Мне нужно больше душевного тепла, чем я заслуживаю. Франц Кафка
Новые чувства всегда подбираются незаметно. Ты живешь, крутишься в вечной череде своих мирских дел и вроде бы все, как и обычно. Стабильно. Но затем ты вдруг слышишь, как где-то внутри тебя раздается еле уловимый шепот. Ты ежишься: то ли от холода, то ли от страха. Идешь заварить себе новую кружку чая и вскоре забываешь. Но шепот раздается снова. Он вызывает в сознании ощущения и образы, заставляет выходить из зоны твоего комфорта. И вот, ты уже вне ее. Стоишь посреди улицы, глубоко вдыхаешь и… и понимаешь. Что-то не так. Не поймите меня неправильно, но все эти чувства, в том числе новое обостренное чувство нужды в ком-либо, вызывают во мне тошноту! Мне страшно. В голове зарождаются мысли, пробуждая воспоминания, а это ведь хуже всего. Ведь мои воспоминания свежи. Потому легко ощутимы. Я все еще могу прочувствовать и испытать их снова. Я лежу свернувшись клубком посреди одеял и пересматриваю черно-белые фильмы. Меня они всегда вдохновляли и успокаивали одновременно. Старомодный шик – вот решение всех твоих бед. На экране мелькает блистательная Одри, грациозно размахивая своей тоненькой сигаретой и плавно опуская на нос солнцезащитные очки. Вот у кого всегда бы нашелся ответ на любой вопрос. А кто даст ответы на мои вопросы? Придвигаю к себе ведерко с любимым мороженым и зачерпываю ложкой приличную порцию. Господи, и в кого я только превратилась? Сижу и жду звонка непонятно от кого. Граф Рэйнард Аддингтон. Так высокопарно, что меня сейчас и вправду вывернет, и вовсе не от приторного вкуса сливочного мороженого. Почему? Начать хотя бы с того, что я попросту ненавижу мужчин. Всю мою сознательную жизнь они сначала дарили мне наивысшее счастье, а затем опускали с небес на землю так резко, что голова шла кругом, а коленки щипало от боли. Первую боль звали Рональд. Это был настоящий кошмар моего детства. Приходилось водить меня к психотерапевту, чтобы я не страдала от его вечных унижений. Приличная школа, детки из хороших семей – казалось бы, беспредела быть не должно. Но он был. В те времена я еще не слыла бойкой девчонкой, – возможно, поэтому и страдала. Пришлось отправить меня учиться в пансион для девочек, хоть и протестовала я на всю нашу с Уин спальню. В тот день я впервые выказала бунт, за который дорого поплатилась. Ведь в нашей семье не принято было выражаться. Но мне было так страшно… Я привыкла жить с сестрами, в доме, полном уюта и комфорта, и тут на тебе. Отъезд был тяжелым. Как сейчас, помню слезные глаза Уинни, когда она держала мою руку и тихонько вкладывала в нее медальон. Второй и следующей болью стали парни, которые отчаянно желали вписаться в наше высшее общество. Воспользовавшись мной, естественно. Проклятая драма начала разворачиваться вокруг меня лет с четырнадцати. Кажется, мне просто не везло. Я никогда не была красавицей, как Уин, и не обладала столь живым обаянием, как младшая сестра. Я боялась собственной тени вдали от сестер и совсем терялась. Иногда, правда, я все же выбиралась из своего панциря, но так как меня словно били палкой, я снова пряталась, как бедная черепашка. В конце концов я просто перестала верить в принца и сейчас понимаю: это пошло мне на пользу. Главной моей болью стал отец. Он, тот, кто любил меня больше всех и всегда превозносил в своих глазах, ушел из семьи. Это было, пожалуй, первой настоящей болью, которую мне причинил противоположный пол. Мы тогда переживали потерю Уин, латая душевные раны после смертоносной аварии. Дейзи всегда ошивалась рядышком, смотря на меня своими большими грустными глазами, а мать впала в настоящий транс после потери старшей дочери. Что вы скажете на это? По-моему, лучшее время, чтобы покинуть семью. Одновременно с уходом отца в жизни появилась новая боль, но скорее из-за того, что я была слишком беспомощна, чтобы мстить, и этой болью с примесью ненависти стал Себастьян, бывший и… живой муж моей погибшей сестры. Дальше я просто сбилась со счета. Я обжигалась, проклинала все и всех, снова обжигалась. Знаю, что последней болью оказался Декстер. Он пытался втянуть меня в мир наркотиков и преступности, словно я – его маленький чистый трофей, который ему не терпелось заляпать. Я чудом вырвалась из его хватки, и хоть я и осталась независимой от этой дряни, чувствовала, что все равно почти погрязла в этом дерьме. Почему я не люблю мужчин? Потому что они – сущее зло. Ставлю фильм на паузу, и милая Одри застывает, собираясь надеть аккуратное ожерелье из жемчуга. Я откладываю ведерко с мороженым и тянусь за сигаретами. Я опустошена. И тем не менее, прокрутив все прошедшие события в памяти, понимаю, что та девушка – это вовсе не нынешняя я. Ту девушку звали Грейси, ее любили и старались оберегать от всего, что бы ни было. Может, поэтому она и не могла постоять за себя. Да, мое полное имя – Ханна Грейс Шервуд, но отцу больше нравилось мое второе имя, поэтому все знали меня только как стеснительную, ласковую Грейси. Тогда я носила длинные волосы, которые покрывали почти всю мою спину, и, точно как у Одри, у меня имелся жемчужный комплект, который мама надевала мне на праздники. Боже, как же давно это было… Грустно улыбаюсь и выпускаю тоненькую струйку дыма в окно. Вместе с горьким привкусом от сигареты я ощущаю комок невыплаканных слез, который застрял посреди горла. Так почему же после всей этой боли я хочу услышать хриплый голос этого мужчины? Это несправедливо. Невозможно. Я столько времени потратила на то, чтобы стать сильной и вдохновенной женщиной. Для чего? Чтобы распускать сопли который день подряд? С силой тушу сигарету о подоконник, наблюдая, как тухнет яркий огонек, превращая в пепел дымящийся кончик. Я не позволю этому случиться. К счастью, пока я отрекалась от мужчин, мне все же хватило мудрости в виде исключения впустить в свою жизнь Аарона и Ричи. Вот кого мне нужно навестить, так это последнего. Захлопываю крышку ноутбука и плетусь в ванную, сбрасывая с себя кокон теплых одеял. В боку все еще побаливает из-за недавнего ранения, но, к счастью, волшебные тюбики мази Вилса и его антибиотики почти исцелили меня. Конечно, при резких движениях на меня обрушивается адское жжение, которое охватывает еще и всю поясницу, но это беспокоит меня меньше, чем должно. И слава Богу. Я давно распрощалась с чуткой и жалеющей себя Грейс. Правда, иногда, когда я остаюсь одна, эта маленькая девочка с моим прежним именем по-прежнему просыпается внутри меня, напоминая о всех источниках боли и перечисляя их всех по пальцам.***
Вечер выдался самым что ни на есть тихим. Лишь несколько наших заядлых посетителей притаились у бара или за отдаленными столиками. Сегодня в клубе выступает Мэйси, моя напарница, которая сейчас мягко покачивает бедрами и напевает медленный, классический мотив. Изредка заскакивают парни, на деловые встречи, или женщины, так любящие стрелять глазками в моего друга-бармена, – на коктейль. Сегодня Рич и вправду блистает. Поверх его кипенно-белой рубашки, как обычно, натянут фирменный жилет с нашей эмблемой, а рукава он закатал до локтей, открыв татуированные руки. У него умелые руки… Парень ловко перебрасывает бутылки с алкоголем и легким движением кисти трясет шейкер из стороны в сторону, смешивая напитки. Его чуть вьющиеся пряди падают на лоб, когда он наклоняется за очередным заказом, отчего мне приходится подавлять в себе желание подойти и убрать их с лица. Ричи – мой друг. Его общество всегда такое теплое и обволакивающее, словно после нескольких лет путешествий ты наконец вернулся домой. С ним я ни о чем не думаю. Как впрочем и со всеми, кто работает здесь. Каждый здесь по-своему близок мне. Это моя новая семья. Та семья, в которой я так же горячо любима и окружена заботой, только с одним отличием от моей реальной: здесь я могу позаботиться о себе сама. Устроившись в самом конце барной стойки, я прилегла на столешницу и продолжаю наблюдать за неспешной рутинной работой буднего дня. У Ирвин сегодня отгул, поэтому заправляем сегодня всем мы. – Эй, Ханни, крошка. Кажись, сегодня будет тихо, – ворчит рядом Тай. – Ты выглядишь усталой. Может, отдохнешь часок-другой? – целуя меня в макушку, он старается мило улыбаться. Невероятно. Вышибала нашего клуба под два метра ростом проявляет ко мне такую заботу. Выглядит это, безусловно, очень смешно, но ощущается просто здорово. Несмотря на устрашающий вид и шрам на левой щеке, внутри Тай – настоящий добряк. Не только разнимая по справедливости буйных посетителей, но и защищая наших девочек от особо настойчивых поклонников, он очень ценится в нашем коллективе. Чмокнув его в пухлую щеку с порезом, я говорю: – Я в строю, Тай. – Как знаешь, – он пожимает плечами и скрывается в глубине зала, затерявшись в свете прожекторов. Я сижу в том же положении еще с добрых полчаса, наблюдая то за Мэйси, улыбающейся мне со сцены, то за посетителями, изредка появляющимися возле бара. Мне нельзя было больше оставаться одной, ибо все эти чувства, что зарождались во мне последние дни, начинали превращаться в ощутимую, глубокую тоску по человеку, поэтому я сейчас здесь. Мне даже в мыслях не хочется произносить имя виновника. Вместо этого я придумываю себе занятие, найдя в столешнице небольшую дырку, прожженную в древесине, и отковыриваю с нее лак. Я смогу. Все, что от меня требуется, – это исключить любые положительные воспоминания о нем и вспомнить его настоящую сущность. Я же знаю ее, верно? Да. «Ханна, как ты? Вчера… твой бок и лодыжка… Вилсон сказал, что все, к счастью, оказалось не так серьезно, но был намек еще и на сотрясение, так что… как ты?» Прикрываю глаза и подавляю мучительный стон. Это нечестно. Опускаю лицо на свои руки, что покоятся на столешнице бара, и тяжело вздыхаю. Голова идет кругом, но осознание того, что помимо страха есть еще и это ноющее чувство тоски, толкает меня за край. Хочется избавиться от этих ощущений, выскрести их из своего подсознания или забыть все, как мутный сон. Но это уже внутри меня! Лучше бы я пострадала еще больше в ту ночь погони за Себастьяном. Лучше бы так, чем оказаться в доме графа, в его гостиной и смотреть на то, как он лечит мои содранные ступни. Гребаный спаситель. Я вздрагиваю, когда моей руки касается что-то теплое. В нос ударяет сладкий аромат шоколада и кофеина. Подняв взгляд, тут же встречаюсь глазами с Ричем. – Эй, смотрю, ты совсем расклеилась, – тихо протягивает он и наклоняется ко мне через стойку, придвигая ко мне дымящуюся кружку. Посылает мне легкую улыбку, одну из тех, которой награждает лишь меня, и щелкает по носу, будто маленькую девочку. Невольно улыбаюсь в ответ, когда замечаю улыбчивую мордашку из тертого шоколада сверху. Качаю головой и, тихо поблагодарив парня, отпиваю капучино. – И как тебе удается быть таким чутким, Ричард? Теперь понимаю, отчего у тебя такие чаевые. – Это врожденное, детка. Отправив всех своих клиентов за столики, Рич перепрыгивает через бар и садится прямо на столешницу. Господи, он неисправим. Будь здесь Ирвин, он непременно получил бы нагоняй. Но сегодня всем заправляем мы, поэтому он хитро улыбается и притягивает меня в свои объятия, устраивая меня между широко раздвинутых ног. Я тихо смеюсь и, толкая его в бок, отодвигаюсь. – Ханна, во что ты опять ввязалась? – шепчет мне в затылок парень. Чувствую спиной его крепкую грудь, но не чувствую никакой опасности. Только защиту и комфорт. Что весьма понятно, ведь мы постоянно проводим время именно так, обнимая друг друга и подкалывая. Но даже его близость не приносит мне сегодня полного спокойствия. Так уж вышло. Знаю, что у любой дружбы между девушкой и парнем свои нормы. Если есть вообще такая дружба, разумеется. Наша – именно такая. Мы никогда не заходили слишком далеко, но бывало, что его губы слишком долго задерживались на моей щеке, а пальцы соскальзывали ниже допустимого, касаясь голой кожи. Не знаю, зачем, но порой я позволяла этому случиться. Мне нравилось общество Рича, нравилось быть в его руках, резвиться, словно придурки, и пить его веселые коктейли. Но если вдруг в его жизни появится девушка? Нет, я не расстроюсь. Все просто: грудь не сдавливает от восторга с ним наедине, а бабочки, будь они прокляты, тихо дремлют в моем животе. Однако это та самая связь, в которой я действительно нуждаюсь. Он – тот, кто не расстроит, хотя бы потому, что я не люблю его так, что мою грудную клетку разрывает на части. Да и могу ли? – Бу, – тихо выдыхает Рич над моим ухом, отчего я дергаюсь и вновь оборачиваюсь к нему лицом. – Ты сегодня не поболтаешь со мной, верно? – Прости. Сегодня с моей головой не все в порядке, – улыбка едва трогает мои губы, а руки уже тянутся к пачке сигарет. – Внешне все очень даже ничего, – ухмыляется парень и накручивает прядь моих волос на свой палец. – Ты хорошо выглядишь. Я усмехаюсь и щипаю его под одной из коленок, на которые опираюсь, будто на поручни. Сегодня был явно не мой день. В суете я всего лишь закрасила круги под глазами и натянула на себя черную водолазку под темные брюки. И если уж он думает, что я здорово выгляжу, даже не надев каблуков и не распустив волосы, то, черт возьми, у меня проблемы. – Прекрати нести чушь, Ричи. Ты вроде слыл хорошим мальчиком, а не мелким лгуном, – проговариваю я, прикуривая очередную тонкую сигарету. – И не думал лгать. У меня это выходит слишком коряво, сама знаешь. Его рука, забитая чернилами из замысловатых узоров, ползет вверх, зарываясь в мои волосы глубже, а затем стягивая резинку, что удерживает непослушные локоны. Я закрываю глаза и выпускаю колечки дыма, пытаясь избежать чертовски неуместных мыслей о совершенно другом человеке. Но этот процесс, увы, уже запущен. Меня пробирает легкая дрожь, отдаваясь сладкой болью в позвоночнике. Я силюсь изо всех сил, желая забыть, как всего пару дней назад граф выпускал наружу мои пряди волос, что остались под курткой. Так претенциозно вторгался в мой рот и чувствовал себя превосходно, словно наконец заявил о своих правах. Умелые пальцы моего друга массируют чувствительную кожу головы, отчего мне становится по-настоящему тошно от самой себя. Я представляю другого. Пальцы покидают мою голову, нежно выпутываясь. Чувствую, как теплая грудь Рича отстраняется от моей спины. Слышу чью-то дружелюбную болтовню, звон стекла и приятный мотив знакомой мелодии. Набираю в легкие побольше воздуха и медленно распахиваю свои ресницы. Все еще тлеющая сигарета в моих пальцах начинает жечь, дойдя до фильтра. Ричард обслуживает подошедших клиентов. Господи, кажется, я схожу с ума. Потираю лицо ладонью и допиваю свой уже остывший напиток с расплывшейся мордочкой из тертого шоколада. Как символично. Возможно, было бы лучше проветриться, прокатившись на байке пару кругов по центру. Это так здорово прочищает все мысли, выбрасывая весь ненужный хлам из головы. Порой, когда нас закручивает в воронку неприятностей, а чувства смешиваются в одном большом клубке, нужен просто перерыв. Что-то вроде кофе-брейка, чтобы остановить путаницу и понять, как со всем этим можно разобраться. Вы будете настоящим героем, если в разборе этих проблем не напьетесь и не сделаете чего сгоряча, но стоит предупредить: это адски сложно. И мне это предстоит, так как я пью хреновы антибиотики. Время за полночь. Засмотревшись на Мэйси, улыбающуюся мне со сцены и нежно протягивая мотив Синатры, я не сразу замечаю парочку, ссорящуюся за столиком в дальнем углу. Девушка не из наших, как и ее друг, но Тай уже поглядывает на них, насторожившись. Горячо споря со своим кавалером, брюнетка, пылающая от ярости, залепляет ему громкую пощечину. Их шумная брань перекрывает нежный голос Мэйси. Перехватив женские запястья, парень нависает над девушкой и приближается к ее лицу вплотную. И что они не поделили? Уже думая вмешаться так же, как и Тай, пробирающийся к ним, я вдруг останавливаю свой порыв спасителя. Девушка резко притягивает к себе своего парня и впивается в его рот. Они впечатываются в ближайшую стену и продолжают свою борьбу губами. Остановившись в полуметре от парочки, Тай ругается сквозь зубы и, кивнув мне, возвращается на свой пост. Я так и остаюсь сидеть на месте с еще худшим настроением. Дыхание затрудняется, а пальцы крепко цепляются за край несчастной столешницы. Почему-то эти двое напомнили мне о графе. Ведь наше с ним общение до сих пор складывалось практически так же. Отчаянное желание ударить, уязвить побольнее, надавить на слабые места, задеть. И в то же время, вместе с зудящими, сжатыми кулаками, внутри ощущается некая вибрация. В груди разрастается пожар, готовый затянуть всю меня в свое пекло. Взгляд застывает на его лице, выискивая хоть крупицу боли, но так ничего не найдя, переключается на строго очерченные скулы, губы – такие идеальные, словно над ними постарался скульптор, и напряженную шею с этими вздутыми венками. В такие моменты и он оставался стоять на месте, боясь черпнуть глоток кислорода, не дыша. С такими мужчинами мне не приходилось сталкиваться раньше. Внутри он пылал так же, как и я снаружи, но всегда держался стойко, словно каменная статуя. И каждый раз, замечая это, мне хотелось заорать на него громче, лишь бы он только показал себя настоящего, пусть и разъяренного. Чтобы открылся, применил силу, но только сделал что-нибудь в ответ на мои выпады. Это привычно для меня, знакомо и понятно. Но зачастую граф лишь улыбался, словно я была для него открытием. Красивой новой игрушкой, которая заводится с полуоборота. Я всегда боялась таких. И сейчас боюсь, хоть его и нет поблизости. И это чертовски сильно гложет меня, обескураживает. Клуб начинает медленно заполняться людьми, громкость музыки возрастает, народ выползает на танцпол или тянется вереницею к бару. Рич, работая в две руки, сыплет своим обаянием и непринужденно флиртует с новыми посетительницами. Он настоящий профессионал, особенно на фоне двух новичков рядом с ним, у которых сегодня пробная смена. Встретившись со мной глазами, Рич задерживает на моем лице свой взор и, подмигнув, снова возвращается к клиентам. Знаю, что он наверняка переживает о моем состоянии, но сейчас меня заботит это меньше всего. К Мэйси присоединяется подтанцовка, и они с присущим им великолепием открывают сегодняшний вечер. Все так привычно просто, но моя голова вот-вот взорвется от множества различных звуков и шумов. Стараюсь дышать глубже. Просто. Перестать. Думать. Не выдержав, я протискиваюсь между посетителей, столпившихся у сцены и, кивнув Таю, вылетаю через черный ход на пожарную лестницу. Прислоняюсь затылком к холодной кирпичной стене и дышу сквозь приоткрытые губы. Ночная свежесть проникает внутрь и заполняет меня. Ты в сраной западне, Ханна. Ты снова угодила в чертов капкан, распоров себе душу. Это наваждение, и оно утягивает на самое дно. Просто хочу видеть это проклятое самодовольное лицо. Просто. Хочу. Видеть.