Дикие омуты

      POV Рэй       Я очень сдержанный человек. Внутри я могу закипать от ненависти или воодушевления, но, к счастью, я скуп на эмоции. Возможно, я вырос таким потому, что с раннего детства отец приучал меня к строгости и терпимости, уверенный в том, что расчётливый человек с холодным рассудком наверняка однажды сможет стать уважаемым и великим. Одним из правителей. Но в тот момент, когда я взял на руки Ханну – обессиленную, раненую и без сознания, я забыл абсолютно всё, чему меня учили в детстве.       Кровь приливает к лицу, а в висках бешено стучит. Распахиваю заднюю дверь автомобиля и предельно аккуратно кладу девушку на сидение. Диктую адрес, следом запрыгивая в машину.       – Езжай, живо! – севшим голосом кричу я пареньку, что ошарашенно наблюдает за происходящим с кресла водителя.       Стараясь не терять равновесие от высокой скорости, что набирает шофер, я задираю её тонкую майку наверх и начинаю рассматривать рану в боку: кажется, пуля прошла навылет, но точно утверждать не смею, слишком рискованно. Вытаскиваю складной ножик и делаю надрез на своей рубашке, дабы оторвать кусок. Делаю всё быстро, не переставая посматривать на Ханну время от времени, проверяя её состояние. Сердце колотится, гулко ударяясь о грудную клетку. Стук. Ещё стук. Ритм зашкаливает, и я отчётливо чувствую его. Слегка приподнимаю над сидением её хрупкую талию и обматываю ткань рубашки вокруг в попытке остановить кровотечение. Наклоняюсь к Ханне и слышу её затруднённое дыхание. Она жива! На прекрасном лице замечаю красный след, оставшийся от ублюдка, которого я свалил в злосчастном переулке. На чувственных губах, что ещё недавно кривились в усмешке, я вижу кровь и небольшую опухлость. Продолжаю бегло осматривать её: содранные голые ступни, счёсанные руки и, вдобавок ко всему, снизу, из-под порванных джинсов виднеется укус. Как же ты во всё это ввязалась? Глупая девчонка!       Скулы сжаты, а мои руки в крови. В мыслях снова всплывают недавние события. То, как я последовал за ней и обнаружил её туфли недалеко от клуба; как словил машину и нервно оглядывал всё вокруг, прислушиваясь к малейшим звукам на тёмной улице. Звуки огнестрельного оружия заставили меня незамедлительно ринуться на шум, прикрикивая на испуганного, но не растерявшегося водителя.       Визг тормозов принуждает меня вырваться из воспоминаний и оглядеться. Знакомый дом. Машина остановилась. В спешке расплачиваюсь с пареньком и осторожно беру на руки Ханну. Ощущаю жар, несмотря на ночную прохладу. Страх за девушку ловит меня в свои скользкие лапы, а острая боль пронзает всё тело при мысли о её смерти. Неужели это всё происходит со мной? Снова чувствую кровь от её ранения на своих руках. Да, чёрт возьми, это грёбанная реальность!

***

      Тепло. Тепло обволакивает всё моё тело, и становится невыносимо жарко. В камине колыхает огонь, отбрасывая причудливые тени языков пламени. А за окном ночь, что уже давно вступила в свои законные права. По крыше тарабанит дождь. Помнится, ещё несколько недель назад я сидел вот так, в такую же дождливую холодную погоду и думал о ней. Я злился, взращивал в себе ненависть к ней и мечтал лишь о том, чтобы наказать выскочку. И что теперь? Сижу у её ног, улавливая малейшую перемену дыхания…       Ханна лежит на гостевом диване. Её пушистые ресницы всё ещё опущены, а лоб слегка нахмурен. Без высоких каблуков и её привычного самомнения она кажется мне милой и миниатюрной. Едва касаюсь её лица, проводя по нему подушечками пальцев и отодвигая прилипший к щеке локон. Мой взгляд замирает на её губах, которыми ещё сегодня я так наслаждался. Мягкие и тёплые, а на вкус словно сладкая малина. Из моих таких личных помыслов меня вырывает тихий шорох шагов дворецкого. Убираю руку от её лица и бросаю беспокойный короткий взгляд на мужчину. Будучи в прошлом военным врачом, Вилсон смог провести тщательный осмотр ещё несколько минут тому назад. На серьёзном лице я не заметил и проблеска тревоги; он лишь сообщил, что вполне справится сам, а её состояние не позволяет дожидаться врачей. Я нервничаю. В его руках находится поднос с медикаментами, бинтами и водой. Не успеваю я разглядеть остальное, как мужчина снимает свой жилет и закатывает рукава рубашки до локтей. Его сосредоточенный взор останавливается на подносе, где он начинает возиться с различными пузырями и бинтами.       – Вилсон, может, объяснишь мне, что ты, чёрт возьми, собираешься делать? У неё сквозное ранение? Ты осмотрел укус? – цежу сквозь зубы я, начиная паниковать.       – Извините, сэр, просто, осматривая раненых, я всегда нахожусь в неком трансе. Окружающий мир для меня гаснет, и остаётся лишь рана и мои руки, которые до сих пор помнят всё, – губы Вилсона трогает лёгкая полуулыбка. – Вашей гостье сказочно повезло, сэр. Ранение касательное, пуля не попала в глубину тканей. Вы неплохо соорудили давящую повязку из рукава своей рубашки, поэтому кровотечение уже чуть меньше. Сейчас я обработаю рану и наложу бинты. Что касается укуса, то с ним мы тоже справимся. Возможно, это будет болезненно, но, к счастью, швы накладывать не придётся.       Я киваю, ощущая, как страх медленно отступает. Вилсон продолжает возиться с медикаментами. Устало потираю ладонью лицо, чувствуя утомление от сегодняшних событий. Этой ночью я снова чуть не перешёл дозволенную черту. Я вновь боролся со своими демонами, которые толкали меня на убийство того кретина. К счастью, вовремя остановился. Слепой гнев не поборол меня. Я одержал победу.       Внезапно позади себя я слышу едва уловимый протяжный стон и шорох. Резко разворачиваюсь, встречаясь с мутным взглядом Ханны.       – Проклятье! – тихо хрипит она и пытается подняться, испуганно озираясь по сторонам.       – Эй, – шепчу я, придвигаясь к девушке чуть ближе. – Всё в порядке, Ханна. Ты в моем доме.       Её потерянный взгляд задерживается на мне. Немного дольше, чем полагается. В янтаре читаю её растерянность. Она потирает виски и чуть дёргается, когда Вилсон начинает развязывать повязку, уже полностью пропитанную кровью. Недоверчиво рассматривает меня и дворецкого, хрипло дыша.       – Я бывший врач, дорогая. Вот, выпей воды. Ты потеряла много крови, поэтому не стоит сейчас перенапрягаться, – говорит Вилсон и протягивает ей стакан. – Сейчас я должен обработать твои раны и обеззаразить их.       Ещё несколько секунд она с опаской поглядывает на седого мужчину, а затем принимает из его рук воду и согласно кивает. Едва привстав, чтобы отпить несколько жадных глотков, девушка резко хватается за голову и болезненно шипит.       – Кажется, она стукнулась головой при падении, Вилсон, – хмурясь, обращаюсь я к дворецкому.       – Как твоё самочувствие? Тебя не тошнит? – заботливо интересуется он, осматривая голову Ханны.       – Вроде всё в порядке. За исключением адского жжения в боку и лодыжке, – всё ещё севшим голосом отвечает девушка.       – Хорошо. Как такового сотрясения нет, но возможны непродолжительные головные боли какое-то время.       Вилсон приказывает ей откинуться назад и приступает к обработке ран, доставая различные мази и антисептики из аптечки. Девушка избегает моих взглядов, то и дело шумно выдыхая и цепляясь своими тонкими пальчиками в подушки. Она держится стойко: стискивает зубы и старается смотреть лишь вперёд. Мои руки зудят от желания прикоснуться к ней и утешить. Взять её боль на себя. Обезопасить. Собственные мысли пугают меня, но совсем не отталкивают. Более того, желание защитить её растёт всё больше, когда из уголка её глаза всё же срывается слезинка. И сейчас, когда она уже пришла в себя, мои эмоции снова забиваются внутрь меня, не позволяя никому разглядеть во мне бесхребетного и сопереживающего парня. Все чувства при себе, под увесистым замком. Спрятаны от посторонних глаз. Привычка укоренилась во мне намертво. Лицо остаётся беспристрастным. Словно это был совсем не я, когда дрожащими пальцами разрывал на себе рубашку и молил, чтобы эта сумасшедшая девка выжила. Да, это был совсем не я.       Когда Вилсон заканчивает перевязку, он покидает гостиную, оставив на столике графин с водой и различные заживляющие мази. Ханна всё так же молчит, разглядывая блики, что отбрасывает камин. Её чуть припухлые губы плотно сжаты, а взгляд потерян. И тогда я чётко осознаю, что эта девочка поистине храбрая и сильная духом. Мысленно усмехаюсь, вспоминая себя в ранние годы, когда нарушив обещание, данное отцу, и убежав в кино вместо занятий, принял несколько болезненных ударов по лицу и не издал и писка. Отец всегда твердил, что во всём должна быть стабильность и отступать от своей цели, отвлекаясь на поверхностные желания, – предельно глупо и не прагматично. Мне тогда было всего восемь лет, и да, чёрт подери, я знал, что такое прагматичность.       – Наверняка теперь я должна вам как минимум дорогую рубашку, граф, – грустно усмехается девушка, решив наконец нарушить затянувшееся молчание.       – Ты ничего не должна мне, Ханна. Разве что называть меня по имени, – так же тихо отвечаю ей я, бросая тёплый взгляд в её сторону.       Её хрупкое и гибкое тело прикрыто тёплым пледом, под которым лишь нижнее белье. По спине пополз сладкий озноб, когда боковым зрением я вновь лицезрел её полуобнаженное тело. Второй раз за ночь. Напоминая себе неудовлетворенного подростка, я весь горел, искоса посматривая за спину Вилсона. Для обработки ран следовало скинуть одежду.       Я испытываю целую смесь различных чувств: возбуждение, злость, притяжение и некую нежность. Это затрудняет моё дыхание и принуждает внутренне метаться, как загнанный в угол зверь.       Вспоминаю, что на мне до сих пор порванная рубашка, пропитанная её кровью. Недолго думая, тянусь пальцами к пуговицам. Кусок ткани откинут в сторону, но моё тело по-прежнему пылает от её близости. Мысленно ругаюсь. И с каких пор я стал таким застенчивым?       – Я думала, вы давно свыклись. По мне, так это даже забавно, – слегка запинаясь, продолжает она. Разворачиваюсь к девушке лицом и встречаюсь с ней глазами. Секунда – и её шальной тёмный взгляд соскальзывает с моего лица на голую грудь. Ухмыляюсь. Пойманная, Ханна резко отводит глаза.       – Пожалуй, я соглашусь. Твой изощрённый сарказм иногда радует даже меня, – хмыкаю я, подхватывая наши испорченные вещи. Чёрные глаза вопросительно впиваются в меня.       – Я принесу нам чистые рубашки. Ты ведь не против? Или пожелаешь остаться так и...       – Нет! – прерывает меня Ханна. Голос низкий и напряжённый. – Что угодно, мне всё равно.       Посылаю ей хитрую улыбку и покидаю гостиную.       В мыслях полная неразбериха. Она здесь. Та, что являлась во снах. Вымечтанная. Желанная. Полулежит на моём диване, спрятавшись под моим пледом. Пусть её здоровье неплохо подкосилось, но с острого язычка по-прежнему срываются колкости. В этом вся она. Недоступная – и оттого ещё более желанная.       Захожу в ванную и бросаю грязные вещи в корзину. Шумно открываю кран с холодной водой и брызгаю себе в лицо. Пора бы остыть и выбросить из башки все эти глупые мысли. Ханна вряд ли нуждается в кавалерах, да и из меня он вышел бы сомнительный. Никому не нужна эта связь. Всего лишь простое помешательство на сером фоне моей жизни. Зациклился на ней, надумав себе кучу лишнего. Оступился, полетев в бездну её глаз. Её глаза... Словно два аспидно-чёрных омута, в которых едва виднеются зрачки. В них плещется жизненная сила и стремление. То, что когда-то двигало и мной. Когда-то...       Полный решимости, я хватаю из шкафа первые две попавшиеся рубашки и возвращаюсь к гостье, попутно накидывая свою кипельно-белую рубашку на плечи.       Достигнув порога, я тихо замираю, облокачиваясь на дверной косяк. Она всё так же сидит на диване, только уже прислонившись к его спинке и поджав под себя ноги. Крупные разметавшиеся локоны перекинуты на одну сторону, взгляд снова устремлён в камин. Задумчивый и серьёзный. О чём ты думаешь, милая Ханна? Что теперь творится в твоей сумасбродной головке? Замечаю, что ворсистый плед чуть съехал с её плеча, открывая мне взор на острые ключицы. Тонкая шея, хрупкие плечи, на одном из которых ещё сегодня я приметил милую родинку. Будучи сильной и весьма самодовольной, сейчас она кажется мне ранимой и слабой. Мысленно усмехаюсь, представив, как эта малышка наградила бы меня парой тройкой ударов, усомнись я в её смелости. Горькая улыбка трогает мои губы. Слишком отчаянная смелость, граничащая с полным безумством. Что же заставило её ввязаться в эту заварушку? Ведь в ней присутствует здравый смысл, однозначно.       За своими рассуждениями я и не замечаю, как она разоблачает меня и, скрыв обнажённое плечо одеялом, встречает воинственным взглядом.       Присаживаюсь к ней на край дивана и протягиваю рубашку, что наверняка будет слишком большой для её миниатюрного тела. Шепчет тихое спасибо и выжидающе смотрит на меня. Хмыкаю, разворачиваясь к ней спиной, и одновременно тянусь за тёплой водой и губкой. Между нами всё ещё чувствуется неловкое напряжение, но Ханна молчит. Рука с мягкой губкой тянется к воде, макая её и немного выжимая. Затем откидываю покрывало со стройных ног девушки и перекидываю красивые ступни к себе на колени. Ханна с интересом наблюдает за моими действиями, но, к моему удивлению, не противится. Прикасаюсь влажной губкой к её избитым в кровь ступням и осторожно протираю ссадины, заодно смывая с них грязь. Глупая. Как можно сбросить свою обувь посреди дороги? Безбашенная маленькая дура! Она кривится от лёгкого жжения и морщит лоб. Глаза искрятся озорством.       Закончив с её нежными пятками и обработав их напоследок антисептиком, я придвигаюсь ближе.       – Ладони, – требовательно молвлю я, не глядя на неё. Прикосновения к её телу вызывают во мне нервную лихорадку. Комок подступает к горлу. Внешне держусь невозмутимо. Что ж, и на этом спасибо.       Ханна протягивает свои изысканные ручки ладонями вверх. Мягкая кожа сильно содрана и покрыта царапинами. Кидаю на девушку быстрый взгляд, замечая её взволнованность, что она так усердно скрывала за смеющимися глазами. Странно, но я вижу её насквозь. Будто мои глаза обладают рентгеновскими лучами и я замечаю всё настоящее в ней. Всё то, что она утаивает от окружающих. Именно это знание как-то по-особенному трогает мою душу. Тайное всегда гораздо желаннее, да.       Когда я заканчиваю с её ладошками, то придвигаюсь ещё ближе. Ещё совсем немного. Позволю ещё несколько секунд продлиться этой волнующей близости, а затем отсяду. Ханна впивается в меня своими тёмными наглыми глазами, сверля взглядом.       – У тебя разбита губа, – тихий, едва слышный шёпот. Слетевшие с моих губ слова касаются её лица. – Позволишь?       Она так близко, но я не чувствую её дыхания. Будто она не дышит, будто затаила свои маленькие вздохи и выдохи. Я нервно сглатываю.       Прикрывает глаза. Веки опускаются, и я замечаю на её лице тень, что отбрасывают пушистые ресницы. Ханна приоткрывает пухлые губы, и в этот самый момент я следую её примеру – забываю, как дышать. Эти её локоны, закрытые глаза и чувственный рот. Облизываю собственные пересохшие губы и подавляю в себе желание повторить сегодняшнее. Это животное желание, почти лишённое всякой человеческой разумности: смять её губы, схватить и прижать к себе, вдавливая в этот чертов диван. Как повела бы себя она? Позволила бы себе Ханна снова уступить томящемуся внутри искушению? Подалась бы навстречу или я резко бы ощутил на своей щеке её пальцы? Не знаю. И, возможно, мне вообще не следует этого знать.       Стискиваю зубы и прикасаюсь пальцами к её губам. Они слегка подрагивают – так же, как и мои пальцы. Чувствуя себя полным кретином, прикладываю к небольшой ранке холодный бинт со льдом. Девушка вздрагивает, а из её груди вырывается жадный и короткий вздох. В моих висках стучит от дикого напряжения. Даже участвуя в уличных боях или же гонках, мне никогда не доводилось встречаться с этим – каким-то бесовским наваждением. Губы такие тёплые. Нет, просто горячие. Это неповторимая смесь: горячие губы и лёд. Мысли начинают уходить в совершенно не то русло. И вот, я уже совсем себя не контролирую, представляя, как провожу кусочком льдинки по её телу; как она вздрагивает, когда сладкая дрожь прошибает её мышцы, как быстро тает замёрзшая вода, превращаясь в тёплую. Всё это вихрем проносится во мне, забираясь под кожу, впечатываясь в будущие сны.       Одёргиваю руку. Мне нужен холодный душ. Холодный чёртов душ. Ханна распахивает свои большие глаза, и я мгновенно вижу в них своё отражение. Потерянное и обескураженное. Сжимаю в пальцах баночку с мазью. Ещё немного – и пластмасса треснет в моих руках. Резко подрываюсь с места и грубо вкладываю в её побитые ладошки мазь. И какого я вообще стал обрабатывать её ссадины? Нужно валить отсюда. Сейчас же! Пока эта маленькая ведьма не утянула меня в пропасть.       – Поправляйся, – холодно отчеканил я, прежде чем покинуть жаркую гостиную.