Есть жертвенность, ревность, есть ложь и печаль. Всё – в банке с наклейкой ''соль''. Бьешь больно и резко, хрипишь: отвечай, как быть без тебя? (с тобой?) Джио Россо
POV Ханна В женском туалете раздавались тихие всхлипывания. Забившись в углу самой дальней кабинки, девочка впервые плакала от этого несправедливого мира. Созданный ею кокон счастья и улыбок раскололся, рассыпался на части, вдруг обернувшись в нечто уродливое и мерзкое. Они говорили, что в школе все ее полюбят. Что все обиды и неприятности останутся в прошлом учебном году. Говорили, что отныне у нее начнется новый жизненный этап. Говорили, что ее умные мысли будут наконец оценены. Но это было совсем не так. Пророчество родителей оказалось ничем иным, как простой поддержкой, которую скармливают глупым и некрасивым детям. Сквозь слезы она стала наблюдать, как чьи-то красивые лакированные туфли приближаются к ее укрытию. Они были мальчишеские. Девочка вдруг затаила дыхание и зажала себе рот рукой. — Ты здесь, Грейси Шервуд? — раздался вдруг голос, а затем стук по двери. — Не бойся, меня зовут Рональд, я из параллельного класса. Откроешь дверь? Она помнила его. Мальчик с красивыми голубыми глазами, которым восхищались учителя и о ком болтали все девчонки. Они перебрасывались парой фраз на физкультуре и даже сидели вместе на репетиции драмкружка. Он был милым, но она все еще не понимала, что его сюда привело. Неужели он стал бы издеваться над ней, практически добивая? Ведь Рон видел все, что произошло в столовой. Нет, он не стал бы. Ее кофточка все еще была грязной от перевернутой на нее тарелки супа, а красные заплаканные глаза сдавали ее с потрохами. — Что тебе нужно? — прохрипела девочка. — Давай поговорим! Хочу тебе рассказать кое-что. Нехотя она отодвинула задвижку и поднялась с колен, все еще пребывая в сомнении. Он подарил ей понимающую и сочувствующую улыбку, как ей показалось, и протянул свою руку. — Грейс, мне правда жаль, что тебя дразнят из-за твоих веснушек и... ну, ты сама знаешь, из-за того случая с твоей младшей сестрой, — Рон замялся, вновь послав ей ангельскую улыбку. — Если честно, они милые. Но если ты хочешь избавиться от них, я могу помочь. Как ты знаешь, моя сестра работает в школе, в старших классах. У нее тоже они были, если бы ты только видела сколько! Девочка шмыгнула носом и вытерла рукавом влажные щеки. Ему нравятся ее веснушки? Вот уж не думала! Они были уродливым пятном на ее лице, и без того смешном: вздернутый нос, слишком пухлые для ребенка губы, длинные волосы, а ведь они были слишком длинными и давно не считались модными. Мать запрещала ей урезать их больше, чем на три сантиметра, и теперь все смеялись над ней и ее доисторической вечной косичкой. — У мисс Канинг? Ты, наверное, шутишь! — Какие уж тут шутки. Они появлялись и появлялись с каждым новым днем, и чем старше Тиена становилась, тем крупнее они были, — с большим воодушевлением рассказывал мальчик, пожимая плечами. — Но затем она нашла одно средство. И с тех пор она всегда носит его с собой. Хочешь, я помогу тебе достать его? — И зачем тебе это нужно? — Может, ты мне нравишься. Девочка усмехнулась, но в животе ее что-то встрепенулось на тот момент. Рональд продолжил: — Правда. Но я не хочу, чтобы тебя обижали. Я вижу, что твои одноклассницы переходят все границы. А ведь ты можешь быть еще красивее их, если только захочешь! Поэтому я могу оказать тебе эту услугу. Я могу быть твоей крестной феей! Ее очень смешило то, как Рон разговаривал с ней. Это отвлекало ее от печали и вселяло шаткую, но все же уверенность в том, чтобы обрести в нем друга. И он делал ей комплименты и проявлял заботу. Это было так ценно после того, как она терпела насмешки целый год, а теперь, в первый учебный день нового года все повторилось снова. И девочка согласилась. Рональд держал ее за руку и вел на четвертый этаж, где занимались старшие классы. В ее голове все сомнения были усыплены. Рон умел развлекать и глядеть своими голубыми глазами так по-доброму. Она лишь закусывала губу от смущения и глазела на их сплетенные пальцы. Когда они миновали коридор и остановились возле кабинета химии, тогда-то в ее голову и закрались подозрения. — Разве мисс Канинг не преподает историю? — Доверься мне, маленькая Грейси Шервуд, ведь скоро ты будешь так благодарить меня! — он щелкнул ее по носу и подмигнул ей так игриво, что девочка залилась краской. А потом мир снова был разрушен. Только распался он на куда более мелкие осколки, потому что это было для нее так неожиданно. И больно. Друзья Рона, что поджидали их в классе, схватили ее за руки и потащили в кладовку. — Отпустите меня! Рон, Рон, скажи же им! За что вы так со мной? — закричала она так пронзительно, что и сама от себя не ожидала. Запястья заныли от боли. — Хватит кричать, Грейси, — зашипел вдруг Рональд и зажал ей рот рукой, — я же сказал, что помогу, я держу свои обещания. Я буду заботиться о тебе! Хочешь? Девочка отрицательно покачала головой и испуганно уставилась на третьего мальчика, который держал наготове свой блестящий телефон. Она была на грани истерики, но слезы так и не приходили. Только немой страх и бешеное сердцебиение. — Ну, а я хочу! — нежно улыбнулся этот голубоглазый мальчик и вылил ей на лицо чернила, размазывая их по щекам. Девочка дико заорала в его руку — так громко, насколько у нее хватило сил. Мальчики рядом загоготали. — Вот и все, Грейси Шервуд, теперь ты почти избавилась от ненавистных тебе веснушек. Как ощущения? — Да ты стала просто красавицей, Грейс! — заулыбался ее одноклассник, снимая позорное видео. — Помаши девчонкам рукой и скажи, что знаешь отличное средство! — Ну, хватит, парни, — прервал их Рон, наконец убрав ладонь ото рта девочки. — Вдруг заметят, пошли. Малышка тяжело дышала через нос и все еще жмурила глаза, боясь, чтобы чернила не попали туда и она не ослепла. Она чувствовала, как по лицу стекает вязкая жижа, как дрожат ее колени от страха снова быть скрученной и беспомощной. И когда она услышала, как захлопнулась задвижка на кладовой, она сделала это — испустила истошный вопль…***
Мои веки трепещут от дневного света, что будит меня так беспощадно. Озираюсь по сторонам и потираю ладонями лицо. Снова эти болезненные воспоминания детства настигают меня так не вовремя! Отдышавшись после такого четкого видения ненавистного Рональда, я резко направляюсь в ванну, прихватив с собой пачку сигарет. Стянув с себя ту малую часть одежды, что была на мне, я включаю холодный душ и сажусь в кабинке, высунув ноги на кафельный пол. Мою спину начинает покалывать от ледяных капель, когда я подкуриваю сигарету мокрыми пальцами и глубоко затягиваюсь. Рон — ни что иное, как пустое место. Трусливый лицемер, который наверняка уже дорос до высшего уровня подхалимства, совершая мелкие и крупные пакости. Он больше не тревожит меня, я сполна отомстила ему перед тем, как меня перевели в пансион для девочек. Тогда почему это происходит? Все эти сны, такие реальные сны, что я вновь чувствую себя маленькой и беспомощной Грейси, которую травили в школе. Хотя на этот вопрос у меня есть ответ: эти сны — они будто напоминают мне о том, что не стоит слишком доверять мужчинам. Это словно увесистый подзатыльник за мою наивность. Наспех приняв душ и укутавшись в огромное махровое полотенце, я падаю на кровать. И тут меня наконец настигает осознание того, что все, что случилось со мной в прошлую ночь, мне не привиделось. Итак, я здесь. В доме того, от кого так отчаянно силилась сбежать. Мои чувства в полном смятении. Счастлива ли я? Подавлена? Я не могу понять себя и охарактеризовать свое состояние. Но, безусловно, изменения произошли. О, да. Да еще какие! И от этого мне трудно заставить себя не чувствовать. Просто невозможно. То же самое, что заставить себя совсем не дышать. Эта потребность неизлечима. Она просто есть во мне. Я чувствую едва уловимый запах, что исходит от простыней с той стороны, где спал Рэй. Эти измятые простыни — как доказательство того, чем вчера мы занимались. Прикрываю глаза и утыкаюсь в постель носом, делая еще один глубокий вдох и тайно ненавидя себя за эту глупую шалость. Но до чего же он приятный, щекочущий ноздри, опьяняющий запах мужчины. Моего ли? Да, все по-настоящему. Мышцы моего тела изнывают после вчерашней нагрузки. Внутри меня начинают трепыхаться эти проклятые бабочки, когда в мыслях встают картины нашей ночи. Ведь все не закончилось в ванной комнате… Рэй отнес меня в постель и прижимал к себе всю оставшуюся ночь, будто желая отнять всю мою боль, иссушить слезы, которые я проливала так, как никогда прежде, позволив себе открыться. А после я проснулась ранним утром, ощутив на своем животе легкие поцелуи. Это снова был он. Посвежевший после душа, с красными щеками, видимо вернувшийся с пробежки. Его серо-голубые глаза были такими светлыми, и весь его вид снова вызывал во мне россыпь мурашек. Мальчишеский задор и эта игривость. Разве могла я выбраться из всего этого? Меня по-прежнему пугает перспектива быть чьей-то, но в глубине души я понимаю, что я уже в его полной и безоговорочной власти. Рэй будто частично исцелил меня этой ночью. Изъял из моего сердца обиды и боль, расчистив себе проход, чтобы остановиться там. Остановиться надолго. Мы снова предавались любви, когда в окнах задребезжал рассвет. Находясь еще в полусне, я целовала его руки, на которых так четко проступали вены, когда он обнимал меня сзади и снова возносил на небеса. Это было помешательством. Я не могла трезво соображать. В моей жизни так давно не было мужчины, более того, я ненавидела их всей душой, а теперь я полностью обнажилась перед тем, кто пробил мою броню. Обнажилась и физически, и что более важно — духовно. Я знаю, что теперь я под защитой. И эта мысль ужасает меня и в то же время убаюкивает. К ней нужно привыкнуть и постараться ужиться с ней, не ища очередного подвоха. Но ведь и он открылся мне, поведав о своей матери. Это было таким откровением и разрушением тех стереотипов, которые я навязала ему. Мы обменялись своими дикими зверьми, которые искалечили наши души. Он укротил моих, а я его. И, конечно, я знала, что мы сделали лишь шаг, только ступили на этот путь исповеди, если позволите. Но как говорил один мудрец, первый шаг – самый трудный и длинный среди последующих шагов. И он был просто безоговорочно прав. Заметив записку у прикроватного столика, я беру ее в руки, закусив губу: «Доброе утро, мисс Шервуд. Надеюсь, вы хорошо спали, ведь я так утомил вас вчера и сегодня, к своему стыду. Мне нужно решить кое-какие проблемы. Буду поздно. P.S. Оставайся у меня и не вздумай покидать дом до моего возвращения, Ханна! Я не шучу». Закатив глаза, я бросаю записку на подушки и, скинув полотенце, отправляюсь на поиски своей одежды. Он продолжает командовать. И этот его насмешливый тон: «мисс Шервуд», «к своему стыду» – это просто вызывающе! Но улыбка все же трогает мои губы, потому как к подобному быстро привыкаешь. И я люблю это в нем так же, как Рэй любит это во мне. Будто это одна нескончаемая прелюдия. Боже… «Буду поздно», — крутится у меня в голове, когда я натягиваю его боксеры, что сидят на мне словно короткие шортики, и продолжаю сканировать комнату. Такое чувство, будто он мой муж и отчитывается передо мной: «Буду поздно, дорогая, не скучай», «Я люблю тебя, милая женушка, буду поздно». Буду поздно… Да он ставит меня перед фактом! Чем же я хуже? И что-то внутри вдруг провоцирует меня, толкает на непослушание. Мне хочется увидеть его реакцию, понять, как поведет себя Рэй, выйдет ли он из себя? Он говорил мне когда-то, что он собственник, и мне страшно думать, что, начиная испытывать к нему сильные чувства, я подписываю себе смертный приговор, отрезая себя от постороннего мира. Я готова быть «его», если он предоставит мне пространство, если не лишит меня всего и всех, кто мне дорог. Ведь его власти надо мной, которую я начинаю ощущать, весьма сложно не бояться. Мне нужно быть уверенной. Мне нужно сделать для него последнюю и решающую проверку. Поймав свое отражение в зеркале с красивой оправой, я останавливаюсь. Смотрю на себя другими глазами. Где же та грань? И почему я не могу просто довериться мужчине, не оглядываясь назад и не дрожа от беспокойства? Но мое отражение продолжает заинтересованно глазеть на меня и молчать. Мокрые локоны липнут к лицу, а раскрасневшиеся щеки напоминают вдруг о вчерашней откровенной сцене, которая будоражит мое сознание. Кто я такая? «Я понимаю. Слишком понимаю тебя». Один удар сердца. Глубокий вдох. Как же мы похожи… «Тише, детка, иди сюда… иди поближе, я рядом». Второй удар сердца. Тяжелый выдох. «Не нужно, Ханна. Прошу, не нужно… Ты в отчаянии и ты до сих пор плачешь. Позволь мне успокоить тебя, детка. Только не так». Еще несколько быстрых ударов. Мне не хватает воздуха. Он стал частичкой меня, и нет больше шанса вернуться туда, где безопасно! Резко отвернувшись от самой себя, я судорожно начинаю надевать на себя первое, что удается найти: бюстгальтер и черные джинсы, туфли. Мои действия так хаотичны, нервны, что я даже решаю оставить волосы мокрыми. Самое главное — убраться побыстрее отсюда. Поражаюсь мыслям, своей реакции на произошедшее; мои руки дрожат, когда я застегиваю пуговицы на рубашке. Как же легко пошатнуть мое счастье. Оно такое хрупкое. Нет, я не покину этого мужчину. Я всего лишь решу свои вопросы так же, как он решает свои. И если это действительно мой человек, он будет рядом. Он не задушит меня своим контролем. Он поймет. Он ведь поймет, правда? Схватив с пола сумку, я сую туда туфли и, перекинув ее через плечо, направляюсь к балкону. Чтобы спуститься по крепкой лозе вниз и остаться незамеченной перед Вилсоном, мне нужно хорошенько постараться… Ну, значит так тому и быть.***
Минуя знакомые улочки, я вдыхаю полной грудью свежесть этого вечера. Воздух такой терпкий, с примесью послеобеденного дождя и сладкими запахами, доносящимися из пекарни неподалеку. Я люблю этот район, в котором уже как год поселился мой друг. Зачастую, ночуя у Рича, мы забегали утром перед работой в маленькую лавку и завтракали теплыми булочками с крепким кофе, болтая без умолку, а иногда просто наслаждаясь молча. Всегда было хорошо и комфортно. Перешагивая через лужи в своих бежевых туфлях-лодочках, я отгоняю от себя дурные навязчивые мысли: что, если он отмахнется от меня, как от мухи, после вчерашней сцены? Или он так зол, что едва обронит слово, когда увидит меня на пороге своей квартиры? Что, если теперь нашей дружбе настал абсолютный конец? Оступившись, я едва не угождаю в глубокую лужу, еле успев вернуть равновесие. Я кажусь себе немного несуразной, вырядившись на свадьбу в грязно-голубое платье с вырезами на спине и груди. Особенно потому, что не прочь бы скинуть туфли и сейчас же прыгнуть в эти самые лужи. А потом побежать босой в нашу пекарню, которая так и манит своей вывеской, и отогреться, болтая ногами на высоком барном стуле на их веранде. И все же, я уже поднимаюсь по знакомым ступенькам в этом своем вычурном платье, которое прикупила по дороге; оно немного свободное, но так чудесно струится по всем моим изгибам при ходьбе. И о чем я только думала? Скорее всего, в моей голове было абсолютно пусто, ведь как только я увидела его на витрине, то поняла, что оно будто пошито специально для меня. Это странно: питать слабость к поистине женским вещам было прерогативой Уин, не моей. Но вот она я — веду себя, как настоящая девчонка, сама того не осознавая. Остановившись у порога и выдохнув, я наконец нажимаю на кнопку звонка. Не проходит и нескольких секунд, как дверь открывается и передо мной предстает Ричи. Он растерянно смотрит на меня, едва не раскрыв от удивления рот. Его черный смокинг потрясающе сидит на нем, на удивление подчеркивая его развитые мускулы и широкие плечи. Это действительно он? Бабочка небрежно висит у него на шее, а на голове творится настоящий беспорядок. Такой Рич мне знаком. Он хмурит лоб и продолжает смотреть на меня, внимательно изучая. Мне становится не по себе, отчего я тайком нервно заламываю пальцы за своей спиной. — Хани? — будто оклемавшись от ступора, неверяще молвит мой друг. Я натянуто улыбаюсь и отвожу свои пристыженные глаза в сторону. Почему я чувствую себя такой виноватой? В конце концов, на его руках вчера была кровь, как бы напыщенно это ни звучало. Именно Рич был инициатором той потасовки, в результате которой все произошло так, как оно произошло. — Я не опоздала? — Нет. Как раз вовремя… Но я, признаться, не ожидал увидеть тебя. — Отчего же? — вернув ему столь же обманчивую улыбку, спрашиваю я. Все еще стоя на его пороге, я тут же добавляю: — Пустишь меня? — Да… да, конечно, прости. Шагнув внутрь, я озираюсь по сторонам, не зная точно, чего именно ожидаю увидеть. Возможно, мою замену для сопровождения на свадьбу? Но девушки в доме нет. Только обычный шум, доносящийся из комнаты близнецов. Я сажусь на диван и наконец нахожу в себе силы поднять взгляд на Ричи и выслушать его. Наш диалог явно не складывается, и от этого я чувствую себя настоящей дурой. Внезапно вся моя уверенность сходит на нет. А чего я ожидала? Я отшила его вчера, предпочтя Рэя, кто бы виноват там ни был. — Можно вопрос? — закусив губу, Ричи присаживается напротив меня, на край своего потрепанного кресла, которое я так люблю. — Можно, — отвечаю ему и внутренне съеживаюсь в маленькое существо. Это не сулит добра. — Твой напыщенный кавалер знает, что ты здесь? Я тяжело вздыхаю. Конечно, разве может быть иначе? — Я не его зверушка, Ричи, чтобы сидеть на привязи или отчитываться перед ним, будто я его... — слова вертятся на языке, но я так и не нахожу нужных. — Словно я… — Словно ты его. Все верно, — горько усмехается мой друг. — Ты снова навлекаешь на себя проблемы, дорогая. Конечно, не только на себя, но, если честно, мне плевать, — он пожимает плечами, и я вижу этот взгляд, обращенный ко мне. Он полон боли и злости. Подорвавшись с места, я приближаюсь к нему вплотную и смотрю на него сверху вниз. Вся неловкость между нами трансформируется в нечто агрессивное и отчаянное. — Ты не смеешь обвинять меня в том, что я пытаюсь быть счастливой. Я правда пытаюсь, и это весьма тяжело выходит, когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас! — кричу я, сжав свои пальцы в кулаки. Я так зла на него за эту дурацкую любовь, которую он себе надумал. Так зла, что готова ударить его в эти небритые щеки. Или с силой толкнуть, чтобы, упав, он выбил из своей головы все эти глупые мысли о «нас». — Почему ты не можешь порадоваться за меня? Неужели это так сложно? Это несправедливо, Рич! Направив свой указательный палец в его грудь, я уже хочу его ткнуть, как он перехватывает мои запястья, предотвратив нападение. В его таких родных глазах по-прежнему плещется опустошенность, но губы изгибаются в улыбке, а затем я слышу этот его смех. Он будто нанес моему сердцу множественные порезы. Горький, искусственный смех. — Посмотри же на меня, Хани. Разве я не счастлив? — Ты издеваешься! Правда издеваешься! — кипя от злости, я вырываю свои запястья из его хватки и толкаю его в грудь. — Хватит, Ричи. Не делай мне больно. Прошу тебя, не надо. Глубоко вздохнув, он запускает свою пятерню в волосы, едва ли не вырывая свои буйные пряди. Молча он переводит дух и, потерев лицо от досады, снова возвращает ко мне свой взгляд. — Зачем ты здесь? — говорит он так тихо, будто слишком устал от того, что происходит. Происходит долгое время. И я понимаю, что всегда знала о его чувствах, просто не хотела в них верить всерьез. Теперь это неизбежно. Отступать некуда. — У твоей сестры свадьба. — Чушь собачья. Зачем. Ты. Здесь? — повторяет Ричард, проговаривая каждое слово. Тяжело сглотнув, я придаю своему голосу уверенности, чтобы он не дрожал, но все равно ни черта не выходит: — Я не хочу терять тебя. Он прикрывает глаза и качает головой. В эту самую секунду я чувствую себя настоящей дрянью, каких еще нужно поискать, но сделать ничего не могу. Я люблю его. Но люблю не совсем той любовью, какой бы он хотел и какой он заслуживает… — Пожалуйста, Ричи, убей в себе это — все свои надуманные чувства ко мне. Поверь мне, я совсем не такая, какой тебе кажусь. Я испорченная и поломанная. Я тебе совсем не подхожу, — почти шепчу я, подойдя к нему снова и взяв его лицо в свои ладони. — Ты мой самый близкий друг, без вранья. Ты светлый и талантливый. Перед тобой просто толпы выстелются. Не марай себя. — Что ты несешь, Ханна, замолчи, пожалуйста, замолчи, — все еще не открывая глаз, шепчет он в ответ. Его прекрасное лицо омрачает гримаса боли. Я не могу отдернуть своих рук. Пальцы будто приклеены к его щекам. Чувствую, как к горлу подступает спазм, будто комок слез, готовых обрушиться на меня сию же секунду. Это нечестно. Почему это происходит со мной? Именно тогда, когда я обретаю такую еще совсем шаткую платформу счастья. Вижу, как Рич тяжело сглатывает, как перехватывает мои пальцы, что застыли на его щеках, и не дает им соскользнуть с лица. Внутри меня проносится настоящий поезд, раздробив все внутренности. Так оно ощущается. И мне стыдно за эти секунды перед Рэем, но что… что я могу? Слезы наворачиваются на глаза. Ричи мне гораздо ближе, но что делать со своими такими сильными чувствами, обращенными совсем не к моему другу? — Вот черт, я как всегда не вовремя, — ругается себе под нос один из близнецов, когда мы, застывшие, оборачиваемся в сторону кухни. Брайан широко улыбается. — Семейная драма? — Свали на хер, — шипит сквозь зубы Рич, отодвигая мои руки от себя и поднимаясь. И что-то внутри меня переворачивается, когда он отталкивает меня так бесцеремонно. Я просто эгоистка. Теперь я понимаю это и уже ненавижу себя так люто, как только способна ненавидеть. — Это, блять, было грубо, мужик, — цокает Брай и берет из холодильника два энергетика. Затем, подмигнув мне, добавляет: — Не грусти, Хани Мун. Он тебя не достоин! — Брай! — орет из соседней комнаты его брат. — Да иду, придурок, уже иду! Когда этот вихрь захлопывает за собой дверь, меня оглушает тишина. Неловкая, давящая на перепонки. Усилием воли я перевожу взгляд на своего друга. Ричи, играя скулами от негодования, изо всех сил старается завязать бабочку, ремешки которой то и дело выскальзывают из пальцев. Тихонько подойдя к нему, я медленно застегиваю петельку и поправляю галстук-бабочку, молясь про себя, чтобы не встретиться с ним глазами. Но когда удача была на моей стороне? Такие теплые карие глаза, так похожие на карамель, что он любил добавлять в свои особенные коктейли, снова с болью и только ему понятной мольбой смотрят на меня. Грустно улыбнувшись, он произносит: — Все, забыли, ладно? Я по-прежнему твой друг, к которому ты всегда можешь обратиться и поплакаться в жилетку, если это необходимо. Мои руки, четыре сменных жилетки, плечи – все в твоем распоряжении. — Я никогда не плачу, — подарив ему на этот раз искреннюю улыбку, лгу я. — Времена бывают разные. Даже у таких стойких девочек, как ты, — щелкнув меня по носу, отвечает Ричи, и я тихонько смеюсь, чувствуя облегчение. Конечно, у нас больше никогда не будет таких отношений, как прежде. Но кто знает, где кончается та самая грань дружбы и начинается нечто более интимное. Глубина чувств — она неизмерима. Это трудно обозначить и дать этому название. Как ни крути. Только одно я точно знаю: Рэй — он мое связующее звено с самой собой. Тот, кто примирил меня с моими сущностями, что обижали меня изо дня в день. И я хочу быть рядом с ним. Даже сейчас, когда Рич продолжает смотреть на меня этим своим взглядом, все еще улыбаясь, не показывая внутренней боли от безысходности нашего положения. Я питаю чувства к ним обоим… И теперь начинается мой ад. — Ты идешь, Хани? — запихнув бумажник в карман и брызнув себе на шею парфюм, окликает меня мой друг. Поднявшись с места, я следую за ним, отмахиваясь от мужских духов, запах которых щекочет мне ноздри. — Ну и надушился, бог мой! Неужели собрался клеить девчонок? — Непременно. На черта ты мне сдалась, — усмехается Рич и, потянув меня за руку, выводит из квартиры.***
Это была особенная свадьба. Одна из тех, когда ты с замиранием сердца наблюдаешь за двумя людьми, которые светятся изнутри от счастья. Это не приклеенные глупые улыбки, не фальшивые поцелуи — все от души. Мне было не по себе. Ведь по сей день я скорее относила себя к скептикам, что закатывали глаза при подобном проявлении чувств, тяжело и устало вздыхали от романтики, которой, казалось, было пропитано все; попивали шампанское где-то на задних рядах, а потом уходили, не дождавшись конца, растаптывая лепестки роз, которыми усеян пол. Но что-то внутри меня надломилось. Дало трещину. Я с искренним упованием наблюдала за Рэйчел, родной сестрой Рича, и восторгалась ее грациозностью и, как ни странно, любовью к своему теперь уже мужу. Я, будто маленькая девочка, заинтересованно следила за влюбленной парой, подмечая, как они ведут себя друг с другом. Каждый жест, каждый взгляд, каждое прикосновение. Это было в новинку для меня. Ведь родители никогда не были нежны друг к другу, да и моя сестра с Себом прятали свою любовь, если она и была, за ширмой. Помнится, была замужем и моя тетя, к которой мы девочками ездили на каникулы в Денбишир, но она давно уж овдовела. Да, со мной было все весьма печально. У меня просто не было достойного примера перед глазами. Я была соткана из сомнений и противоречий и хорошо понимала это. И это очередное доказательство того, что Ричи мне не пара. Его семья светилась любовью и готова была поделиться своим теплом с любым, кто в нем нуждался, принять с распростертыми объятиями. Быть может, потому все дочки семейства МакАдамс, старшие сестры Ричи, были по-настоящему счастливы? У них был пример… И да, так было гораздо проще. Они росли в любви и теперь взращивали эту любовь уже в своих собственных семьях. Пробравшись тайком к своему столику вдали от прожекторов, я пью уже третий бокал чудесного шампанского и наблюдаю за лучшим другом, танцующим со своей самой старшей племянницей Холли. Малышке семь и она обаятельная смесь любопытства и остроумия. Она его любимица. У Ричи целых три племянницы, и отец семейства – Гувер – возлагает большие надежды на своего единственного сына, уже порядком устав от вереницы девчонок, которых ему подарили жена и дочери. — Боже правый, Ханна! Это и вправду ты? — восклицает женский голос позади меня. Развернувшись, я встречаюсь лицом к лицу с прекрасной женщиной, каких мне редко доводилось видеть. Я узнаю ее мгновенно. Эта женщина — Кэйтлин, мама Ричарда. Тут же угождая в ее теплые объятия, я приветствую ее, улыбаясь тому, как по-девчачьи она подставляет свои щеки. — Я и не надеялась тебя увидеть, милая! — смеется она, продолжая держать меня за руку. — Накануне я болтала с Ричардом и он сказал мне, что ты вряд ли сможешь приехать. И вот — ты здесь! Как я счастлива! Ты так похорошела с нашей последней встречи. — Спасибо, Кэйтлин, — благодарю ее я, опуская в смущении глаза. Вся его семья просто излучает свет. И мне так неловко быть частью того, чем я совсем не являюсь. И все же его мама так не считает. — И что же? Вы с моим паршивцем наконец вместе? — Что? Нет… Кэйтлин, мы с Ричи просто друзья, — еле выдавливаю из себя я. В горле пересыхает. Женщина хмурится, искажая свое чудесные черты лица складками между бровей. Тяжко вздохнув, она переводит свой взгляд на танцующего сына и внучку. — Я понимаю, что, возможно, сую нос туда, куда мне не следует. Но Рич так смотрит на тебя. Будто весь мир равняет под тебя, — она прячет свое смущение за улыбкой, качая при этом головой, словно поражаясь самой себе. Я подмечаю их столь очевидное сходство и понимаю то, что она говорит после: — Мы с ним близки, знаешь. Он не маменькин сынок, нет, но, бывает, делится со мной. Только не рассказами, а своим личным пространством. Сидит на веранде, когда приезжает домой, вырисовывает каждую твою черточку в портрете и… не прогоняет меня, знаешь. Я такая глупая женщина! Ты понимаешь, о чем я? — Я понимаю, миссис МакАдамс, честно, понимаю, — отвечаю ей я, испытывая укол вины. — Он будет счастлив. Даю вам слово. — «Только не со мной», — мысленно добавляю я. — Прости меня, старую женщину, Хани, — смеется Кэйтлин со слезами в глазах, не отрывая их от танцпола. — Рейчел, моя младшая дочка, уехала, и теперь наш дом с Гувером совсем опустел. Ричи постоянно в Лондоне, и у меня сердце не на месте, — добавляет она и переводит свой грустный взгляд на меня. — Я не плаксива, упаси боже, но сегодня такой день, что у меня просто закончились мои платки. — Держите мой, Кэйтлин, — ободряюще улыбаюсь ей я и вытаскиваю из своего клатча носовой платок. — Холли, смотри-ка! Она снова за свое, — хохочет Рич, подойдя к нашему столику, держа за руку свою очаровательную племянницу. — Остановите эту женщину, кто-нибудь! Двое рыдающих родителей за вечер — это слишком! Усмехнувшись, я перевожу взгляд на отца Ричи, что буквально повис на хрупких плечах своей младшей дочери, тайком утирая слезы. Мое сердце екает. Это колит своими тоненькими иголочками она – зависть. Мой собственный отец далек от проявления подобных чувств. По крайне мере, сейчас. Это наводит меня на одну простую мысль: а умеем ли мы радоваться чужому счастью? Наверное, только те из нас, кто сам счастлив и полноценен. Я как минимум неполноценна. И знаю лишь одного человека с серыми, дикими глазами, способного заштопать дыры в моем сердце. Противная самой себе, в эту самую минуту я тихонько ругаю себя за то, что такая черная и страдающая душа оказалась на этом светлом празднике, рождении новой семьи. Семьи, в которой мне не следует быть. — Хани, только не говори, что моя матушка снова старалась свести нас с тобой, — окликает меня Рич и наклоняется к нам с Кэйтлин, приобнимая обоих за плечи. Холли посмеивается со всех нас, болтая ногами и сидя на коленях у бабушки. — Ставлю десять баксов, что ба делала это, — улыбается она. Кэйтлин лишь шмыгает носом и закатывает глаза, напоминая мне маленького подростка. От теплоты у меня разрывается сердце. — И что? Сработало, Хани? Твое сердце немного оттаяло? — ухмыляется Рич, приподняв одну свою бровь. Понимаю, что он шутит, – в конце концов, мы всегда так шутим, – но… ни черта это не смешно. — Ричард, ну что ты за деревенщина! Через свою маму ты не добьешься расположения девушки! Прости, бабуль, — мило улыбается девочка Кэйтлин. — Лучше послушай мои советы, и, может быть, покинешь свою «френд-зону» хотя бы через год, — гордо добавляет Холли и, подорвавшись в места, тянет бабушку за собой. Проходя мимо меня, она намеренно громко шепчет мне на ухо, чтобы Рич услышал ее: — Хани, Ричи просто привык, что все женщины семьи вьются вокруг него, не сдавайся так просто! — и, чмокнув меня в щеку, скрывается вместе с уже смеющейся Кэйтлин. — Холли! — шипит он, стараясь спрятать от меня улыбку. — Нужно заглянуть к Аманде и сказать ей, что ее дочь — мелкая дьяволица. Она проводит слишком много времени за мелодрамами в свои несчастные семь. — А мне кажется, они вовсе не несчастные, — вздыхаю я. — Чудесное время. И твоя семья… тоже чудесная. Рич садится рядом и придвигает ко мне стул, внимательно изучая мое настроение. Одна романтическая композиция сменяет другую, и кажется, этот вечер идеален. Тогда отчего же на душе так паршиво, что хочется выть, будто обиженный ребенок? Неожиданно эти светлые люди ранят меня в самое сердце, сами того не желая и не осознавая. — Мама слишком наседала на тебя, Хани? Прости за ее импульсивность, — доносится до меня его приглушенный шепот. Чувствую, как его мягкие пальцы разворачивают мой подбородок к нему. Я отвожу взгляд, не в силах вымолвить и слова. — Поговоришь со мной, м-м? — Ричи… — Что? Я ни скажу больше ни слова о нас, я пообещал. Просто хочу знать, что тебя так тревожит. Мое горло саднит от слов, которые я никогда не произнесу. Я больше не хочу причинять боль. Не хочу быть той, которая рушит. Той, которая оставляет грязные следы на белом полотне. Только не сейчас. И не с ним. Слышу словно вдалеке знакомые и такие родные мотивы джаза. И делаю еще несколько глотков из своего бокала. И как только я узнаю песню, мою спину прошибает холодный пот. Нет. — О, вот и твой Фрэнк. Пойдем, потанцуем, Хани. Я прогоню твою меланхолию своей неуклюжестью. Ты будешь улыбаться, — заманивает меня Рич и дарит широкую улыбку, словно подтверждая свои слова. Он встает и тянет меня в середину зала, не замечая моего протеста. Его ладонь ложится на мою талию как раз тогда, когда Фрэнк начинает первый куплет. I know I stand in line, Until you think you have the time To spend an evening with me, And if we go someplace to dance, I know that there's a chance You won't be leaving with me Я знаю, что «стою в очереди», До тех пор, пока ты не решишь Провести вечер со мной. И если мы пойдем куда-нибудь потанцевать, Я знаю, что есть шанс, Что ты не уйдешь со мной. Кажется, будто мир сговорился за моей спиной. Да что же не так со мной? Рич мягко улыбается, снова переводя все в шутку. Он то кружит меня, то бодается со мной, уперев свой лоб в мой лоб, но я замечаю блеск в его глазах. Такой блеск дает неприкрытая боль. Мне это известно. И в этот момент я уже знаю, что рушу его. And afterwards we drop into a quiet little place And have a drink or two And then I go and spoil it all, By saying something stupid like "I love you" После мы заскакиваем в маленькое тихое местечко И выпиваем пару бокалов, А потом я все порчу, Говоря какую-нибудь ерунду вроде «Я люблю тебя». Он пожимает плечами и улыбается еще шире, привлекая меня к себе еще ближе. Плавный ритм песни погружает меня в другую реальность. Туда, где я не испорчена, туда, где я светлая и легкая девушка, способная вскружить голову такому, как он. Вскружить, но затем загладить свою вину и быть по-настоящему рядом. Шутить с его семьей и знать наверняка, что сделаю их сына счастливым. Быть заодно с его племянницей. Забавляться наедине, взъерошив его непослушные пряди, и тайком дарить поцелуи, работая в клубе. В груди становится тесно от тех эмоций, что наваливаются на меня тяжелым грузом. А его любовь — не тяжелый груз, а дар. Она должна быть даром. Женский и мужской голос сливаются воедино, убаюкивая мои печали, но не исцеляя их. I practice every day to find Some clever lines to say To make the meaning come through, But then I think I'll wait Until the evening gets late And I'm alone with you Я практикуюсь каждый день, пытаясь подобрать Такие слова, Чтобы ты меня правильно поняла, Но потом думаю, что подожду До конца вечера, когда буду Наедине с тобой. Даже сквозь шум толпы и звуки музыки я слышу его тяжелое дыхание. Чувствую, как его пальцы поглаживают открытый участок моей кожи на спине. Чувствую, но не ничего не могу с собой поделать. Знаю, что в этот миг мы так уязвимы, что еще немного – и из наших глаз потекут соленой поступью дорожки слез. Знаю – и продолжаю быть в его руках, ощущая, как его губы прикасаются к моему уху, нашептывая слова знакомой мне песни. The time is right, Your perfume fills my head, The stars get red And oh the night's so blue, And then I go and spoil it all, By saying something stupid like "I love you" Наконец, нужный момент, Запах твоих духов дурманит, Звезды краснеют, Наступает темная ночь, И я все это порчу, Говоря нечто глупое вроде «Я люблю тебя». Оркестр замолкает. И реальность, наконец, настигает меня. Я по-прежнему в его руках. Еще вчера я обрела свое счастье совершенно в других руках, а теперь... теперь я снова все порчу. Мимо нас проносятся пары, покидая танцпол, но мы не можем сдвинуться с места. Мне хочется заорать на весь зал, разбить что-нибудь, но все, что я могу, это осторожно убрать руки Рича от себя и со страхом взглянуть в его лицо. «Не надо», — говорю я одними губами, и он понимает меня. Я вижу отчаяние, вижу реакцию, которая так больно ранит меня и его. Бытует мнение, что отверженным гораздо больнее и страданий им достается куда больше, чем тем, кто отвергает. Так ли это? Ведь сейчас единственное, что мне хочется, это забрать всю эту боль в его взгляде и все муки себе. Я снесу все, что выпадет на мою долю, лишь бы уберечь его. Мой друг. Моя защита. Моя поддержка. Человек моей души, но не человек, которому принадлежит мое сердце. Это так. И он видит это, поджимая свои пухлые губы. На его правой щеке красуется ямочка. — Хани, — шепчет Рич и делает шаг ко мне, желая сгрести в объятия. Но вместе с ним я совершаю шаг назад и снова качаю головой. Прочь. Мне нужно уйти отсюда прочь и заставить его возненавидеть меня. Другого пути мне не вынести. Пусть лучше так. Пусть в его глазах будет гореть адским пламенем ненависть, чем эта боль. Всегда боль. Слезы, наконец, пробивают мою оборону и уже скатываются по щекам тоненькими ручейками. Прикрываю рот ладонью и разворачиваюсь к выходу, не оглядываясь. Я просто чертов разрушитель. Пробираясь к выходу, я слышу, как меня удивленно окликает Кэйтлин, но не смею обернуться. Минуя танцующие пары, я выбегаю на улицу и замираю на ступеньках, увидев перед собой того человека, кто утешал меня всю прошлую ночь. Рэй стоит рядом с рестораном, опираясь на свой байк и держа правую руку в кармане. Пальцы левой же руки с сигаретой так и не достигают его губ. Мы встречаемся глазами. Он тушит следы своих нервов носком ботинка и хмурится. Аддингтон оценивает мой наряд, и едва лишь уголок его губ приподнимается, как я бросаюсь сломя голову через ступеньки и врезаюсь в его объятия. — Клянусь, я убью тебя, Ханна, — спокойно говорит он, прижимая меня к себе так крепко, что мне тяжело дышать. Боль разрастается во мне, и я хватаюсь за его крепкое тело еще сильнее, пропитывая его футболку своими слезами. Его запах, его руки, его близость — вот оно, мое исцеление. — Будь моим убийцей, — последнее, что мне удается прохрипеть, прежде чем его губы настигают меня.