Сердце, объятое пламенем

      Небо, что ни разу за тысячи лет не покидали кислотно-коричневые облака, сочащиеся фиолетовыми молниями. Скалистая земля без намёка на растительность, в отвесных пропастях которой разливаются реки жидкой магмы, сжигая в своём бурном потоке даже камни. Лысые холмы и горы устремляются к небу под острым углом, как щетина, средь обломков которых покоится несметное число обглоданных огнём скелетов. Свист раскалённого ветра оглушает, сбивает с ног, а в воздухе чувствуется целый букет смертельных для обычного человека примесей серы.       Над рваной поверхностью Муспельхейма не скользят птицы, по крошащейся от зноя земле не бегают животные и рептилии – никто не способен выжить в этих условиях, кроме огненных великанов. В огромном военном лагере, разбитом посреди выжженной равнины, в буквальном смысле кипит жизнь. Крошится металл и рубятся твёрдые породы, из которых там же куют мечи и выскабливают палицы. Плавящаяся плоть, разлитая, как жидкость, по огромным котловинам в земле, мерзко бурлит и пузырится, источая невыносимое зловоние. Вскоре из подобного “сырья” будут вылиты новые воины. Не знающие усталости, не чувствующие боли, не ведающие сострадания. Громадные одноглазые великаны, с прорастающими по всему их телу роговыми отростками, на массивных тележках стаскивают к ямам разлагающиеся трупы людей и других монстров, вываливая их останки в чаны, чтобы позже нечестивая магия перешагнула через волю самой природы и сотворила жизнь из смерти…       Тысячи, десятки тысяч великанов трудятся, не покладая рук, готовясь к грядущим битвам. Отовсюду слышится ругань, брань, в воздух то и дело вздымаются столпы дыма, исходящего из сотен кузниц. Из стоящей в эпицентре действий палатки выходит нечто. Грузная мускулатура внушительно перекатывается под красной кожей, носящей тысячи рубцов и шрамов. Она блёкло мерцает в отсветах бордово-кровавого пламени, что объял косматую голову чудовища. В его огромных ручищах покоится невероятных размеров меч, словно… сотканный из костей, запёкшегося мяса и кожи, принадлежащей явно не великанам. Верзила грозно озирается по сторонам, и каждый, на кого падает его кровожадный взгляд, лишь с плохо скрываемым страхом отворачивается, предпочитая безостановочную работу, лишь бы не оказаться в закипающих кровью жаровнях.       Он вскидывает голову к непроницаемым облакам: там, лезвием рассекая воздух, к земле несётся сгусток тени, неумолимо сокращая дистанцию с землёй. Великан улыбается, когда из разбившегося о твердь мрака к нему навстречу ступает изящная женская фигура, облачённая в чёрные боевые доспехи. Он встречает её со всеми почестями, подобающими боевым товарищам.       — Рад снова видеть тебя, Богиня Смерти!..       — Сурт… давно не виделись, — небрежно бросает Хела и лёгким движением руки отшвыривает в сторону надоедливо топчущегося у неё на пути великана. Тот отлетает куда-то вглубь лагеря, учиняя погром весом своего неподъёмного тела, и тем самым привлекая всё больше и больше внимания к желанной гостье. — Надеюсь, ты не станешь тратить наше общее время на пустые разговоры.       Сурт поднимает Хелу в полуслова. Он с напускной учтивостью широким жестом указывает на тропу к чанам, в сторону которых тут же направляется Хела. Сурт громовой поступью следует за ней.       — Как обстоят дела с плавильнями? Я слышала, вы уже успели наделать немало шума в Ётунхейме и даже позарились на Мидгард. Не боитесь, что Один просечёт о наших планах?       — Его должно беспокоить сейчас совершенно другое.       — О, как я могла забыть. Эта… настырная ведьма!       — Ты ведь знаешь о том, что она находится в Асгарде?       — И не только она.       Хела усмехается, её зрачки чуть сверкают зелёным, переливаясь в свете языков огня:       — Остаётся лишь ждать, когда же девчонка сама до всего догадается. Биарис никогда не сознается ей в своём истинном намерении. Мне её даже жаль. Глупышка не поймёт, как клетка захлопнется, и её жизнь окажется в моих руках!       — Разве Биарис не станет защищать её?       — Когда Джейн исполнит своё предназначение, она будет нужна лишь мне… — холодно протягивает Хела.       Она вплотную подходит к чанам, в которых нескончаемыми потоками плавится окутанная кровавым месивом плоть.       — Предстоит ещё много работы, — предводитель великанов встаёт рядом с Хелой, завороженно глядя на зловонный водоворот.       Хела не отвечает. Она зажмуривает глаза, а затем вскидывает руку над головой, растопырив пальцы. Плоть внутри котловины пенится и поднимается на дыбы, а затем сгусток пульсирующей субстанции взмывает в воздух и приземляется рядом с Богиней Смерти. Из однообразной жижи прямо на глазах у всех собравшихся тёмные силы ткут новое тело... Бесформенное уродливое нечто с длинными лапами, оканчивающимися окровавленными клинками из костей. Затвердевая, плоть образует пульсирующее тело без кожи, голову без лица, лишь с торчащими из всех возможных щелей бритвенно-острыми клыками. Все великаны вокруг приостанавливают работу и завороженно, испуганно смотрят на то, как объятый кроваво-красным пламенем монстр оживает и издаёт холодящий сердце вой, дробя землю под ногами. Хела удовлетворённо улыбается и проводит рукой по шее и лицу монстра, оставляя омерзительные вмятины после своих прикосновений и размешивая ещё не до конца отвердевшее мясо.       — Скоро Асгард будет стёрт с лица вселенной, и тогда мы возьмём путь на колыбель жизни. Туда, где покоится сердце Великого Древа. Конец… ещё никогда не был так близок!..

***

Той же ночью.       Как бы Джейн ни старалась, она не могла уснуть. В одиночестве, перекатываясь с одного края на другой и зажимая между ног одеяло, она каждый раз ловит себя на мысли, что сон не придёт, пока не вернётся он… Зачем она тогда ушла? Почему не окликнула его, когда он исчез в полутьме коридора, оставляя их с Фриггой разбираться с новыми трупами… Уже два за сегодня. Что дальше? Перед тем как лечь, Джейн мнительно осматривала вечерние улицы, ещё вчера наполненные жизнью, а теперь безвестно пустеющие с первым приходом сумерек. Так будет лучше для всех. Меньше риска и меньше жертв.       Способы Биарис удивляют и пугают. Она не брезгует устранять своих жертв в самой кровожадной и бесчестной манере из всех возможных. Бедная старушка… она была не виновата, что Джейн решила остановиться прямо под окнами её дома, не виновата в том, что проявила интерес. Разве это повод лишать её жизни так… подло и жестоко? Наверное, Джейн просто чего-то не понимает. Ведь Биарис старается для них обеих. “Старается”… Девушка даже не хочет думать о том, что она может быть хоть как-то к этому привязана. Ей очень хочется просто уснуть и проснуться дома… Уже второй раз ловит себя на мысли, что, наверное, какая-то часть её сердца горько сожалеет о том, что она тогда вообще приняла вызов судьбы и отправилась на поиски своего счастья. Лишь теперь она понимает, что счастье – это очень сомнительное понятие. Наверное, её счастье должно чего-то стоить, и Джейн всего-навсего наивно думала, что жертва должна быть её собственная…       Она так больше не может: устала лежать, смотреть в потолок, гадая, когда же Морфей заберёт её в своё царство. Джейн поднимается на ватные ноги, одевается и выходит прочь из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь. Как потерянный в тумане котёнок, жалобно зовущий свою маму, она устало бредёт вперёд, по уже хорошо запомненному маршруту на первый этаж. Не встречает ни одной живой души, кроме одиноко стоящих у главных ворот стражников.       “— Будто это хоть как-то поможет, явись Биарис сюда…” — надсадно вздыхает Джейн, глядя внутрь тронного зала.       Оттуда – налево, сквозь дверь, за которой исчез Тор несколькими часами ранее. Так и не появился. Наверное, всё ещё там, вот только что может так долго удерживать его вдали от неё? Он не хочет её видеть? Или произошло что-то, о чём Джейн даже не догадывается? Впрочем, о чём вообще Джейн может догадываться сейчас?       Она входит в обеденные залы. Другие, нежели тот, в котором недавно её принимал Один со всей семьёй. Добротная деревянная мебель, тусклый жёлтый свет от свеч; намертво вросших в старинные канделябры, раскидывает косые тени по углам. За одним из столов, окружённый пустыми кружками, на краях который всё ещё пенятся остатки эля, сидит Тор. Уныло смотрит в одну точку перед собой, подперев подбородок рукой – не видит Джейн, не обращает на неё внимания. Печальный мутный взор и красные щёки красноречивее всяких слов говорят о том, чем всё это время занимался её возлюбленный.       Сидит неподвижно. Не сходит с места даже тогда, когда Джейн вплотную подходит к нему и садится рядом, не смея вырвать его из когтей прокрастинации. Высокая стройная девушка в вымазанном грязном сюртуке появляется в поле зрения Джейн, ставит перед Тором ещё одну кружку с элем и, смущённо улыбнувшись, удаляется. Бог Грома машинально протягивает руку к алкоголю, но Джейн делает это первой: крепко берётся за ручку и вырывает кружку перед самым носом Тора, делает несколько больших глотков и отставляет в сторону, без претензии, но с многозначным вопросом цепляя взгляд мужчины.       — Прости меня, — сипит Тор, едва выговаривая слова заплетающимся языком. — Прости, что не пришёл на помощь…       — Фригга может говорить что хочет. Я не держу на тебя обиды, честно.       — Но ведь это…       — К чему вообще этот бессмысленный диалог?       Тор тянется к кружке, но Джейн вновь не даёт ему сделать этого. Под плохо скрываемую улыбку Тора, она залпом осушает остатки эля и отставляет посудину подальше из виду.       — Я никогда не замечала за тобой такой мнительности, Тор.       — То, что произошло сегодня – моя вина.       — Нет, не твоя.       — Моя! — неожиданно повышает голос Бог Грома и со свей силы вписывает кулаком по столу, отчего все кружки разом подпрыгивают, некоторые и вовсе скатываются со стола на залитый тёмными пятнами пол.       — Нет, не твоя, — спокойно и уверенно повторяет Джейн, сначала нежно, осторожно, и затем крепко обнимая его могучую руку, а у самой боязненно рябит перед глазами. Спорить с богом – это одно. Спорить с пьяным богом – это уже немного другой калибр.       — Мама была права.       — Мама была во многом не права.       — Я нисколько не изменился… — голос Тора начинает предательски дрожать. Джейн крепче держит его руку, чувствуя, как напрягаются стальные мышцы. — Мне не стоило приводить тебя в Асгард.       — Почему же?       — Я… я не знаю. Ты достойна большего, чем моё сердце.       — Мне твоего сердца достаточно с лихвой, не говори ерунды!       — Моя будущая жена уже успела прославиться на весь город, а я… Я словно спал, слышал, но не отвечал… Я был так увлечён выпивкой, что… мой разум словно помутился, я…       — Тор, — мягко обрывает возлюбленного Джейн, не шибко польщённая нетрезвой лестью. — Заканчивай пить. Пойдём спать, ты устал. У твоих страхов нет причины, тебе не стоит стесняться того, что я добровольно… помогла другим. Правда, в этом нет ничего особенного, я не понимаю, почему тебя терзают сомнения насчёт этого. Я бы никогда не пошла за тобой, не будь я готова поддержать тебя в трудную минуту.       Тор словно её не слышит. Всё та же девушка появляется с новой кружкой эля, но Джейн тут же активно жестикулирует ей, чтобы она испарилась, пока Тор её не заметил. Девочка-служанка явно раздосадована фактом того, что за её обывателем пришла его дотошная “супруга”.       — Я правда не понимаю тебя. Как по мне, так всё именно так, как и должно быть.       “— А он вообще знает про комендантский час?”       — Джейн, — Тор наклоняется к подруге, дыша на неё стойким перегаром, что у той аж в глазах темнеет. Она сжимает зубы и улыбается с натяжкой. — Скажи мне правду…       — Да, любимый?       — Ты правда хочешь этого?       — Да, — вспомнив недавний разговор, в котором она задала точно такой же вопрос, с усталой улыбкой отвечает Джейн. — Я хочу этого больше всего на свете! Я проделала такой путь, чтобы быть с тобой, и мне непонятно, почему ты ставишь мою любовь под сомнение. Вся эта ситуация не стоит и выеденного яйца, ты просто перенервничал. Пойдём спать…       — Джейн…       Тор неуклюже разворачивается и касается ладонью щеки девушки. В его плывущем взгляде она видит отражение себя, и в этот момент ей становится так… спокойно…       — Обещай мне, что никогда не оставишь меня. Пожалуйста…       У Джейн внутри всё расцветает и поёт, перекрывая едкую тревогу. Не будет лукавить, она ждала этих слов, жаждала услышать этот гимн своей собственной любви. Просьба, на которую у неё может быть лишь один ответ.       — Никогда не оставлю!       — Я люблю тебя…       Не дав тому смущённо и несвязно ответить, она встаёт, выдыхает горячие пары амброзии и берёт за руку пошатывающегося Тора, уводя его в том же направлении, откуда она и пришла. На душе стало так легко после разговора… вот только лёгкость длится ровно до того момента, когда Джейн вновь вспоминает о заветных словах Биарис.       Скоро. Очень скоро…       Уложив спать пьяного ни в зуб ногой мужа…       С какого момента она стала называть его мужем? Джейн усмехается, печальная улыбка спадает, утопая в горечи последнего поцелуя. Терпкого, хмельного и искреннего. Тор отказывался засыпать без неё сегодня… что-то изменилось. Каждый день что-то меняется. Раскачивается, как маятник. Хорошее – плохое, хорошее – плохое, как чаши весов на суде Осириса. Её сердце справа, а обжигающая досадой правда – слева. На этом суде у неё нет шансов оправдаться ни перед кем.       Хочется закурить, но нечего. Поискав в закромах шкафов, Джейн находит полупустую бутыль вина – сойдёт. Ей срочно нужно напиться. Откупоривает бутылку и хлещем прямо из горла большими жадными глотками, чувствуя, как холодеют руки, а голова кружится в такт биению сердца. Время останавливается, как и позавчера. Ей так хочется, чтобы сильные мужские руки обняли её, а низкий шелковистый бас прошептал, что всё будет хорошо, что скоро всё наладится, что скоро всё закончится, и начнётся новая, спокойная жизнь. Та, к которой Джейн привыкла.       Она всегда желала приключений, особенно в детстве. Как прекрасный принц приедет за ней, тринадцатилетней школьницей, на розовом лимузине и увезёт куда-то далеко, где всё будет по-другому. Не так, как оно есть сейчас. И вот она дождалась, она получила то, чего хотела. Рада ли она? Да. Но менять на корню свою привычную размеренную жизнь оказалось совсем не просто. Чем дальше в лес – тем злее волки. Пока что её присутствие здесь не принесло ничего, кроме смертей. Буквально ничего. Джейн ворошит уже давно забытые тайны, как будто ей это нужно – поднять на поверхность все недосказанности, вытащить всех скелетов из шкафов. Кому это надо, кроме неё? Никому.       Она всё смотрит и смотрит вдаль, не замечая хода времени.       Потому что время действительно остановилось.       Внезапно, изящная женская рука протягивает Джейн сигарету и тут же прикуривает её слабым огоньком над большим пальцем, словно зажигалка. Девушка уже давно разучилась удивляться подобному.       — Не знала, что ты куришь.       — Ты не видела меня девяносто четыре года назад, когда на Земле только затевалась грандиозная война, — устало внемлет ей Биарис, прикладывает к губам сигарету и выдыхает горький молочный дым. — Я тогда по дурости своей оказалась в Австро-Венгрии и своими глазами видела всё, что там творилось. Чудовищное зрелище. Германцы проиграли, и ни от политики, ни от экономики страны не осталось ничего. Пустое место, только дымящиеся развалины. Я тогда, было дело, входила в Палату Лордов, сидела и зевала на заседаниях, пока все остальные глотки рвали.       — И зачем же?       — Я искала упоминания о Ёрмунгарде, Мировом Змее.       — Нашла?       — Похоже, что нашла, но это оказалось не тем, что мне было нужно.       — Зачем тебе нужно было его искать?       — По легендам, Ёрмунгард должен стать участником Рагнарёка. Я не верю в эту чушь, считаю, что Мимир просто ошибся… Но оказаться может что угодно. Последний раз я общалась с ним очень много тысячелетий назад, когда сама ещё была маленькой девочкой.       — Ясно, — только и может ответить Джейн и делает очередную затяжку. Алкоголь даёт в голову, и идей для поддержания внезапно навязанной темы просто не остаётся. Она не курит, обычно не курит. Одной сигареты под вино и приятный разговор ей хватает за глаза. Выдохнув едкий дым и стряхнув пепел с балкона, она устало поворачивает голову к Биарис. — Зачем вы убили ту старушку?       Биарис явно пришла сюда не для того, чтобы рассказывать про Австрию и бытность графиней. Томно вздохнув, она прикрывает глаза и тихо выдыхает:       — Это – участь свидетеля. Как и того незнакомца, что скончался у тебя на глазах. Так было нужно, Джейн.       — Она не виновна в том, что услышала что-то, что предназначалось не для её ушей, — кажется, девушка совсем не беспокоится о второй жертве. Впрочем, её претензия адресуется не конкретному случаю, а целой веренице событий – каждое из которых оканчивалось страшной бесславной смертью. Наверное, под вечер она просто устала вникать в происходящее.       — Я понимаю, моя милая…       — Почему же так жестоко? — скрипит зубами Джейн, отгоняя непрошеные воспоминания. — Вырвать язык, выколоть глаза и оставить умирать в огне? Это на тебя не похоже… Биарис не знает, что ответить, но по её выразительному молчанию Джейн понимает – очень даже похоже. Есть что-то, чего девушка не видит в упор, и продолжает врать сама себе, надеясь на искренность и добрые намерения колдуньи. Что ж… у каждого свои методы.       — Какая теперь разница, Джейн? — внезапно продолжает Биарис, постепенно докуривая до бычка и пренебрежительно выстреливая им куда-то вдаль. — Когда через пять минут тебе суждено умереть, тебя мало должна беспокоить боль, что ты чувствуешь на смертном одре.       — Это просто жестоко и безнравственно.       — Это война, моя милая. На войне нет запрещённых приёмов. Она слышала каждое твоё слово, и будь она хоть немного смелее, она бы в ту же ночь кинулась рассказывать всё Одину. Благодаря её трусости и нерешительности, ты сейчас стоишь здесь. Пьяная и, как мне кажется, счастливая.       Джейн устало протягивает Биарис бутылку с вином. Чародейка делает глоток, неприятно морщится и отдаёт её обратно собеседнице, чтобы та в секунду осушила бутыль до дна.       — В её доме могли находиться записи о вашем разговоре.       — Как обычная бумажка может всё доказать?       — А-ха, мой маленький ангел, ты слишком пренебрежительно думаешь о магии. Смогла бы. Вылезла бы из кожи, но доказала. У Локи не было времени искать улики, проще было спалить весь дом. Глаза и язык… да, это уже чересчур, и будь я на его месте, я бы дала этой бедной женщине выпить яда, чтобы она безболезненно уснула вечным сном. Но мы имеем то, что имеем. Если бы хоть одно существо сумело добраться до неё, она бы всё рассказала. Мы всего лишь перестраховались.       — Тор так волновался, что не сумел помочь…       — Он бы и не смог. Локи позаботился, чтобы вести из города не достигли его ушей.       — Я не удивлена.       — А должна быть?       — Нет, — отвечает скупо Джейн и отставляет бутылку в сторону. — Уже нет.       Только сейчас она замечает, как ветер уснул в древесных кронах, а летящие по небу листья застыли на месте в том положении, в котором они ещё секундой назад скользили над спящим городом.       Биарис первой решается разорвать оглушающую тишину:       — Прости меня, Джейн.       — За что конкретно?       — За то, что впутала тебя во всё это.       — Здесь твоей вины нет. Я сама подписала себя на приключения.       — На приключения. А не то, с тобой сейчас происходит. Наверное, было правильным с самого начала сказать тебе, что ни одна сказка не заканчивается на воссоединении двух влюблённых. И то, что я своими руками превратила сказку в фильм ужасов. Надеюсь, тебе больше не придётся прятаться от неприятностей.       — Сейчас важно, чтобы самая главная неприятность сама пряталась ото всех, — иронизирует Джейн и громко зевает, не прикрыв рот. — В таком случае извинения приняты. Биарис улыбается:       — Спать?       — Да, пожалуй.       — Хорошо. Обещаю, впредь я буду осторожней.       — Вот и здорово…       Джейн кротко обнимает Биарис и вяло идёт в сторону балконной двери, убаюкиваемая шелестом листьев и гулким завыванием ветра…