Математический класс

      Сон у меня в ту ночь был рваный.       Отрубилась я будто под наркозом, практически сразу, как коснулась головой подушки. И то проваливалась в забытье, то выплывала на поверхность, но не просыпалась, оставаясь в плену сновидения.       Мне снился огромный особняк с бесчисленными комнатами и дорогим убранством. Я заблудилась в нем и все ходила по многочисленным комнатам, пытаясь отыскать выход. И чем больше я металась, тем больше меня охватывала паника. Наконец, открыв очередную дверь, я оказалась в коридоре. Дверь же за моей спиной с грохотом закрылась, отрезая пути к отступлению. А коридор вдруг оказался бесконечно длинным, и я все шла по нему и шла. Меня провожали недовольные взгляды людей, изображенных на картинах. Они с осуждением смотрели на меня и укоризненно качали головой. А за спиной вдруг собралась толпа незнакомых мне существ и ждала, что я буду делать. Пойду вперед? Остановлюсь? Поверну назад?       Утром, проснувшись от звонка будильника, я чувствовала себя абсолютно разбитой и уставшей. Будто и вовсе не спала. Хотелось остаться лежать в кровати и дальше весь день, а потом еще один и еще один… до тех пор, пока не наступит лето, и пропускать школу станет легально.       Интересно, если я скажу, что мне плохо, мне разрешат сегодня не ходить на учебу?       Я почти вдохновилась этой идеей, как меня позвали.       – Даш? – услышала я голос мамы. – Ты уже встала? – Он доносился из коридора. – Я уже ухожу. Слышишь? Закроешь дверь.       Мне показалось, что мама чем-то сильно взволнована. Она зачем-то мерила шагами коридор, и ее голос то приближался ко мне, то удалялся, пока не послышался совсем близко:       – Даш, закрой дверь, – смотря куда-то поверх моей головы, сказала женщина, на мгновенье появляясь в дверях комнаты и тут же уходя.       Что-то было с ней не так…       Я медленно поднялась с кровати и босиком проследовала до коридора. Мама стояла, смотрясь на себя в зеркало у входной двери; обычно спокойное лицо было подернуто странным беспокойством.       – Мам, что-то случилось? – спросила я, несмотря на собственную фрустрацию.       – Что? – она перевела на меня рассеянный взгляд.       – Говорю, ничего не случилось?       – А… нет, солнышко. Все хорошо. Закроешь за мной дверь? Я уже пошла.       «Она уже в третий раз меня об этом просит…»       – Хорошо, – просто ответила я, подумав, что у каждого могут быть свои собственные скелеты под кроватью. И каждый имеет право хранить их в секрете.       После ухода мамы я с трудом доползла до ванной: ночные переживания забрали у меня последние силы. Я сидела на бортике ванны, подставив кисти рук под холодную воду, и держала их так, пока обжигающий мороз не добрался почти до самых костей. Стало очень больно, кожу немилостиво уже не щипало, а драло, как наждачной бумагой. Я резко выдернула руки из-под воды, приложив их к теплому лицу. А после еще минуту сидела в том же положении, не в силах унять сотрясающую меня дрожь от осознания того, что натворила...       Холод отрезвил меня, и в голове калейдоскопом пронеслись события вчерашнего дня.       666       – Ты этого не сделаешь. Тебе не поверят, – говорила я, но, несмотря на металл в моем голосе, ноги отчаянно дрожали. – Тебе не поверят. У тебя нет доказательств. Макс, ты выставишь себя идиотом. Ты не понимаешь…       – Нет, Даша, это ты не понимаешь, – его слова, подобно ржавым гвоздям, по одному вбивались в мою черепную коробку. – Да, никто из учителей мне не поверит, но… как ты думаешь, что сделает Александр Владимирович, когда узнает, что я все знаю? Ты ошибаешься, если думаешь, что важнее его репутации. Он испугается, Даша. Может, даже уволится из школы… поверь, я буду этому только рад.       Ужасно хотелось зажмурить глаза и зажать уши руками, совсем как в детстве. От его слов у меня кружилась голова, я с трудом переводила дыхание. Казалось, что под ногами разверзается черная бездна.       – Ты несешь полный бред. Тебе никто не поверит, и он не оставит меня, – пробормотала я. – Не оставит.       – Да ты что?! А что он сделает еще, по-твоему?       Я не знала этого… и в мою душу закралось нехорошее подозрение.       – Чего ты хочешь? – выдавила я, решив, что он обязательно что-то должен хотеть от меня в обмен на свое молчание.       – Я хочу, чтобы ты прекратила эти отношения, – в его голосе звенела сталь. – Отмени все репетиторства. Если нужно, угрожай, но сделай так, чтобы он больше и пальцем к тебе не прикоснулся.       Все было еще хуже. Лучше бы он что-то хотел от меня. Что угодно. Только не это!       – Я не буду этого делать, - ответ дался мне с трудом. Горло пересохло. Я умирала.       – Тогда это сделаю я. И тогда вряд ли ты вообще когда-нибудь его увидишь.       Ненавижу!..       Мои ноги понесли меня вперед, куда-нибудь подальше от него. Но Макс обогнул меня слева и чуть не сбил с ног. Он пристально смотрел на меня, требуя немедленно принять решение.       – Поклянись, Даша. Поклянись, что прекратишь все это!       – Тебе-то это зачем надо?! – не выдержала я.       – Я не хочу, чтобы тебя использовали, как последнюю...       Рука пошла вверх непроизвольно. С каким бы удовольствием я влепила пощечину этому самоуверенному лицу!       Однако Высоцкий оказался быстрее и перехватил мою руку. На своем запястье я почувствовала его крепкую хватку, которая, вне всякого сомнения, оставит после себя отменный синяк.       – Эй, чем это вы там занимаетесь? – внезапно окликнула нас завуч по учебной части, появляясь из кабинета напротив спортзала.       Этого еще не хватало!       Я молча наклонила голову вниз, в глазах щипало.       – Не дергайся, – прошипел мне на ухо Макс, прежде чем отпустить мою руку и с улыбкой обратился к женщине. – Ничего, Анна Павловна. Просто разговариваем, сейчас уже уходим.       Двуличная сволочь!       – Ох, Высоцкий, – вздохнула она, по всей видимости решив, что застала ссору влюбленной парочки. – Сто раз говорила: выясняй свои отношения вне школы… развел тут, прости Господи, "Дом 2". Давайте, чтобы через пять минут я вас тут не видела.       – Хорошо. Мы уже уходим!       Анна Павловна, покачав головой и что-то бурча себе под нос, скрылась за поворотом. Я же вновь попыталась уйти, но его рука опять впилась в мое многострадальное запястье.       – Пообещай! – настаивал он, низко склонившись ко мне.       – Отстань от меня! – я пыталась вырвать руку, но он даже не шелохнулся. – Ты не имеешь никакого права мне указывать, что делать! Пусти меня! – закричала я, всем телом повисая на Максе, который даже опешил от неожиданности. – Придурок! Ненавижу тебя!       Хватка вдруг ослабла, я выдернула руку, попутно случайно стянув с его руки белый напульсник для игры в волейбол.       – Ты уверена? – его глаза совсем не добро сверкнули. – Я ведь не шучу. Я могу прямо сейчас пойти к нему! Хочешь этого?! Хочешь?! А?! – уже кричал он и даже сделал рваное движение в сторону лестницы, готовый в любой момент исполнить свою угрозу.       Я всхлипнула. И тут же одернула себя: не смей плакать! Не смей! Этого только не хватало!       – Обещай мне! – вновь потребовал он.       666       Школа в этот день показалась мне настоящим адом на Земле. А еще какой-то нелепой постановкой с ужасными актерами, забывающими свои реплики. Нереалистичность всего, что меня окружало, сильно бросалась в глаза.       Все тот же кабинет русского и литературы, вот все те же шумные одноклассники, все та же Машка, по-прежнему обращающая на меня внимания не больше, чем на скучную теорему в учебнике, а вот все тот же один из моих любимых учителей Леонид Николаевич рассказывает какую-то поучительную историю из своей жизни, и по притихшему классу можно было сделать вывод, что явно крайне увлекательную.       Вроде все то же самое, но нет. Сейчас для меня было все другим. Чужим. Ненастоящим.       А может, это просто я стала совершенно чужой этому месту?       Сегодня мне казалось, что все на меня косились. Может, это моя разыгравшаяся паранойя, но создавалось впечатление, что, видя мое плачевное состояние, одноклассники шептались за моей спиной. Качали головами. И смаковали каждый момент… особенно Сивцева.       Одиночество заполнило меня с удвоенной силой. Я действительно чувствовала себя чужой в коллективе, с которым училась с первого класса.       Я не могла сосредоточить внимание на словах учителя и пропустила почти полностью его историю, но ее конец вдруг резанул по ушам:       – А всякие там влюбленности со временем проходят. Сначала тебе кажется, что весь мир рушится, но нет. Жизнь – она продолжается. Всегда продолжается. Ну, ладно, ребята, отдохнули, и хватит, давайте еще раз пройдемся по падежам. Кто хочет к доске?       Как верно. Мой мир медленно рушился у меня над головой.       Я повернула голову к окну и посмотрела на ясное голубое небо. Сегодняшняя погода никак не хотела гармонировать с моим разбитым настроением. Мне, как никогда, не хватало Александра Владимировича, его спокойствия, его уверенности. Казалось, просто появись он рядом, и мне сразу станет хорошо, все проблемы тут же разрешатся. Но нет. Ничего больше не будет хорошо. Если я хотела видеть его хоть изредка на уроках, мне придется сделать отчаянный шаг.       Высоцкий тогда выразился предельно ясно: никаких встреч помимо уроков, никаких репетиторств. Ничего…       А мне не оставалось ничего другого, кроме того как пообещать ему это.       И теперь осталось только самое сложное – сообщить математику о том, что нашим репетиторствам пришел конец. И, конечно же, по законам всех подлостей на этом свете алгебра у нашего класса стояла сегодня последним уроком, и потому от разговора мне никак не получилось бы сбежать. Как бы я того не хотела.       На протяжении первых двух уроков я была как в трансе и не замечала ничего вокруг себя. Учителя, привыкшие сильно не дергать отличников перед экзаменами, деликатно не трогали меня на своих занятиях. Маша продолжала меня игнорировать, Федя попытался было деликатно узнать у меня, что случилось, но после моего грубого ответа вмиг стушевался и больше со мной не заговаривал.       Третий урок, четвертый, пятый… короткая перемена, и вот, наконец, время идти на алгебру.       Мне казалось, что я заболеваю. В горле сильно першило, в носу щекотало и мне постоянно хотелось плакать. Еще даже до того, как я его увидела, я сразу поняла, что не смогу этого сказать. Хотя бы потому, что из моих уст это будет звучать полным абсурдом. Он знает, как я к нему отношусь. Он мне не поверит.       Уже когда я села за свою привычно пустующую парту в кабинете математике, при одном взгляде на него у меня болезненно сжалось сердце.       Я не смогу.       Не смогу.       Нет, только не так!       Весь урок алгебры я занималась тем, что старалась не смотреть на него. Знала, что если буду это делать, после будет еще хуже. Но все мои фееричные попытки пялиться только в учебник оказывались провальными. Мои глаза против воли постоянно стреляли в его сторону. И каждый раз сердце испуганно будто замирало у меня в груди.       Александр Владимирович вел себя непринуждённо и если и злился на меня за то, что вчера я просто-напросто не пришла к нему, то не показывал этого. А еще, приглядевшись, я увидела, что глаза его смеялись.       Надо мной ли?       Мне казалось, я медленно, но верно умираю. Глаза были раздражены от косых солнечных лучей, падающих мне на лицо через окно, и ужасно слезились. Однако я не была уверена, что причиной этого было только солнце.       Когда урок почти уже подошел к концу, до звонка оставалось буквально минут пять, Александр Владимирович неожиданно объявил, что все могут быть свободны. По классу прошел нестройный хор радостных возгласов, одноклассники, не теряя времени даром, быстро собирали вещи.       Я было смахнула в сумку свои учебные принадлежности и медленно, как в трансе, поднялась на ноги, как наткнулась на смеющиеся зеленые глаза учителя. На губах у него играла странная улыбка. Мне казалось, он безмолвно спрашивал у меня: «опять?».       Мои ноги подогнулись, и я рухнула обратно на стул.       Кабинет быстро пустеет, остаемся лишь мы вдвоем. Никто уже не удивлялся тому, что я постоянно остаюсь в этом кабинете после последнего урока. Привыкли.       – Дарья?       Я вздрогнула.       – Убегаешь?       Испытывая сильное головокружение, я покачала головой, всеми силами стараясь скрыть дрожь в голосе:       – Нет, я просто не могу сегодня остаться.       «Больше никогда не смогу», – мысленно добавила я.       Александр Владимирович мягко улыбнулся мне:       «Нет, дорогая, ты как всегда сбегаешь», – прочитала я по его лицу.       – Извините, что вчера ушла, не предупредив… были неотложные дела…       – И сегодня дела? – лишь лениво протянул он.       Я кивнула головой, сцепляя между собой пальцы в замок и ставя их перед собой.       Я плохо его знала. И впервые осознала это настолько ясно и неотвратимо, когда ожидала от него после своих слов расспросов, подначек… да чего угодно, только не того, что он мне произнес в следующую секунду:       – Ладно, ничего не поделаешь, – вдруг сказал он, переводя взгляд с меня на настенные часы. – Беги, раз тебе нужно.       «Ладно», – пронеслось тупым эхом у меня в голове.       – То есть?       – То есть до свидания, Дарья.       Мне казалось, что это еще один мой кошмар, и сейчас я проснусь в своей кровати, и снова все будет хорошо.       Но этого не произошло.       Я молча вперилась в него глазами, не веря в то, что слышу.       – Что-то еще, Дарья? – спросил он меня. – У тебя, кажется, были дела.       – Да…       Я поднялась на ноги и, не оглядываясь, ринулась к выходу из кабинета. Меня никто не остановил. Лицо неожиданно стало влажным, не сразу я поняла, что плачу.       Мимо меня, как в карусели, проносились люди и коридоры. Я в кого-то врезалась, потом еще раз. На меня кто-то хорошенько ругнулся, но я не обратила на это внимание. Просто шла дальше. На лестничном пролете меня за руку поймал Высоцкий, но, увидев мое лицо, почему-то тут же отпустил, и я продолжила спуск.       Уже распахивая входную дверь в главном фойе, я на полной скорости налетела на нашу гардеробщицу, как раз входившую в школу, и до смерти ее этим перепугала. Но даже не остановилась для того чтобы извиниться, хотя она и сварливо орала мне что-то в спину, а помчалась дальше, почти не разбирая дорогу. Я не понимала, что со мной происходило, не понимала, почему Александр Владимирович себя так повел, не понимала, почему он говорил одно, делал другое, а имел в виду третье…       Что это за очередная глупая игра?!       Не думать о нем… не думать!       Но стоило мне об этом подумать, как я снова видела его глаза, улыбку, лицо. Меня тут же потянуло вернуться обратно в школу, чтобы попросить прощения и спросить, что значили его слова. Чтобы все-все ему рассказать. Чтобы сказать, что я пообещала бы все, что угодно, лишь бы иметь возможность с ним видеться. Ведь он был в моей жизни слишком важным человеком, я жила, когда он был рядом, я умирала, когда смотрела на него, слышала его… Я любила его.       Все пропало! Все!       Я так и не поняла, как оказалась вдруг дома, ведь дорогу к нему не запомнила. Я прямо срывала с себя обувь, когда в коридор вышла мама, непривычно хмурая и осунувшаяся.       – Ты пришла, – сказала она, как-то грустно смотря на меня.       – Привет, ма, – бесцветно бросила я, скидывая с себя последний кед.       – Нам нужно поговорить…       – Мы уже говорим.       – Даша, посмотри на меня! – воскликнула женщина в ответ на мое шипение, в ее голосе проскользнуло раздражение. – Что с тобой?! Ты такая дикая в последнее время.       – Да что ты… – все продолжала огрызаться я, пытаясь пройти в свою комнату, но мама внезапно перегородила мне дорогу. Я зло вскинула голову: – Ну, что еще?       – Почему ты мне не рассказала, что встречалась с отцом?       Этого еще не хватало!       – Откуда ты знаешь? – недоуменно спросила я, на мгновенье отвлекаясь от раздирающего меня внутри чувства безысходности.       – Мы сегодня с ним встречались, он позвонил мне, пригласил на встречу, – сдержанно ответила она. – Он сказал мне о том, что предложил тебе, и… Даша… почему? Почему ты мне ничего не рассказала?       Было морально тяжело выдержать ее взгляд, полный немого обвинения и горечи. И некстати во мне вдруг вспыхнула иррациональная злость на весь этот чертов мир, который безжалостно бросался на меня со всех сторон. Злость во мне бурлила и кипела, требуя себе выхода.       – Да отстаньте вы от меня все! – вдруг истерично закричала я, размахивая руками. – Как вы все меня достали! Оставь меня в покое, наконец! Достали! Просто достали! Чтоб вы все провалились!       Кажется, тогда я оттолкнула с дороги маму. Я не помнила точно, глаза будто заволокла красная пелена, и внезапно я оказалась в своей комнате и упала на кровать, лицом в подушку, горько рыдая.