий вдруг резво поднялся на ноги, задумчиво нахмурив брови:       – Ладно, ребят, погнали, мы и так задержались.       Леня с полной готовностью тяжело поднялся с дивана, с мрачным удовольствием убрав телефон в карман. Игорь скорчил недовольную гримасу и опять потянулся к губам Маши.       Я, полная плохих предчувствий, сузила глаза. С чего вдруг такая спешка?..       Через долгих для меня и скоротечных для Маши пять минут дверь за незваными гостями была закрыта на замок. Сивцева выглядела одухотворенно, я была полной ее противоположностью – мрачная и дерганная, очень не понравился мне прощальный взгляд Высоцкого...       666       На следующий день, чуть забрезжил рассвет, я, уже полностью собравшись, застыла у входной двери, прощаясь с подругой.       – А чего ты так рано? – зевнула Сивцева, потягиваясь. – Осталась бы чай попить.       «Спасибо, напилась».       Я скривила губы в неправдоподобной улыбке и покачала головой:       – Дома попью, мама с ночного дежурства вернется скоро, надо бы прибраться и приготовить что-нибудь.       – Ясно… Круто посидели, да? Нужно будет повторить.       Я мысленно содрогнулась. Еще одного такого «крутого» вечера точно не переживу!       – Ага, как-нибудь в следующий раз…       Распростившись с Машей, я быстрым шагом направилась напрямик в сторону дома, поплотнее кутаясь в неудобное пальто.       Мартовское раннее утро было холодным, солнце еще не до конца встало и совсем не дарило тепло.       Спала я плохо, и дело было совсем не в том, что я в принципе плохо сплю в чужих домах, а скорее в том, что всю ночь меня мучила странная тревога. Была ли она вызвана внезапным интересом Высоцкого, связанного с дополнительными по математике, или просто моим крайне туманным будущим, которое я совсем не могла предсказать? Я не знала, что конкретно во мне рождает тревожные мысли, просто было не по себе, будто бы скоро должно произойти что-то плохое…       И дай Бог, чтобы это мое состояние было вызвано только болезнью и неприятным разговором с бывшим парнем.       Полная грустных мыслей, я незаметно для самой себя дошла до своего дома, совсем не помня дорогу и то, как я шла. Опять начала побаливать голова… не к добру.       Проходя мимо скамеек к подъезду, я боковым зрением увидела, что кто-то поднялся вслед за мной со скамьи.       – Даша? – окликнул меня чуть сиплый мужской баритон.       Какой знакомый голос. Я молча обернулась на зов и чуть не лишилась дара речи, увидев перед собой до боли знакомое лицо. Лицо, которое я уже не видела, как лет семь.       – Папа! – изумлению моему не было предела.       Он почти и не изменился: те же теплые карие глаза, которые передались и мне, тот же нос с горбинкой и глубоко пролегающие надо лбом трещины морщин, те же педантично коротко подстриженные темные волосы, правда, по вискам уже тронутые сединой. Время берет свое, и на лице у него стало больше морщин, и во взгляде появилась утомленность, которой раньше не было.       – Что, не признала старика? – усмехнулся отец.       Не помня себя, я кинулась в его крепкие объятья и зарылась носом ему в плечо, вздрагивая, как маленькая девочка. Отец нежно гладил меня по голове, целуя в макушку. И будто бы не было этих долгих семи лет, будто и не было моих слез в подушку, будто и не я кричала в порыве ярости, что ненавижу его всем сердцем, будто и не я проклинала его на протяжении всех этих семи лет. Я и вправду думала, что ненавижу этого человека всем сердцем. Сколько боли он мне принес, из-за него я явственно ощутила на себе, что это значит, когда тебя бросают.       А сейчас…       Вот этот человек, который принес мне столько страданий – Абрамов Григорий Борисович. Вот только обида и ненависть ушли, Господи, как же я скучала! Детская любовь - дело такое… Смешно, а когда-то я серьезно придумывала, как встречу его однажды и все ему выскажу.       Сейчас я не готова была ничего высказывать, я просто плакала и сильно дрожала, крепко сжимая пальцами его кожаную куртку, будто боялась, что он может уйти. А он также нежно поглаживал меня по голове, успокаивая прямо, как в детстве.       – Ну, полно-полно, Даша, все хорошо.       Успокоиться я не могла, все всхлипывала и сотрясалась от рыданий. Плотина, которую я выстраивала в себе многие-многие годы, наконец, прорвалась.       – Взрослая уже такая стала, а плачешь, как маленькая… Холодно здесь, милая, пойдем-ка в дом зайдем, холодная вся же!       – Ты правда-правда пришел?       Более глупого вопроса я просто не могла задать, но успокоить меня можно было только ответом на него.       – Правда-правда, - заверил меня отец.       Как в тумане мы добрались до квартиры, в доме никого не было. Почему-то вдруг устыдившись своих слез, я юркнула в ванную, отец пошел на кухню. Немного успокоившись, я умылась холодной водой и прошла на кухню, где мужчина с интересом разглядывал прицепленные магнитиками на холодильник рисунки Леши.       – Какая ты стала красавица! – перевел на меня взгляд папа.       Я тут же смущенно потупила глаза.       – И выросла-то как! Как же я тебя давно не видел. Помню, маленькая такая была же, все врачом стать хотела…       – Ну, то в детстве, - хрипло после слез произнесла я, садясь на краешек стула. – Ты и в самом деле пришел?       Опять задала тупой вопрос, не веря в происходящее.       Отец сел напротив меня и мягко улыбнулся:       – В самом деле, милая.       – Тебя так долго не было… – сбивчиво начала я, нервно дергая за ремешок от пояса пальто, которое так и не сняла. – Почему ты ушел? Почему ты нас бросил?       Мужчина отвел взгляд от моих покрасневших глаз, тяжело вздохнул. Видимо, ему нелегко было прийти сюда, нелегко опять смотреть мне в глаза, и я хорошо понимала, каких трудов ему стоил этот разговор.       – Это сложно… Я знаю, что виноват, очень виноват перед тобой и Лешей. Знаю, что ты меня можешь никогда не простить. Понимаю, что ты чувствуешь, но, милая, иногда в жизни двух людей происходит раскол… Твоя мама…       – Я не понимаю, – уже более окрепшим голосом, сказала я. – Если ты ушел от мамы, то почему бросил еще и меня с Лешей?       – Милая…       – Разве мама запрещала нам видеться?!       Отец опять тяжело вздохнул:       – Как же я виноват…       Он повторялся.       Я не знала, что еще сказать. Как вообще можно нападать на человека, который уже признал свою вину? Мне вдруг стало совестно, ведь я же не знаю, что толкнуло его на такой шаг…       Обсуждать прошлое было неприятно и ему и мне. Было и было, прошлого не воротишь.       – Ладно, ладно, не важно. Как ты? Где ты живешь? – мне было интересно все.       У мужчины облегченно опустились плечи, видимо, он не ожидал такого быстрого конца допроса с пристрастием.       – Я живу и работаю сейчас в Ярославле, – охотно поделился он.       – А что делаешь в Москве?       – Здесь я по работе, выполняю один заказ. Работаю сейчас главным архитектором в одной фирме.       – Это здорово, – улыбнулась я. – Не хочешь чай?       – С удовольствием.       Пока я ставила чайник и возилась с заваркой, отец мне рассказал, что в Москву приехал не только из-за заказа, но и из-за меня с Лешей. Что он теперь хочет иметь крепкую и дружную семью. Поведал, о том, что сейчас встречается с одной женщиной, что у нее есть дочь, почти моя одногодка и у них вроде все серьезно.       – И как ее зовут? – спросила я, ставя перед ним чашку чая. Меня неприятно резанули слова о другой семье, но я справилась с собой. – Давно вы вместе?       Отец искрился во время всего рассказа, видимо, обрадовался, не ожидая от меня такой снисходительной реакции на все. И сейчас с энтузиазмом сообщил:       – Ее зовут Юлия, познакомились мы с ней год назад. Золотая женщина, она тебе понравится.       Я криво улыбнулась, не понимая, к чему он клонит.       – Ну, раз ты так говоришь…       – Я хочу тебя с ней познакомить. Она приедет с дочерью на следующей неделе в выходные.       – Зачем?       – Как? – растерялся отец. – Я же сказал, что хочу восстановить семью. Хочу, чтобы все было по-прежнему.       Неужели он и правда хочет, чтобы я переехала к нему? Я подняла на него сожалеющий взгляд:       – Как раньше, уже не будет.       – Я понимаю, что очень вин…       – Ты не понял. Я не брошу маму.       Мужчина резко осекся. Повисла неприятная пауза.       – Милая, никто и не хочет, чтобы ты бросала свою маму, – осторожно начал отец. – Вы будете видеться. Это пойдет на благо и ей, и тебе.       Мне резко перестал нравиться этот разговор.       – Какое-такое благо?       – Я же тебе говорю, что начал очень хорошо зарабатывать. Подумай, сможет ли Лена поднять двух детей на своей зарплате?       Я сузила глаза. Обстановка домашнего уюта разбилась вдребезги.       – Вот как ты заговорил? – я готова была понять, из-за чего он нас оставил, могла понять его желание обрести новую семью, но вот чего я точно не понимала, так это меркантильное отношение к семье. – Все эти семь лет, как видишь, она поднимала нас одна на ноги, без чьей-либо помощи. И ни разу я не слышала, чтобы она плакалась из-за плохой жизни.       Отец серьезно на меня посмотрел:       – Скажи мне, а счастлива ли она? Давно ли была на отдыхе?       Я вздрогнула, как от пощечины, вмиг растеряв весь свой запал, ощутив себя маленькой, пристающей с тупыми вопросами к взрослому. Я прекрасно знала, каких трудов ей стоит тянуть меня и брата…       Пауза затягивалась, мужчина тяжело поднялся на ноги:       – Милая, я знаю, как для тебя это все сейчас сложно… Я как снег на голову, но подумай над моим предложением. И мое предложение насчет следующих выходных в силе. Я буду счастлив познакомить тебя с Юлей.       Крепко поцеловав меня в лоб, отец тихо вышел из дома, неслышно закрыв за собой дверь, оставив меня наедине с собой в смешанных чувствах.       666       Весенние каникулы стали самыми худшими каникулами за всю мою жизнь.       Всю неделю я просидела дома, больная с температурой и грызущим разнообразным амбре внутри. Мне было и совестно, и страшно, и печально, и просто никак…       Я не рассказала маме про возвращение отца. Просто не смогла. Да и как я могу ей сказать, глядя в глаза, что видела человека, испортившего ей жизнь и мало того, что обрадовалась этому, так еще и пригласила его в дом? Бог знает, как мне было перед ней совестно, да так, что я даже не могла поднять на нее глаза. Слава Богу, она списала мое странное поведение на болезнь.       Мало того, что я мучилась угрызениями совести, так я еще и не знала, что мне делать с вновь объявившимся отцом. Я испытывала к нему смешанные чувства и не знала, как быть дальше…       Ко всем этим переживаниям прибавились страхи перед новой учебной четвертью, хотя скорее паническим ужасом перед встречей с Александром Владимировичем. Могла ли я считать, что теперь у нас отношения? Или… или же нет? Я боялась, что он скажет, что это все было банальной ошибкой. Ну, черт попутал и все такое…       Господи, такого сумбура в моей жизни не было еще никогда!       Со всеми этими переживаниями я загнала себя до предела, и не было ничего удивительного в том, что на следующий день после встречи с отцом у меня поднялась температура под сорок. Мама все-таки вызвала врача, который поставил «страшный» диагноз – ОРВИ.       Проболела я все каникулы и пошла на поправку только к выходным. В запасе у меня было только воскресенье на то, чтобы собраться с мыслями перед новой четвертью.       Мои мрачные предчувствия чего-то плохого оказались верными…       666       Понедельник новой учебной четверти выдался облачным. Казалось, еще чуть-чуть, и низкие белесые облака обрушат на город снежные хлопья. Надо ли говорить, что было холодно?       В школу я собиралась, как на похороны, по крайней мере, настроение было мрачнее мрачного, и я только на выходе из дома осознала, что одета во все черное. Как смерть или гот какой-то…       Шагая по улице, сдобренной белоснежным снегом, я чувствовала себя черной вороной.       В первый день занятий, на первый урок явился почти весь класс. Удивительно. Скорее всего, просто из-за боязни новоявленного строгого классного руководителя. Я так и не знала, кого нам поставили…       Маша нагнала меня на входе в класс истории. Выглядела она, как всегда, свежо в своем голубом приталенном свитере, который отлично контрастировал с ее темными волосами.       – Ты уже знаешь, кто у нас будет новым классным руководителем? – запыхавшись, спросила Маша. – Наталья Эдуардовна, да?       Я, флегматично покачав головой, шагнула в класс:       – Понятия не имею, если честно…       – Да, по-любому, она!       Вместе мы прошли за свое привычное место за второй партой третьего ряда, но она неожиданно оказалась занятой.       – А ты что здесь забыл? – удивленно спросила Маша, неодобрительно глядя на худого паренька за нашим местом. – Здесь вообще-то урок у 9 «б»!       Вопрос ее не был лишен смысла, так как этот худенький угловатый паренек нам был давно знаком. Звали его Егоров Федор, и учился он в параллельном гуманитарном классе, а не в нашем физико-математическом.       Федя поправил костлявой рукой съехавшие очки (до этого он, сильно наклонившись над партой, читал книгу), и спокойно ответил:       – Вообще-то с сегодняшнего дня я тоже ученик 9 «б».       – Тебя что, выгнали с гуманитария, раз ты пришел в наш ад? – усмехнулась Сивцева, для которой точные науки и правда были сложны.       Федя тут же гордо выпрямился:       – Никто меня не выгонял, я сам захотел перейти.       – Да? Странный ты какой-то… из огня да в полымя. В любом случае, это наше место, пересядь, пожалуйста.       Федор глупо моргнул, переваривая слова Маши и уже как-то резко дернул рукой, чтобы собрать свои вещи, как я ощутимо пихнула Сивцеву в бок и бросила ему:       – Да ладно, мы пересядем, ничего страшного.       Подруга недовольно засопела, схватившись за ушибленный бок, но все же села со мной за третью парту.       – Меня зовут Федя, – тут же повернулся к нам парень.       – Я в курсе, – ядовито прошипела Сивцева.       – Даша, – представилась я, хотя тоже понимала, что он знает, как меня зовут. – А это Маша.       Егоров был явно задет недружелюбным приветствием Марии, но вида старался не подать:       – Вы уже решили, какие дополнительные предметы на ГИА будете сдавать? – с энтузиазмом спросил он, видно было невооруженным взглядом, что он страстно желает с кем-нибудь пообщаться.       Я почему-то прониклась странной жалостью и симпатией к этому худому пареньку в очках.       – Обществознание и историю.       Нереально голубые огромные глаза парня, которые казались еще больше из-за толстых линз очков, удивленно расширились:       – О, так я тоже! Хочу пойти на экономиста… а ты?       – Да-да, я тоже на него иду.       Симпатия к этому пареньку все увеличивалась и увеличивалась. У нас были похожие интересы, многих это раздражает, а мне гораздо легче общаться с человеком, похожим на меня.       – Удивительно просто совпало, – скороговоркой пробормотал Федя. У него вообще была странная привычка быстро говорить, глотая слова. – Говорят, у вас очень сильный математик, с ним почти все сдают на отлично. Я перевелся из гуманитария в физмат, только чтобы нагнать нужный уровень знаний, у вас гораздо больше часов точных наук… Да и вообще, наверное, будет странно, если я после гуманитария поступлю на «экономический». Жалко, конечно, что гуманитарные уроки у вас сокращены, я вообще люблю литературу очень.       Я вполне искренне ему улыбнулась:       – У нас ушла учительница по русскому, она была неважной, надеюсь, новый учитель приятно порадует. Тоже люблю литературу.       – Неважной? – переспросил Федя, видимо, не понимая, как учитель может быть «неважным». – В каком смысле?       – В прямом. Кошмарной она была, – ответила ему Маша. – Вела ужасно, орала много, всем неуды ставила, родителям почти каждый день звонила, больная… Фух, как хорошо, что она ушла!       Я иронично на нее взглянула:       – Не помню, чтобы она моей маме звонила.       – Ты чертова пай-девочка, потому и не звонила…       – Прогуливала бы ты меньше, до твоих бы тоже не докапывалась.       – Отстань, мамочка.       Федя с интересом наблюдал за нашей пикировкой:       – А давно вы дружите?       – Класса с пятого, как я сюда перевелась, - Маша, казалось, тоже оттаяла и теперь вполне нормально разговаривала с ним. – У тебя свой цвет глаз или линзы?       – Свой, – Федя глупо моргнул.       Сивцева нагнулась через парту и внимательно вгляделась в его глаза:       – Мне бы такие… очень красиво, прямо голубые-голубые!       Тут прозвенел звонок на урок и Федор отвернулся, я явственно заметила, что щеки у него предательски покраснели. По лукавой усмешке Машки я поняла, что она тоже это заметила.       В класс светлым метеором из пышных волос влетела учительница. И тут же раздала нам всем проверочную работу на листках, наказав сделать к концу урока, и была такова, вновь куда-то смывшись.       Я кропотливо взялась за работу, радуясь тому, что могу, не опасаясь, листать учебник, все равно учительницы нет. Маша же тыкнула ручкой в спину Феде (он бедный чуть со стула не слетел) и когда тот ошарашенно обернулся, завязала с ним свою привычную болтовню обо всем на свете. Краем уха, слушая их переговоры, я все с большей и большей симпатией относилась к Феде, тот оказался очень эрудированным и мог поддержать беседу и про Панамский перешейк, и про английские рок-группы, и даже про новые сезоны дебильных сериалов, которые смотрит Сивцева. Уважение мое усилилось, когда подняв на него глаза, я увидела, что между тем рассуждая про нравы английских домов, он со знанием дела пишет проверочную работу.       Это достойно аплодисментов. Даже я не могла совмещать нудение Маши и работу!       За пять минут до звонка Федор галантно предложил Сивцевой списать со своего листка. Предложил он это и мне, но это было ниже моего достоинства – опускаться до того, чтобы у кого-то списывать.       Мы с Марией переглянулись и твердо сошлись на том, что новый одноклассник нам обеим пришелся очень даже по вкусу.       – Теперь у меня есть два ботаника под боком, – весело заключила подруга.       Прозвенел звонок, и в дверь быстро шмыгнула наша вечно куда-то спешащая учительница истории, которая по совместительству также являлась и завучем, поэтому часто была занята и оставляла класс без присмотра.       – Сидеть! Никто не расходится! – с ходу крикнула она, несколько парней уже было собирались проскочить на выход, но уныло опустились обратно за парты. – У меня для вас объявление.       Со всех сторон класса послышалось недовольное мычание, ведь обычно объявление состояло из сообщения про очередную внутри-школьную проверочную контрольную из-за приближения ГИА.       Маша опять недовольно засопела и тихо мне прошептала:       – Я сейчас сдохну здесь…       – Тихо! – опять крикнула завуч. – Послушайте короткое объявление и будете свободны.       Класс тут же в ожидании притих.       – Все вы знаете, что ваша классная руководительница Марья Алексеевна ушла от нас…       – ...в мир иной, – хохотнул какой-то остряк с последней парты, и весь класс жиденько засмеялся.       – Так, Николаев, еще слово и ты у нас отправишься… не в мир иной, а в директорский кабинет, понял? – осадила парня учительница. – В общем, вам уже назначили нового классного руководителя.       В классе прекратился гул, все жадно смотрели на завуча, я тоже безучастно за компанию взглянула, хотя мне было все равно.       – Что, интересно стало? – злорадно усмехнулась женщина. – Так вот знайте, что с этого дня и до самого вашего выпуска вашим классным руководителем будет Александр Владимирович.       По классу волной прошел общий вздох изумления.