В.А.Р sketches

жанры: романтика, флафф, er

Его губы твёрдые, горячие; после них всегда остаются на коже фиолетовые засосы, которые ещё пару дней не теряют насыщенного цвета. С любовью Ёнгука к джемперам с огромным воротом проблематично скрывать следы их безумной страсти, остающиеся на шее. Он клеит дурацкие пластыри с Пороро, замазывает химчановским бибикремом — это не особо помогает, но дарит ему спокойствие. А ещё жутко раздражает Чонопа. Чоноп не понимает, почему Ёнгук пытается скрыть их отношения от других. Да, их друзья и так знают, но тот блондинчик из кофешопа, который каждый чёртов день напропалую флиртует с Баном, точно не в курсе, что тянет руки к чужому добру. А Ёнгук, как назло, не разрешает брать его за руку на людях и тем более обнимать. Всё, что может делать Чоноп, — это с нескрываемой злобой смотреть на бариста, потому что в отличие от прочих своих друзей, не лезущих за словом в карман, он высказывать претензии громко и уверенно не умеет. Да что там, даже Ёнгук не в курсе, что Чонопа бесит, потому что он не хочет ругаться — младший почему-то уверен, что это может перерасти в ссору. Поэтому Чоноп, как выражается Ёнджэ, «метит свою территорию». Целовать Ёнгука приятно до дрожи. Ощущать под губами бархатистую кожу, прикусывать её, прослеживать языком контуры татуировок, вдыхать запах ментолового геля для душа или отголоски парфюма. Губы Ёнгука мягкие и податливые, и Чоноп никак не может от них оторваться, только когда воздух заканчивается в лёгких и начинает кружиться голова. Или голову ему кружит Ёнгук? Чоноп зацеловывает его ключицы, кусает их, засасывает кожу на груди Ёнгука, а тот не может сопротивляться и просить перестать — уж лучше он снова весь обклеится пластырями и выслушает часовую нотацию Химчана о том, что он задолбался так часто покупать бибикрем и что пусть Чоноп покупает ему тональник или оплачивает Химчану ущерб, материальный и моральный. Ёнгук закусывает губу и пытается не застонать, когда засосы расцветают на внутренней стороне бедра, совсем близко к паху. Чоноп любит пытать его ласками, а Ёнгук, наверное, немножечко мазохист. Чоноп, видимо, тоже мазохист, потому что, когда они всей компанией заваливаются в кофешоп, а Ёнгук идёт заказывать всем напитки у прилавка, где опять расцветает приторной улыбкой надоевший бариста, он сверлит взглядом спину Бана и сжимает руки в кулаки, но ничего не предпринимает. — Ну серьёзно, хён, просто скажи ему, что тебе неприятно видеть, как с ним постоянно флиртует какой-то смазливый парнишка, — закатывает глаза Чжунхон, пихая Чонопа в бок. Остальные согласно кивают, но Мун продолжает сидеть, не сводя глаз с Ёнгука, который всё ещё стоит около прилавка, а бариста что-то восторженно втирает ему. — Если бы на месте Гука был Дэхён, я бы этому смертнику устроил публичное унижение, чтобы он потом вообще в сторону парней никогда не смотрел, — в запале начал Химчан. Дэхён сразу же заржал. — Ну, а что? Вон, смотрите, ему давно пора подкрасить корни, да и постричься бы не мешало, а то не волосы, а гнездо неухоженное какое-то. А эти синяки под глазами? Он что, тоналкой не умеет пользоваться? Химчан всё распинался и распинался, а внутри Чонопа поднималась волна раздражения. Он видел, что Ёнгук улыбался на все слова бариста и кивал, а тот заливался соловьём и не собирался затыкаться. Струна терпения Чонопа предельно натянулась и порвалась. Резко поднявшись, он быстрым шагом добрался до прилавка, остановившись рядом с Ёнгуком и, приобняв его за талию, хриплым от долгого молчания голосом сказал: — Ты что-то долго, малыш. И всё бы ничего, но. Сидящие за столиком парни взорвались дружным ржачем: даже Чжунхон, который обычно проявлял искреннее сочувствие и поддержку, не удержался от смеха. Чонопа окатила волна смущения и стыда. Отступив на шаг от удивлённого его поступком Ёнгука, он как ошпаренный вылетел из кофешопа. Отмеревший Бан побежал за ним, кинув друзьям напоследок: — Ну вы и придурки. Бежать за Чонопом далеко не пришлось: он застрял на переходе, как законопослушный гражданин ожидая зелёного сигнала светофора, несмотря на то, что его заметно потряхивало. — Ну куда ты убежал? — как можно ласковее произнёс Ёнгук, обнимая его со спины и кладя подбородок на его плечо, ощутив, как вздрогнул Чоноп. — Не обращай внимания на этих идиотов, они вечно над чем-нибудь- — На твой флирт с бариста тоже не обращать внимания? — резко, не ожидав даже такого от самого себя, спросил Чоноп, напрягшись в ожидании ответа. Ёнгук вдруг отстранился от него, и из-за этого стало так тоскливо на душе. Точно флиртовал. А теперь ещё Чоноп останется виноватым. Но Ёнгук не спешил упрекать своего парня в ревности или молча уходить — он развернул его лицом к себе, всматриваясь в родные глаза, на дне которых плескалась обречённость напополам с грустью. — Дурачок ты, это мой хубэ из универа, я однажды помог ему с одним проектом, когда он был на грани отчисления, поэтому он и ведёт себя очень вежливо по отношению ко мне, он всего лишь благодарен, ничего более, — Ёнгук притянул к себе Чонопа, крепко обняв и с облегчением чувствуя, как его руки обнимают в ответ. — А раньше не мог об этом сказать, — пробурчал Чоноп куда-то в шею, в отместку за свои переживания, ощутимо кусая парня недалеко от свежего засоса. — Так, голубки, — ну, конечно же, их прервал Химчан, — та старушка явно собирается вызывать экзорцистов, чтобы они очистили ваши души, так что давайте-ка пойдём отсюда. Напитки мы забрали. И, Чоноп, кажется, бариста переключился на тебя, потому что он просил передать тебе капкейк и записку. Я её, конечно, не читал, но там в конце сердечки — берегись, новая жертва обаятельного бариста! Под очередную волну смеха друзей Чоноп со вздохом взял записку. «Мне жаль, что ты подумал, что я имею виды на Ёнгука-сонбэ. Вы с сонбэ отличная пара! Надеюсь, ты примешь этот капкейк в качестве извинений?» — Почему у меня такое ощущение, будто я съел литр варенья, запив его сладким чаем? — пробормотал Чоноп, глядя на стадо сердечек, заполонивших листок. — Он просто невинный мальчик, не надо над ним смеяться, — пытаясь перекричать угорающих парней, Ёнгук сам едва не задыхался от смеха. Чоноп крепко сжал в ладони его руку, его глаза искрились счастьем. А в голове он уже продумывал, где поставить новый засос. Ёнгук мой!