Математический класс

      «Исповедь» информатички вполне предсказуемо оказалась чистой воды клеветой и бесконечным преувеличением.       Так, Светлана Викторовна с чего-то заявила, что я в последнее время стала совсем грубой и постоянно ей хамлю. А также что ни черта не делаю на уроках и что она уже давно хотела поговорить с моим классным руководителем по этому поводу.       Все это время я стояла в кабинете, попеременно то краснея, то бледнея от такой бессовестной лжи. Если в ее причитаниях убрать мое имя и фамилию, можно было подумать, что учительница рассказывает про первого хулигана школы.       Подобные реплики в адрес фактически постоянной отличницы ошарашили не только меня.       Мои одноклассники, по-прежнему делающие задания в этом же классе, от слов информатички даже оторвались от стационарных компьютеров и теперь с недоуменным интересом пялились на распаляющуюся женщину. Беспокойство, возникшее на их лицах, легко можно было понять. Если она так кастерила меня, то что же она расскажет про ребят, у которых и вовсе выходило «два» по информатике?       Александр Владимирович же с преувеличенным интересом слушал Светлану Викторовну, и, хоть лицо его и было серьезно, глаза задорно поблескивали. Казалось, его страшно забавляла вся эта ситуация. Ну, еще бы! Не каждый день в мой адрес можно услышать слова, которыми учителя обычно клеймили отъявленных двоечников.       На мгновенье мне даже показалось, что Светлана Викторовна мне мстит за что-то. Но я не могла вспомнить где могла насолить ей.       Ну да… пару раз чуть не перевернула стул в ее кабинете. А еще один раз мне попало из-за Машки с телефоном. И еще, кажется, я на прошлое занятие не сдала ей самостоятельную работу, а другую просто завалила. Но этого все-таки было недостаточно для той гневной тирады, которой разошлась информатичка.       «Что же я ей сделала?! За что она на меня злится?» – не могла понять я. – «Может, она просто встала не с той ноги, а я просто попала под горячую руку?»       Ответ внезапно пришел сам собой.       – Даша, – вдруг окликнула меня Светлана Викторовна, наконец, обращаясь ко мне не в «третьем лице» и разворачивая свой стул на колесиках в мою сторону. – Ты же прекрасно знаешь, как я к тебе хорошо отношусь. И поэтому я просто не понимаю, за что ко мне такое отношение!       И посмотрела на меня так оскорбленно, будто я этим нанесла ей какую-то чересчур личную обиду, ну или лично из-за меня ей не выдали премию в конце месяца.       Я понимала, что должна была что-то ответить, но язык от подобной лжи прилип к небу, а в голове, кроме ругани, ничего не осталось. Поэтому я просто пялилась в полное немой горечи лицо информатички, пытаясь подобрать хоть какие-то слова в свое оправдание, но ничего не могла из себя выдавить.       Женщина, выждав пару секунд, горестно вздохнув, отвернулась от меня и посмотрела на Александра Владимировича, полными мольбы глазами: «Сделайте с ней что-нибудь!».       – Вам она тоже грубит? – спросила информатичка.       И тут мне стало совсем не до смеха.       Я воровато мельком взглянула на него. Александр Владимирович, выдержав театральную паузу, неожиданно встретился со мной изучающим взглядом, под которым я, предсказуемо сжавшись в комок, отвернулась.       – Знаете, – наконец, протянул он. – Раньше за Дарьей хамского поведения не наблюдалось. Вы первая, кто говорит, что она грубит учителям. Однако в последнее время она стала менее внимательной. И боюсь, что это моя вина.       Сердце бешено забилось где-то в горле. Я крепко сжала пальцы в кулаки, а учитель между тем продолжал:       – Вам известно, что у девятых классов скоро итоговые аттестации? Приходится добавлять часы по математике, давать на дом большие задания для укрепления материала. Боюсь, что просто перегрузил Дарью, поэтому она стала немного... – мужчина мимолетно мазнул по мне глазами, – …рассеянной. Светлана Викторовна, я надеюсь, что из-за этого недоразумения вы не станете портить аттестат ребенку?       «Я не ребенок!» – автоматически про себя ощетинилась я.       – Да что вы?       У Светланы Викторовны сейчас было забавно-растерянное лицо. По всей видимости, она ожидала, что математик горячо поддержит ее притязания, и сейчас, не получив поддержки, испытывала жуткую неловкость.       – Эм… я… – несвязно бормотала женщина, силясь найти подходящие слова. – Я, конечно, не буду портить аттестат. Дашенька говорила, что у нее только по информатике «четверка», но я просто хотела… сообщить, что она сейчас на уроках… рассеянная… Ох уж эти ЕГЭ и ГИА, совсем детей замучили!       Уши резануло непривычное «Дашенька» из уст информатички – это было слышать практически противоестественно.       Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я вообще перестану понимать, что происходит вокруг.       – Думаю, с Абрамовой вопрос решен?       Информатичка мелко закивала головой, так что крупные серьги в ее ушах запрыгали в такт:       – Да-да, конечно, уж если так получилось!       Какая, однако, быстрая капитуляция, еще пару секунд назад я была в ее глазах главным злом в этой школе…       – Спасибо за ваше понимание, – мужчина обернулся назад к моим одноклассникам, которые, совсем забыв про задания, во все глаза жадно следили за разворачивающимися событиями.       Однако одного предупреждающего взгляда классного руководителя хватило, чтобы все немедленно вернулись к своим компьютерам.       В кабинете фоновыми звуками немедленно возобновился перестук пальцев по клавиатурам и щелканье мышками.       Александр Владимирович обернулся к информатичке:       – И еще, Светлана Викторовна, я как раз хотел у вас спросить про успеваемость моего класса. Много неуспевающих?       По всему кабинету прошлась ощутимая немая волна паники. Одноклассники, особенно те, у которых выходили «двойки», чересчур серьезно уставились в мониторы и начали чересчур громко щелкать мышками, на самом же деле отчаянно навострив уши.       Светлана Викторовна, еще не отошедшая после первого фиаско с очернением ученицы девятого «Б» в моем лице, кокетливо рассмеялась, махнув рукой, по всей видимости решила пойти по другой тропе.       – Ох, совсем нет. Есть у пары ребят, но они уже все исправляют. У всех выходит оценка. Только у двоих ребят «тройки», у всех остальных хорошие оценки, можете не переживать.       Где-то в самом углу кабинета Вовка от удивления громко крякнул, раздались смешки, но учительница, казалось, не заметила этого и продолжала щебетать:       – С вашим руководством девятый «Б» совсем не узнать! Все стали такие… ответственные. На все уроки ходят. Любо-дорого смотреть!       Я едва удержалась от возмущенного хмыканья. Да, все такие хорошие! Одну меня она костерила минут пять ни за что!       – Хорошо, что так, – протянул мужчина, не обращая никакого внимания на лесть. – Тогда я, пожалуй, забираю журнал.       Светлана Викторовна без лишних вопросов передала наш классный журнал математику и зачем-то встала на ноги. Сильно суетясь и без конца неловко смеясь и одергивая юбку, она напоминала мне актера, забывшего свою роль.       – А Абрамовой я на следующем уроке уже исправлю оценку, не волнуйтесь, – сообщила она ему, в третий раз одергивая свою черную юбку и садясь обратно на стул.       Александр Владимирович кивнул, обворожительно улыбаясь информатичке, и, будто только сейчас вспомнив о моем существовании, повернулся ко мне, уже собирающейся уходить под «шумок».       – Дарья, ты куда это? – спросил он мне в спину.       Дежавю.       Казалось бы, я уже давно должна была привыкнуть к тому, что меня постоянно ловят при жалких попытках «побега», но сердце стыло в моей груди, как в первый раз.       Я замерла на месте, выжидая томительно долгую секунду, и медленно обернулась.       – Насчет твоего поведения…       Его губы тронула насмешливая улыбка, и у меня от этого что-то внутри ухнуло камнем вниз.       – …нужно с тобой побеседовать.       Как будто за всю прошлую неделю он не вдоволь поиздевался надо мной. Разве он не понял в нашу последнюю встречу, что я на пределе? Или решил добить меня уже до конца, чтобы наверняка?       – Извините, – сухо отчеканила я, так и не поднимая глаз. – Я сегодня не могу.       – Либо завтра приглашаю родителей в школу, – спокойно поставил ультиматум учитель, – либо ты сейчас идешь со мной.       «Все-таки добить…».       666       – Ну, Дарья, как твои «важные» дела?       Все тот же вопрос, заданный все тем же саркастическим голосом. Я была уверена, что если сейчас посмотреть ему в глаза, они будут полны насмешки.       Я внутренне подобралась, что-то сродни истерии было ударило мне в грудь, но тотчас отпустило, сменившись оцепенением. Я чувствовала себя слишком измотанной и малодушно промолчала, все так же избегая смотреть на него.       Со щедро залитой солнцем улицы доносился шум проезжающих мимо машин и крики школьников, в глубине школы раздалась трель школьного звонка, кто-то, громко топая ногами, быстро пронесся по коридору. Но эти звуки не резали слух. Молчание, заполнившее пространство кабинета между нами, было напряженным и статичным.       Александр Владимирович прислонился спиной к своему столу, небрежно облокотившись руками о деревянную столешницу позади себя. Весь его вид выдавал нарастающее нетерпение. Я же стояла посреди кабинета, не зная, куда себя деть и что делать дальше. Его взгляд жегся на моем лице.       – Кстати, мы тогда не договорили, – заметил мужчина, по всей видимости, имея в виду мою недавнюю истерику в библиотеке.       В тот раз…       Нашу прошлую встречу я помнила урывками. Все стерлось в тумане беспросветной боли.       Мое молчание затягивалось, и наконец терпение учителя лопнуло, и он холодно протянул с хорошо различимым металлом в голосе:       – Знаешь, эту беседу с трудом можно характеризовать, как диалог. Это попросту невежливо. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. И будь любезна отвечать. Знаешь, я все-таки думаю, что нужно всерьез заняться твоим воспитанием. Я даже знаю, с чего начать. Давай сыграем в твою любимую игру? Нет, конечно, не в прятки и догоняшки. А, скажем… в "продолжи сказку". Ты начинаешь, я подхвачу. Чем сказка будет более абсурдной, тем лучше. Ну и еще побольше самоуничтожений и бреда, это только приветствуется. Начинай.       Я окаменела, чувствуя почти панику, словно меня опять вызывают отвечать к доске. Этому конца не будет… Он видел, как я убежала в слезах, и ему все мало? У меня не было сил. В моих легких не хватало воздуха.       – Не хочешь?.. – Александр Владимирович расстроено прищелкнул языком. – Ладно, я сам начну за тебя.       Легко оттолкнувшись от своего стола, он встал напротив, словно отгородив этим меня от всего мира, и торжественно заговорил:       – В некотором демократическом царстве, в некотором федеративном гремучем лесу жила-была девочка. Ну как жила… то было больше похоже на существование, в собственной маленькой… норке? Землянке? Хотя, скорее, теплице… Да и не важно, главное место, где она жила, было теплым и годным для проживания по всем санитарным/жилищным стандартам гремучего леса. Как она оказалась одна в гремучем лесу? Об этом часть сказки умалчивает. Часто ей было плевать на себя, а, следовательно, на чувства всех тех, кто ее окружал. Девочка-то наша была эгоисткой, да только не признавала этого. А еще она до смерти, до ночных кошмаров боялась ошибок, поэтому ничего не делала, сидела в своей землянке и грызла себя за прошлое. Но редко-редко, когда она находилась в особом эмоциональном состоянии… а такое с ней бывало регулярно, но недолго, только если девочка разозлится, напьется… или с ней случится еще что-то более интересное. Ну, а счет времени – на секунды, могла забыться и вылезти из своего укрытия и по ошибке свернуть горы, а потом, правда, всегда возвращалась обратно в… где она там живет?.. в землянку, теплицу, нору… Неважно. И опять начинала себя грызть. Ну, все, а теперь твоя очередь. Продолжай.       Я очень больно прикусила себя за нижнюю губу. Мне казалось, что каждое его слово ранит меня физически. Александр Владимирович с интересом спросил:       – Что такое, расхотела играть? А ведь раньше это была твоя любимая игра. Хочешь, я продолжу дальше?       Я тяжело дышала, чувствуя ком в горле. Поглядев на мое лицо, учитель пожал плечами.       – Ну, не хочешь – как хочешь. Какая-то ты грустная, Дарья… Я что, зря тебя веселю? Не хочешь узнать конец этой сказки?       – Нет, – вырвалось у меня. – Мне никогда не были интересны сказки про принцесс и их прекрасное спасение.       – Ты слушала меня невнимательно, – пожурил меня Александр Владимирович. – В этой сказке нет никаких принцесс и принцев. Есть только наша девочка, живущая в своей федеративной приватизированной землянке… и, скажем, злой?.. – спросил сам у себя мужчина, а после кивнул себе же, – да, определенно, в формате сказки злой: отшельник, леший, водяной… не знаю, пускай тот, кто тебе больше нравится, тот и будет. Да, и девочку нашу никто не спасал, ведь ничего-то ей, кроме нее самой же, и не грозило. А спасать всяких там девочек от самих себя – не самое благодарное занятие для нашего лешего. Не забывай, что он к тому же еще и антагонист. Да и как бы он смог убедить девочку, что жизнь бывает всякая, добро и зло так же зависят от точки зрения, как надписи на заборе, а себя надо любить?       Я устало закрыла глаза, качая головой, смысл этой сказочки то приближался ко мне, то ускользал.       – То есть, сказка заканчивается тем, что наша девочка полюбила саму себя, а не прекрасного принца?       Учитель вновь недовольно цокнул:       – Дарья, ты меня совсем не слушаешь… Прекрасных принцев тут нет. Если наша девочка полюбит себя – это будет уже хорошо, может, и водяному что-нибудь перепадет. А может, наша девочка так и умрет в своей землянке, так и не осмелившись оттуда вылезти. Наш леший/водяной не принц, и в спасении кого бы то ни было не принимает участия, да и девочка наша уж больно себе на уме.       Неожиданно для самой себя во мне проснулся интерес, и, ведомая им, я расслабилась и смогла спокойно разговаривать и смотреть на мужчину.       – И все закончится плохо? – поинтересовалась я и совсем бы не удивилась, если бы все так и оказалось.       Мужчина неопределенно пожал плечами.       – Конец сказки полностью зависит от нашей девочки.       Вдруг отчего-то стало грустно.       – Это какая-то неправильная сказка…       – Почему? – с интересом спросил меня Александр Владимирович. – Знаешь, что мне больше всего не нравится в сказках? Они провоцируют ложные ожидания. В сказках прекрасный принц никогда не подставит тебе подножку, а это не так, и любовь их не реальна. Она только в фильмах, книгах и есть. Поэтому, Дарья, отсутствие всяких там принцесс, принцев и чудесного спасения в конце сразу делают сказку плохой?       – Не в этом дело. Сказки должны поучать чему-то… эта сказка учит смелости и любви к себе? Но за что любить саму себя этой эгоистичной девочке?       Я взглянула на него. И могла бы без конца бы смотреть, если бы не боялась встретиться с ним взглядом: каждый раз, как это случалось, я совершенно терялась; мне, словно при этом кто-то дал под дых. Но в этот раз я выдержала его прямой взгляд.       – А просто так, – легко ответил он мне, его зеленые глаза смеялись.       Я улыбнулась ему против воли.       – И разве могут положительные и отрицательные герои сказки дружить?       – Дружить? – наигранно скривившись, переспросил учитель, усмехаясь. – Нет, упаси Боже, они не смогут дружить. В таком ключе это больше будет похоже на разврат.       Мое лицо мигом залила густая обжигающая краска.       – Из вас получился бы плохой сказочник, – пробормотала я. – И если эта девочка была эгоистичной, то наш леший явно был самовлюбленным типом.       – Ну, должен же он хоть кого-нибудь любить.       Я быстро взглянула на него, в моем взгляде смешалась обида и горечь. Веселого и возбужденного настроя как не бывало. Я вновь вернулась в свое прежнее уставшее и измученное состояние.       «Жила-была девочка и были у нее мозги набекрень».       – Зачем вы меня позвали? – сухо спросила я, взяв откуда-то силы смотреть прямо на него. – Выговорить за плохое поведение на уроках информатики?       – Отнюдь… – протянул Александр Владимирович. – Но должен признать, что звучит заманчиво.       – А для чего тогда? Снова играть со мной и…       Я не успела договорить, он скучающе перебил меня:       – Ты когда-нибудь перестанешь меня этим попрекать? Или это напоминание самой себе? Ты постоянно повторяешься, и это начинает утомлять.       Я не нашлась, что на это ему ответить, и, обижено промолчав, повернула голову к окну, хмуро оглядывая ясное голубое небо.       – Дарья, скажи честно, тебе нужен прекрасный принц? – голос его был пропитан насмешкой. – Ты хочешь, чтобы тебя вечно спасали и догоняли, а когда, наконец, все будет хорошо, жили долго и счастливо и после умерли в один день?       Внутри что-то остро и неприятно кололо в желудке от его слов. В моей голове пронеслись когда-то сказанные им слова:       «Я далеко не прекрасный принц».       – Мне не нужен никакой принц. Мне не нужно, чтобы меня спасали и догоняли, – отчеканила я, отводя взгляд от окна, когда яркий лившийся из него свет начал щипать глаза. – Я просто хочу…       «…чтобы меня любили».       – …уверенности.       Я раздраженно поправила лезшую в лицо прядку волос, которая в солнечном свете переливалась золотыми красками.       – Уверенности? – переспросил математик, приподнимая от удивления бровь. – Прости мне мои глупые вопросы, но, одержимая поиском уверенности, ты последние дни избегаешь меня? Дарья-Дарья, твоему таланту выстраивать доверительные и крепкие отношения можно только позавидовать.       – Вы совсем меня не знаете, если так говорите, – прошипела я уязвленно.       От его насмешливого взгляда меня в очередной раз пробрала дрожь. Александр Владимирович легко практически скороговоркой проговорил:       – Верно, я не знаю причину твоего… странного поведения в последнее время, но я знаю кое-что другое: ты всегда стараешься держать свои чувства при себе, хотя и являешься самым настоящим эгоистом, правда, прикрывающимся альтруизмом. И ты никогда в этом не признаешься, даже самой себе. Боишься ошибок, поэтому всегда стараешься поступать «правильно», конечно, с твоей точки зрения. Ты совсем не умеешь выбирать, и вкус оставляет желать лучшего. Характер у тебя достаточно неуравновешенный, поэтому ты стараешься его скрывать. А еще у тебя колени дрожат, стоит только поцеловать в шею или сгиб руки, а если…       – Хватит!       Я тяжело сглотнула, и шумно выдохнула, всем лицом чувствуя жар.       – Дарья, я где-то промахнулся?       Ответить мне было нечего, и я промолчала. Александр Владимирович меня слегка огорошил переходом от иронии к абсолютно серьезному тону. И хуже всего то, что он без запинки выдал все то, что другие не смогли бы рассказать обо мне и за час.       – Вопрос не во мне, а в вас, – выдохнула я. – Вы всегда отстраненный и… мне, кажется, что для вас это всегда было лишь игрой.       – Знаешь, в чем секрет моего душевного спокойствия? Я никогда не ориентировался на других людей. А ты слишком много смотришь по сторонам, и это раздирает тебя на части.       Я вдруг почувствовала себя такой обессиленной. Он путал меня, сбивал с мысли, не давал сосредоточиться на главном.       – Речь идет не обо мне, – повторяла я, как заевшая пластина. – Я не понимаю, что вами движет…       Его губы тронула улыбка, и он вдруг коснулся моей руки. Я замерла, когда он прижал мою ладонь к своему лицу, нежно прикасаясь губами к ее тыльной части.       – Мои побуждения не так уж оригинальны… – прошептал он. – Если бы ты перестала постоянно убегать и оглянулась хотя бы на миг, поняла бы и мои мотивы.       – Отталкивая, вы не даете мне этого сделать, – добавила я упрямо. Мои холодные пальцы быстро согрелись в его ладони.       – Когда же я тебя оттолкнул? – его вопрос прозвучал одновременно насмешливо и мягко, как будто он успокаивал перепуганное дитя. – Я просто принял твои правила игры.       Во мне проснулась желчь:       – А вы не помните?       – Нет, – ответил он серьезно. – Просвети.       – Ох, перестаньте, – не выдержала я, вырывая свою руку, которую он легко выпустил. Казалось, его забавила моя реакция.       – Хочешь, чтобы я замолчал?       – Я просто не хочу, чтобы вы думали, что я… – я запнулась. – Что я…       – …моя игрушка? – закончил он с улыбкой.       Меня чуть ли не передернуло. У нас с ним были такие отношения – как прогулка по минному полю, когда все время ждешь худшего.       Я отшатнулась от него и уже было хотела привычно убежать, как он схватил меня за локоть и, не успела я протестующе воскликнуть, притянул к себе. У меня не было сил с ним бороться, и я просто замерла в его руках, глубоко вдыхая дорогой мне запах.       – Знаешь, что мне всегда не давало покоя? – пробормотал он серьезно.       – Что? – я почувствовала легкое прикосновение его пальцев к своей щеке и подумала о том, что если он прекратит, я просто умру.       – То, что, несмотря на всю твою кажущуюся простоту, я никогда не мог понять до конца смысл некоторых твоих поступков.       Я поджала губы, не зная, как расценивать подобное заявление. Что уж там говорить, иногда я сама себя не могла понять.       – Вас вообще трудно понять, – наконец, буркнула я. – Что с того?       – Как бы я ни пытался к тебе подступиться… – Александр Владимирович усмехнулся, скользнув большим пальцем по моему подбородку и, сжав его, чуть приподнял, заставляя меня поднять на него глаза. – Все время между нами словно поднимались стены… ты постоянно убегаешь от меня. И в этот раз я просто хотел, чтобы ты сама ко мне пришла, но, зная тебя, это было глупым неосуществимым желанием, и тем не менее, я ждал.       Мой пульс оглушающим эхом отдавался в ушах.       Тук-тук. Тук-тук.       – И зачем же?       Он пожал плечами.       – Азарт. Мне было интересно, хватит ли у тебя сил подойти первой.       Я качнула головой. Пальцы мужчины продолжали ласкать мое лицо, которое просто плавилось, как податливый воск, от его прикосновений.       – Лжете, – заметила я почти с весельем, когда, наконец, смутно, но смогла понять его. – Азарт тут ни при чем.       Скорее, тут замешано любопытство и желание игры. Ему интересно смотреть, как я поступлю в той или иной смоделированной им ситуации. И это должно было в очередной вывести меня из себя, но не вывело. Отчего-то мне стало легче от осознания его истинной причины. Ему было не все равно на меня тогда и сейчас, и это главное.       Губы мужчины снова тронула улыбка.       – Ну… может, совсем чуть-чуть.       Я так и знала!       Его палец легко очертил контур моей нижней губы. Я прикрыла глаза, теряясь в своих ощущениях. В груди ширилось, распирая ребра, странное чувство, словно защемило что-то сладко и теперь не отпускает.       – И что же побудило тебя начать снова меня игнорировать? – спросил он. И я, наконец, уловила нотку неподдельного интереса в его голосе.       Я тяжело сглотнула.       – Не скажу, – глухо пробормотала я, думая о том, что если сознаюсь, то умру на этом месте от стыда.       Он явно не ожидал от меня такого ответа. На его лице, словно легкая рябь по воде, мелькнуло мягкое изумление, которое, правда, тут же исчезло. Александр Владимирович тонко улыбнулся мне.       – Как хочешь.       Александр Владимирович легко приподнял меня за талию и усадил за парту так, что наши лица оказались на одном уровне. Слишком мало места. Слишком много его.       Я едва могла держать себя в руках, когда волна чужого запаха окутала меня с ног до головы, звук моего дыхания стал похож на рокот прибоя. И все становится, как раньше. Для меня и моего маленького эгоистичного мирка. Хорошо только то, что он так близко: я чувствовала его прикосновения – и мне это нравилось; я вдыхала запах его одеколона – и мне это нравилось. Я впервые поняла, насколько болезненно привязана к Александру Владимировичу, настолько, что эта разлука чуть не убила меня – и вот это мне уже совсем не нравилось. Это пугало меня.       – Просто не сбегай больше. Это единственное, о чем я тебя прошу.       Я открыла рот, чтобы возразить, но из меня вырвался лишь короткий вздох. Он прав, я больше не сбегу.       Чужие губы мягкие и горячие, язык сладковатый, гибкий, нежный, а ладони, скользящие под рубашкой – жглись раскаленными углями по коже, под ней.       Александр Владимирович поймал меня за пряжки ремня джинсов и притянул к себе так сильно, что у меня сбилось дыхание.       Меня хватало только на то, чтобы выдохнуть в перерывах между поцелуями:       – Подождите… не здесь же!       Слишком уж было свежо у меня воспоминание об ошибке того раза.       Александр Владимирович, отстранившись, окинул меня внимательным, острым, почти злым взглядом, и по моей голове от этого будто хорошенько прошлись кувалдой, впервые я видела, чтобы он смотрел на меня так.       – Здесь. Сейчас, – сказал он с отчетливой хрипотцой.       Я закрыла глаза и почувствовала, как шею обжег поцелуй-укус. По моему телу раз за разом прокатывались волны дрожи, а щеки горели огнем. Много ли нужно сделать, чтобы я окончательно потеряла разум?       Здесь.       Сейчас.       И плевать на то, что мы сейчас в школе, и у трети учеников еще не закончились уроки. Плевать, что в прошлый раз нас застукал Высоцкий. Плевать.       Потому что его горячие пальцы уже нетерпеливо стягивали с меня джинсы, потому что сама я выгляжу и чувствую себя так, словно умру, если он не продолжит.       И учитель продолжал.