Семь дней из жизни Энтони

Весна была холодной и поздней. Робкое солнце с трудом согревало промерзшую землю и мои пальцы, сжимающие ослабшую ладонь человека, лежащего на больничной койке. — Энтони... — хрипло, с видимым усилием срывается с губ моего отца имя, которое он, вопреки давней привычке, почему-то не стал сокращать. — Да, отец? — подхожу еще ближе, сжимаю его ладонь, вглядываюсь в потухающие искры глаз. Утро. Холодное серое утро — настолько серое, насколько только возможно. Угрюмый рассвет, следующий за бессонной ночью в госпитале. Ты вымоталась, и Роджер отвез тебя немного поспать. Алан и Дороти еще не вернулись из школы — нам сообщили слишком внезапно. А ночью стало хуже. Блекнущие мутно-серые глаза взирали на меня с сожалением. Отец попытался сжать мою руку в ответ, но слабость не позволила ему. Мне же было достаточно знания, что он хотел это сделать. В меру строгий, в меру справедливый и бесконечно не понимающий меня и мою внутреннюю вселенную с самого детства, отец всегда казался мне человеком из совершенно другого мира. Дирижабли... как отчаянно я мечтал полетать на них, а еще лучше — построить свой, когда был ребенком. Как только я впервые увидел одного из этих больших небесных китов — а в первое мгновение мне пришла в голову только ассоциация с картинкой из твоих книг, которые ты часто оставляла открытыми — в какой-то старой военной хронике, восхищение перед еще одним чудом воздушной техники захватило меня, увлекая в мир фантазий, где я, конечно, был великим изобретателем, делающим никому не нужные — как я понимаю сейчас — новаторские открытия. Ты тогда смеялась и радостно хлопала в ладоши, говоря, что я тоже могу видеть чудо там, где обычно вижу лишь механизмы и явления. Отец же только неодобрительно смотрел на мои папки с коллекциями вырезок из старых газет и качал головой. Качал головой он и когда я пытался откладывать карманные деньги, в надежде накопить на телескоп. Мы часто ссорились из-за того, что все мои мысли словно приклеены к небу и звездам, тогда как мне следовало бы думать о будущем, которое так или иначе связано с землей, по которой мы ходим. Но не для меня — думал я тогда. Это серое утро отпечаталось в моей памяти так же ярко, как и тот осенний день, солнечный и теплый, навсегда разлучивший меня со столь любимой мною матерью. Мне было пятьдесят — слишком много, чтобы оглядываться на мнение родителей, слишком мало, чтобы смириться с их утратой. Если с подобной утратой вообще можно смириться. Она угасла слишком рано, словно это было чьей-то ошибкой, а отец не заставил ее долго ждать там — где бы она его ни ждала. Два удара с разницей в полгода сильно отпечатались на каждом из нас. Я знал, что если я и Роджер не будем держаться, то ты и весь твой внутренний мир, полный почти забытых сказок, может сломаться. Моя целеустремленная маленькая сестренка, добившаяся в жизни всего, что только могла пожелать, ты была все той же — нежной маленькой Эстэ с соломенными волосами, которую я помнил. Хрупкой, как никогда за последние тридцать лет. — Энтони... — снова повторил отец, и я наклонился так близко к нему, как только мог. — Ты знаешь... я... мы... давно должны были тебе сказать... — он хрипло закашлялся. — Ты должен знать, Энтони, что... Я видел, что ему все труднее дышать, но отец закрыл глаза и еле заметно мотнул головой, прося меня сохранять молчание. Я подчинился. — ...вы с Эстэ... не брат и сестра. Меня словно поразило молнией, на мгновенье мне показалось, что я ослеп — так сильно было потрясение, испытанное мной. — Когда мы с твоей матерью поженились... у нее уже был ты... А мать Эстэ умерла при... очень тяжелых родах. Тебе было... чуть больше трех... поэтому ты не запомнил, а мы никогда вам не рассказывали... воспитывая... как родных, — он снова прикрыл глаза и замолчал, пытаясь отдышаться. — Твоя... твоя мать в последние годы очень... сожалела об этом, считая ошибкой... считая, что мы... сломали твою жизнь. Жизненные показатели падали. Я стоял, словно оледенев, как будто в этот момент я был очень далеко отсюда в холодном безвоздушном пространстве. — Энтони... мне... Рука в моей ладони ослабла. В палату зашли какие-то люди, но все они словно проходили сквозь меня — я лишь стоял и судорожно сжимал еще теплые пальцы. Прикрыв глаза я почувствовал, как по щеке, словно в ответ моим мыслям или его словам, скатилась одинокая слеза. — Если бы я знал.