Математический класс

      Александр Владимирович стал классным руководителем 9 «б»! – эта новость разлетелась по школе, словно бомба.       На уроках одноклассники бурно делились впечатлениями и мыслями по этому поводу. Казалось, что это известие не оставило равнодушным никого.       В основном радовалась этому женская половина, да и несколько немногочисленных хорошистов нашего класса. Более сообразительные прогульщики и тунеядцы, наоборот, впали в траур, ведь пришел конец их беззаботной жизни.       Александр Владимирович очень строго относился к дисциплине, поэтому здесь уже не смотаешься со скучных уроков.       В смешанных чувствах приняла эту новость и Маша.       – Нет, конечно, здорово, что он стал нашим руководителем и все такое, но блин, он же еще строже двух Марь Алексеевн вместе взятых! – обеспокоенно поделилась своими мыслями подруга на перемене после третьего урока. – Представь этот ужас: никаких пропусков, опозданий и не сделанной домашней работы!       Я уныло подперла рукой голову и не знала, что сказать, сидевший рядом со мной Федя (который не понятно, как, но очень органично вписался в наш «дуэт») тут же встрял, явно убежденный в своих словах:       – По-моему, не так уж и плохо. Да и учитель он, говорят, очень талантливый.       – Неплохо для вас, ботаников! – фыркнула Сивцева, перекладывая ногу на ногу. – А для нормальных людей спокойная жизнь закончилась.       «Спокойная жизнь закончилась» – черт, как верно!       Сама я приняла эту новость в еще большем смятении, чем Маша, не зная, радоваться этому или наоборот, начать печалиться. Все настолько запуталось и перепуталось, что оставалось только плыть по течению, которое ведет неизвестно куда. А не знать хотя бы приблизительное свое будущее для меня было крайне неприятно, совсем как вслепую идти по оборванному мосту над пропастью: никогда не знаешь, какая ступенька под тобой обломится.       Опять создавалось впечатление, что над моей головой начали собираться тучи и совсем скоро они прольются градом.       666       Расписание у нашего класса было составлено крайне некорректно и менялось почти каждый месяц, естественно, лучше от этого оно не становилось. Создавалось впечатление, что человек, который его составляет, совсем не понимает, что делает.       Вот, например, сегодня у нас было шесть уроков, и все разные, ни одного спаренного.       Самым последним уроком у нас стояла алгебра. Впрочем, она всегда стоит последней по понедельникам, когда мозг особенно не варит после длинного дня и хочет отдыхать.       Этого урока я боялась, как никогда. И мне опять нестерпимо хотелось сбежать. Это ведь так легко - просто убежать от всех своих проблем, зарыться в темный угол и не выходить оттуда до тех пор, пока все не устаканится.       Почему-то на других уроках нашего класса, Александр Владимирович нас не навещал (как это настырно делала Марья Алексеевна), поэтому эта наша встреча была первой за эту долгую неделю…       Как сейчас себя с ним вести? Притвориться, что ничего не было? Но это бред, я знаю, что это было, и уже никто и никогда не сможет удалить из моего сознания эту информацию!       Было так ужасно осознавать, что все может обернуться и так, что он попросит сделать вид, что ничего не было.       Быть так близко к своей мечте, вкусить ее, позволить хоть на миг увериться в том, что мое желание действительно осуществимо и что сказка вот-вот сбудется, чтобы в решающий миг все разлетелось вдребезги!       Я боялась, что не смогу этого вынести. Боялась его реакции. Боялась быть не понятой. Боялась его насмешки.       Как же я боялась!       Волнение комом встало в горле, и, как всегда случается, от нервов меня начало подташнивать.       Вообще, сильно обеспокоенной выглядела не я одна. Весь мой класс в полном составе был как в воду опущен, казалось, в воздухе витал ток, так все были напряжены.       В кабинет математики я вошла с низко опущенной головой и быстро, стараясь ни на кого не смотреть, прошла к своей парте. Маша тихо приземлилась рядом, все одноклассники казались притихшими, когда рассаживались по местам. Не было ни переговоров, ни шуток, ни смеха…       А еще весь класс был в полном составе.       – Ого, ты смотри, наш класс весь! – поделилась со мной Маша, почему-то говоря это шепотом.       – Ммм…       Я знала, что он сидит сейчас за преподавательским столом, чувствовала на себе его взгляд, но упрямо не отнимала глаз от парты.       Сердце начало биться гораздо чаще. Его взгляд давил на меня.       Маша наклонилась ко мне:       – Мне одной страшно?       – Ммм… – опять промычала я, все крепче стискивая в руке карандаш.       Еще пару секунд я слушала ее невротические вздохи, после чего она вдруг обеспокоенно заголосила, по-прежнему шепотом:       – Даш, с тобой все хорошо? У тебя руки трясутся…       Карандаш выпал из моих ослабших пальцев и со стуком упал на деревянную столешницу, получилось излишне громко для притихшей аудитории.       На меня обернулось полкласса, как если бы я уронила стул или сшибла парту.       Сжавшись еще сильнее под взглядами, я коротко прошептала мертвенно бледными губами:       – Все отлично.       – Да? – Маша казалась сильно удивленной. – Ну ладно…       В тягостной тишине прошли долгие минуты до звонка.       За все это время я лишь однажды решилась бросить на него быстрый взгляд: он не выглядел ни напряженным, ни взволнованным, а наоборот излишне уверенным в себе и каким-то пугающе властным, над его головой будто витала аура хозяина своего положения. Все в нем выдавало уверенность в себе: начиная с расслабленной позы, расправленных плеч, и заканчивая глазами, лениво скользящими по классному журналу.       Мое сердце болезненно сжалось в груди: он не казался больше тем самым Александром Владимировичем, который целовал меня неделю назад.       Он действительно выглядел внушительно.       Сейчас я его боялась, совсем как ребенок панически боится очень строгого взрослого, который может жестоко наказать за малейшую провинность. Похоже, этот страх разделял весь класс, так как никто за всю перемену так и не обменялся ни единой репликой, лишь бросали настороженные взгляды на преподавательский стол.       Будто почувствовав на себе мой взгляд, он поднял на меня глаза и, кажется, успел заметить мой взгляд, прежде чем я вновь низко опустила голову.       Прозвенел звонок.       Все поднялись на ноги, как-то пугающе синхронно.       – Садитесь, – лаконично бросил математик, эффектно захлопнув журнал.       Во рту образовалась ужасная сухость. От переживаний я практически не чувствовала своих рук.       Александр Владимирович медленно поднялся на ноги, отодвинув стул и окидывая весь класс и каждого в частности тяжелым взглядом.       Выглядело это и правда внушительно.       – Ну, здравствуйте, 9 «б», – не сказать, чтобы он произнес это слишком грозно или громко, скорее даже несколько ласково, но все как один либо испуганно вздрогнули, либо сжали плечи.       Никогда прежде он не казался таким пугающим, даже когда публично раздраженно выговаривал кого-то за провинность.       – Как приятно видеть вас в полном составе, судя по журналу, это явление редкое, рад, что это не затронуло по крайней мере мой предмет. Столько пропусков я не наблюдал еще ни у одного класса, как вы вообще до девятого класса с такой посещаемостью-то докатились? Очень странно, что еще никого из вас не выгнали взашей из школы. Впрочем, – как-то особенно ласково улыбнулся мужчина, – это дело поправимое.       Маша как-то странно дернулась на стуле. Тема пропусков была для нее весьма болезненной.       – Как вы уже знаете, с сегодняшнего дня я ваш классный руководитель. Радоваться этому или любить меня я никого не заставляю, но уважать меня вам придется, как и следовать моим правилам.       «Правилам?» – меня пробрала малоприятная дрожь, и, к слову сказать, не меня одну.       Александр Владимирович, наблюдая всеобщее испуганное смятение, усмехнулся с видом заядлого садиста, казалось, он наслаждался этим страхом.       – Не нужно так волноваться, дорогие мои. Правил будет всего лишь три, и все они простые. Правда, за нарушение любого из них вы сразу вылетите из этой школы, обещаю. Закрывать глаза на ваши выкрутасы больше никто не будет.       Сразу стало как-то непривычно тихо, если до этого некоторые ученики еще безмолвно перебрасывались храбрящимися взглядами, до последнего надеясь, что дело кончится, как всегда, устными наставлениями, то сейчас все внимание класса было приковано к преподавателю.       Хоть за мной и не было замечено пренебрежения к учебе, я тоже не на шутку испугалась.       – Во-первых, больше никаких пропусков. Вообще никаких. День ли вы прогуляли, урок ли пропустили, меня не волнует. Будут пропуски – не будет вас. За этим я буду следить особенно тщательно.       Бледная, как моль, Ерохина подняла руку.       Мужчина равнодушно мазнул по ней глазами:       – Да, тебе что-то непонятно?       Если бы он спросил таким тоном меня, я бы упала в обморок от инфаркта. Катька же храбрилась, правда, заикалась она как-то ненормально, когда спросила:       – М… да, я хотела спросить. А как… ну что, если ты… болеешь?       – А тебе никто не говорил, что нужно вставать, когда тебя спрашивает учитель? Встань.       Тон его был ледяной, на этот раз без привычного намека на лукавство, наверное, поэтому подействовал еще вначале урока на всех, как ушат холодной воды на голову.       Это было уже слишком!       Мне даже стало жаль резко посиневшую Ерохину: ну что она такого спросила, чтобы так ее гонять?       Когда Катя поднялась на дрожащие ноги, Александр Владимирович еще раз окинул недовольным взглядом класс:       – Вас что, вообще не учили банальным соблюдениям школьного этикета? Сколько вам лет? Всегда выводило это в вашем классе, сколько бы раз ни говорил, как о стенку горох! Бедная Марья Алексеевна, не пойму, как она вообще вас дотянула до девятого класса. Неужели придется вас учить элементарным вещам: вставать, когда тебя спрашивает учитель, говорить, только когда тебя спросили, а не верещать с места… И не качаться на стульях, Николаев!       Влад, тут же резко поставил стул на все четыре ножки, сильно испуганный личностным замечанием.       – По всей видимости, придется, ибо теперь за вас отвечать мне. И я не хочу, чтобы ваше ужасное поведение, посещаемость и успеваемость кинули тень и на меня. Что-то не нравится – я никого не держу, идите к директору и забирайте документы. А теперь… – мужчина повернулся к застывшей Кате. – Катерина, вы не наболелись в прошлой четверти или что? Какое, однако, хрупкое здоровье у всего класса, неделями болеть ОРВИ. Если у вас такие большие проблемы со здоровьем, ничего не поделаешь, переходите на домашнее обучение. Это касается всех.       Господи, кто этот человек?!       Я смотрела и не узнавала его. Откуда столько язвительности и высокомерия… или это и раньше в нем было?       – Села, – сухо бросил он девушке, которая почти упала на стул.       По подрагивающим плечам Ерохиной стало понятно, что она пытается сдержать слезы.       Вряд ли еще кто-нибудь теперь из женской половины класса был рад новому классному руководителю.       Александр Владимирович взял со стола наш журнал и опять раскрыл, спиной прислоняясь к преподавательскому столу.       Выглядел он при этом, конечно, круто, но ведь не он ли только что, что-то насчет школьного этикета говорил…       – Перейдем ко второму правилу, – он поднял голову от журнала. – Подняли руки все те, кто получил двойки за четверть по какому-либо предмету.       Одноклассники явно замялись, никто не решался первым поднять руку, казалось, будто они собираются сознаваться в страшном преступлении, а не в плохой успеваемости.       – Давайте-давайте, не стесняемся.       Почти половина класса робко подняли руки, тревожно оглядываясь друг на друга – «поднял ли руку еще кто».       – Одиннадцать человек! – язвительно протянул математик, кидая журнал на стол. Сидящие за первыми партами ученики вздрогнули от неожиданности.       – Ладно бы вы только уроки пропускали, но и успеваемость в классе кошмарная. То, что вы в физико-математическом классе, не дает вам права плевать на гуманитарные предметы.       Странно, но все избегали на него смотреть, пялясь куда-то себе под нос, Маша, сидящая рядом со мной, вообще сдулась, хотя она и не получила ни одной двойки за четверть.       От привычного благодушно-расслабленного состояния ни следа. Вся какая-то напряженная и дерганная, дважды в минуту она нервно поправляла волосы, остервенело откидывая их назад.       Мужчина меж тем продолжал, по-прежнему ледяным голосом. Казалось, мгновенье, и он сорвется:       – Значит так, с сего дня вы начинаете нормально учиться и выполнять всю домашнюю работу. Если кто-нибудь из вас наберет по любому предмету три двойки подряд, мы сразу же с вами распрощаемся. Для физ-мата успеваемость у вас кошмарная. Даже гуманитарный класс учится лучше, хотя, сколько себя помню, всегда было наоборот. Позор вам всем.       Казалось, с каждым его словом атмосфера в кабинете становится все мрачнее и мрачнее. Все уже осознали, что шутки кончены уже навсегда.       – Итак, теперь перейдем к последнему пункту.       Казалось, ничего хуже придумать было уже нельзя…       – Речь пойдет о ваших опозданиях и пререканиях с учителями.       А оказалось, можно.       – Пять опозданий подряд – и вам лучше самим забрать отсюда документы. Честное слово, достали уже всех со своими двадцатиминутными опозданиями. Так дело не пойдет.       Стало жутко. Ведь теперь это касалось и меня, ведь я часто опаздывала – минут пять, не больше, но кто теперь будет разбирать?       Александр Владимирович внезапно мрачно усмехнулся:       – А теперь про ваше поведение на уроках. Сколько учителей уже жаловалось на вас, небольшой томик можно насобирать из докладных на ваш класс. Все у вас есть: и срывы уроков, и наглые пререкания, и ничегонеделание… Совсем не удивительно, что никто не хотел вас брать. С таким-то послужным списком!       Ничем хорошим это не закончится…       – Сделаем следующее: хотя бы одна жалоба учителя на ваше поведение – и вы тоже можете распрощаться со школой. Вас банально неприятно учить, вы в курсе?       «Не делай этого, а то вылетишь. Не делай того, а то вылетишь» – я нервно закусила губу. Прямо как концлагерь какой-то. Хоть прямо сейчас документы забирай от греха подальше.       Все и раньше понимали, что с его приходом будет несладко, и что ужесточится дисциплина, но явно никто не предполагал, что настолько.       Мужчина, выпрямившись, отстранился от стола:       – Шутки кончились, еще раз повторюсь, на ваше кошмарное поведение никто больше не будет закрывать глаза. Нарушите любое из трех правил, и вас вышвырнут отсюда за ненадобностью. И, поверьте, никто вам не поможет здесь остаться – ни родители, ни слезы, ни сопли… ни даже раннее хорошее поведение и оценки. Всем ясно?       Раздалось невнятное нестройное «да» легким гулом по кабинету.       Математик недовольно покачал головой:       – Я вас не слышу. Соизвольте нормально ответить.       – Да! – теперь более внятно и слитно проскандировал класс.       – Вот и отлично, – без тени улыбки произнес мужчина, деловито поглядывая на часы. – Я потратил на вас ровно 10 минут, ровно столько же отниму у вас после урока. А теперь начнем… хотя стоп, – взгляд его упал на сжавшегося Федю, сидевшего прямо передо мной за второй партой. – Ты у нас новенький?       Парень, казалось, готов провалиться под землю, лишь бы избежать внимания Александра Владимировича. Еще более бегло, чем говорит обычно, он скороговоркой выпалил:       – Не совсем. То есть для этого класса, конечно, новенький, но и старенький тоже… Я с параллельного класса пер…       – Я только что говорил, что нужно вставать, когда тебя спрашивает учитель, – язвительно перебил парня мужчина. – У тебя настолько короткая память?       Я вздрогнула, хотя ко мне это замечание не относилось, но от него будто повеяло таким ощутимым арктическим холодом, что становилось страшно не только выговариваемому ученику.       Все-таки передо мной стоял, будто чужой человек. Еще никогда он так не прессовал наш класс, как сегодня. Какая муха его укусила?!..       В душу закралось беспокойство: уж ли не из-за того раза у него настолько плохое настроение? Неужели он и правда считает это ошибкой и теперь из-за меня отыгрывается на всем классе?       В какой-то момент я даже разозлилась на него.       Что за нелепость!       Федя встал на ноги, нервно поправил очки и, к моему изумлению, спокойно, будто и ничего не произошло, произнес:       – Прошу прощения. Первый и последний раз. Я перешел сюда из 9 «а», поэтому не совсем являюсь новеньким.       – Из гуманитария? – задумчиво переспросил математик. – Зачем же?       – Понимаете, я иду на «экономическое» и… как бы мне лучше учиться в физ-мате, у вас математика и физика лучше, чем у нас. И поступить будет легче. Вот я и перешел.       – Какие у тебя были оценки по алгебре и геометрии?       – Пять-пять.       Александр Владимирович взглянул на него более заинтересованно:       – Интересно… Имя?       – Федор, Егоров Федор.       – Ну что же, Федор, добро пожаловать в наш физ-мат. Садись.       Федя даже сумел выдавить жиденькую благодарную улыбку, прежде чем сесть. Для класса он теперь стал чем-то вроде героя.       Мое уважение к этому пареньку возросло еще на несколько единиц. Найти в себе силы, чтобы так спокойно разговаривать с математиком – действительно, достойно похвалы!       – А теперь начнем, наконец, урок.       Почему-то эти слова меня сильно успокоили. Впрочем, его ведение урока всегда умиротворительно действовало абсолютно на всех.       Начали мы с повторения прошлой темы. Больше о строгих правилах он не заговаривал и выговоры никому не делал.       Вел он, как всегда, просто великолепно, на его уроках даже до самого тугодумного Вовки все прекрасно доходило. Возможно, потому что говорил он внятно и четко, уверенный в каждом своем слове или в том, что всегда аргументировал каждую написанную цифру. Я даже смогла на время забыть свои многочисленные переживания и полностью окунуться в алгебру.       Тишина в классе была звенящей.       Были слышны лишь шорохи переворачиваемых страниц, скрежет пишущих ручек и вкрадчивый голос преподавателя, а в остальном кабинет будто накрыли звуконепроницаемым куполом.       Звонок прозвенел быстро, однако никто даже ухом не повел, все по-прежнему кропотливо списывали с доски.       Одна только я обеспокоенно заерзала на месте.       Обычно по понедельникам я оставалась на дополнительное занятие, но… что мне делать сейчас? Остаться с ним наедине было банально очень страшно.       Я опять быстро взглянула на мужчину, он стоял ко мне полубоком, спокойно объясняя принцип решения тригонометрических уравнений.       Он слегка наклонил голову, в уме высчитывая ответ, так что темная челка упала на лоб, глаза его слегка сузились, однако лицо оставалось бесстрастным, сейчас передо мной стоял не строгий учитель с инквизиторскими замашками, а тот самый гениальный преподаватель, который меня покорил год назад.       Когда он такой, глаз не оторвать, так и хочется раствориться в тембре его голоса, но…       Что же? Что же в нем так меня пугало?       Я не могла понять, не могла разобраться. К тому же, Александр Владимирович сейчас напоминал хищника, втянувшего когти. Но надолго ли?       Математик записал вычисленный в уме ответ, который я уже набирала в калькуляторе. Что меня еще всегда восхищало и приводило в замешательство в нем – так это способность точно решать в уме астрономические (по моему мнению) числа с показной небрежной легкостью.       – Думаю, что уже все поняли, как решать такие уравнения? Ничего сложного в них нет, они довольно простые.       У Маши вырвался тихий ироничный смешок.       – Сейчас я вам даю на оставшееся время идентичный пример. Первым пяти решившим поставлю оценку, тем, кто вообще ничего не напишет, естественно, тоже.       «Прекрасно» – иронично думала я, с тоской разглядывая давно решенные примеры всего данного параграфа учебника. Благодаря частым часам репетиторств, я уже знала эту тему вдоль и поперек, да и вообще сейчас вся школьная программа за девятый класс так или иначе была мной пройдена. Поэтому на нынешних уроках я не училась, а скорее освежала память.       – Приступайте, – объявил Александр Владимирович, когда уравнение было записано на доске.       Я тут же почувствовала на себе молящий взгляд подруги.       – Даш?.. – полушепотом позвала меня Сивцева.       – Помогу-помогу…       Одного беглого взгляда на это уравнение мне хватило для того, чтобы окончательно увериться в том, что сейчас я опережаю свой класс в алгебре на уровень.       Многочасовые занятия математикой пошли мне явно на пользу. И сейчас, после недельного отдыха, я, наконец, осознала, как хорошо меня подтянул Александр Владимирович. Сейчас пропасть знаний между мной и классом была очевидна.       Что бы кто ни говорил, и как бы он себя сейчас ни вел, все равно Александр Владимирович остается настоящим гением в своей специальности.       Но вот его поведение…       Сейчас я явственно смогла вспомнить, за что когда-то его ненавидела.       Неторопливо списывая с доски пример, тем самым давая фору остальным ученикам, которые, в отличие от меня, не занимались часами дополнительно математикой, я опять почувствовала на себе его взгляд.       Пристальный, изучающий и тяжелый…       Мысли снова начали путаться, и я перестала рационально соображать. Пальцы рефлекторно сильнее сжали ручку, я сидела с низко опущенной головой, боясь встретиться с ним взглядом.       Сивцева нервно кусала губу, часто бросая на мою по-прежнему пустую тетрадь алчные взгляды, и «случайно» задевала меня своим локтем, тщетно пытаясь привлечь внимание. Открыто что-то шептать она, видимо, боялась. Тем не менее, это начинало сильно нервировать.       Из-за Машиных стараний и учащенного сердцебиения я не могла сосредоточиться на примере. Цифры просто расплывались перед глазами.       Хотелось от досады побиться головой об стол.       Рука Феди, которая казалась тощей даже в теплом свитере, чуть ли не триумфально взмахнула вверх. Он уже сумел решить уравнение. Если бы мне не было на этот момент так нервозно-истерично на душе, я бы, наверное, расстроилась тому, что кто-то смог раньше меня выполнить задание.       Александр Владимирович лениво скользнул по нему глазами:       – Подойди.       Федор с готовностью вскочил на ноги и прошел к учительскому столу, весь нескладный и несколько комичный, тем не менее, сопровождаемый уважительными и даже восхищенными взглядами одноклассников.       – Кажется, Емельянов? – спросил у него математик, раскрывая тетрадь.       – Егоров.       – Ах да, точно…       Александр Владимирович криво усмехнулся, бегло осматривая решенный пример.       – Очень даже хорошо, Егоров.       Федя как-то странно дернул рукой, вроде намереваясь поправить очки, но вместо этого просто сделав странный выпад вперед.       – Правильно? – спросил он полуудивлено.       – А что там может быть неправильного? Очень легкий пример, не решить который может только безнадежный тупица...       Федор издал странный звук: не то смешок, не то всхлип – комплиментом слова математика было назвать сложно.       – …но, как я и обещал, первым пяти подошедшим я ставлю оценку. Поэтому, Егоров, пять, и можешь быть свободен.       Радовало одно – возможность реально получить хорошую оценку и пораньше уйти домой. Одноклассники, воодушевившись примером Феди, стали с энтузиазмом писать в своих тетрадях.       – Что там можно так долго решать? – протянул математик. Прошла ровно минута с ухода Егорова. – Еще пять минут и сдаем. Уравнение пустячное, чтобы так долго над ним сидеть.       Меня тут же под столом ощутимо пнула Маша, явно не рассчитав силы. Я еле удержалась от того, чтобы сдавленно не охнуть от неожиданности и ноющей боли в голени.       – Да блин, реши ты уже это!       Хоть мне в ту же секунду и захотелось дать сдачу подруге, но боль все-таки привела меня в чувство, и я взялась за пример.       Он был действительно смехотворно простым, однако это мне вовсе не помешало зависнуть на нем. Пока я собиралась с мыслями и дрожащими руками, к столу Александра Владимировича подошли уже трое человек, и у Сивцевой явно терялось терпение. Она даже попыталась самостоятельно что-то написать, но после жалких потуг истерично зачеркнула все написанное ручкой.       – Даша, ты все? – тихо прошипела Маша.       – Сейчас…       – Ты это полчаса назад говорила!       Я, сильно нахмурившись, склонила голову еще ниже:       – Еще громче проори, дура.       Сивцева дернулась, кидая на меня яростные взгляды, но, благо, замолчала.       Все эти ее нервные ужимки начинали сильно меня доставать. Я что, до конца своей жизни обязана давать ей списывать?! – по ее мнению, видимо, да.       Я успела сделать уравнение и даже дать списать его Сивцевой, как раз вовремя. Последняя, Аня, успела подойти пятой к учительскому столу и получить оценку, как было объявлено:       – Сдаем тетради.       Сильно раскрасневшаяся, но довольная до чертиков, Машка первой прогарцевала с тетрадкой к преподавателю. Я же в сильнейшем смятение осталась сидеть на месте, не зная за что хвататься: начать собирать вещи сумку, пойти сдать тетрадь или…       Господи, мне было даже страшно подумать о том, чтобы снова остаться с ним наедине! Что же делать?! Нет, если я останусь… если он и дальше будет таким надменным, дело кончится моим инсультом.       Я не знала чего от него теперь ожидать. И эта неизвестность пугала.       – Ты сегодня опять остаешься на дополнительное? – спросила вернувшаяся Сивцева.       Ее вопрос застал меня врасплох, учебник алгебры выпал из рук на парту.       – Эм… ну думаю…       Маша будто и не замечала моего резко посеревшего лица и добродушно защебетала:       – Да-аш! Большое тебе спасибо! Так выручила!       – Не за что.       – Так тебя не ждать, ты остаешься?       Сивцева перекинула свою лакированную сумку через плечо и выжидательно на меня посмотрела.       – Подожди… я сейчас. Не думаю, что он захочет сегодня со мной заниматься и...       Что я несу, Боже?!       Подруга недоуменно распахнула глаза, и, наконец, заметила мое "странное" поведение:       – Что?       – Маш, – я постаралась изобразить на лице улыбку, но лицевые мышцы свело от напряжения, поэтому получившаяся гримаса могла до смерти напугать маленького ребенка. – Сдашь мою тетрадь? Я пока соберусь.       – Ага…       Я нервно сглотнула. Всё еще изучающе на меня поглядывая, Сивцева взяла тетрадь и слилась с потоком собирающихся одноклассников.       Да, я просто уйду!       Руки у меня дрожали, как у психически нездоровой, когда я бросала свое школьное барахло в сумку.       Просто возьму и уйду. Просто, как всегда, убегу от своих проблем, это же так легко! Лишь бы побыстрее собраться, чтобы потом незаметно уйти в потоке учеников.       Я встала из-за парты, как в трансе, ощущая себя, как в страшном сне, в котором, как бы ты ни старался убежать, все равно передвигаешься слишком медленно. Боясь повернуть голову к учительскому столу, боясь громко дышать, да даже собственной тени шугаясь, я нетвердым шагом двинулась к выходу.       И, о чудо, меня никто не остановил!       Руки у меня сильно вспотели, в голове начала бухать тупая боль, а в глазах темнеть. Никогда раньше, такого со мной не было…       «Дай мне уйти! Просто дай мне уйти!» – молилась я, когда до заветной двери оставалось лишь несколько шагов.       – Абрамова! – громко окликнул меня он.       Мое сердце сжалось, как при ударе электрошокером. Я еле удержалась на ногах, на меня накатило отвратительнейшее дежавю.       – Задержись.