Дура

      Алена проснулась глубокой ночью - внезапно, будто ее кто-то пнул. Голова побаливала, очень хотелось в туалет, а во рту стояла кислая перегарная горечь. Она нашла в рюкзаке таблетку, запила водой из фляги. Встала, прошлась туда-сюда, разминая ноги. Кое-как почистила зубы.       Костер практически догорел, но жаркие угли еще перемигивались с далекими звездами. В лесу кто-то завыл: тягуче и тоскливо. Вой вскоре подхватили еще несколько глоток.       Алена поежилась, переминаясь с ноги на ногу. Подкинула в огонь пару поленьев. Очень хотелось добежать до ближайших кустиков, но отходить от костра было страшно.       Она потрясла Дружка. Пес даже ухом не повел: дрых без задних лап. Ему что-то снилось: время от времени он всхрапывал, поскуливал и тихо, как-то очень жалобно рычал.       Спали и оба сталкера: Дикий - чуть левее и дальше от костра, чем Дружок, Журналист - на том же расстоянии, но справа. Вместе с собакой они образовывали вокруг Алены почти равнобедренный треугольник - этакий охранный периметр.       Только вот охрана, видимо, умоталась за день не меньше ее самой.       Она осторожно приблизилась к Дикому. Тот лежал очень тихо, не шевелясь, не дергаясь и, кажется, даже не дыша. Вплотную подходить Алена не стала, зная, какой чуткий у него сон. А издалека кроме темного пятна было ничего не разглядеть: Дикий кажется, даже голову по-птичьи спрятал под плащ.       Оставался только Журналист.       Алена подкралась к нему. Тронула за плечо: ноль реакции. Потрясла сильнее. И тут левая пола плаща сползла, открывая…       …Огромную, сложенную втрое… руку?       Больше всего это напоминало лапу богомола: удлиненные и утолщенные кости, усиленные суставы, а вместо кисти - острое, иззубренное и усеянное шипами лезвие, на конце которого - пара больших изогнутых когтей: явно для того, чтобы подцеплять и подтаскивать к себе добычу.       Значит, Журналист был мутантом - изломом.       Какого-либо страха или отвращения Алена не почувствовала. Наоборот - в ней проснулся живой исследовательский интерес. Все-таки три недели, проведенные бок о бок с Болотным Доктором кое-что дали ей и по части знаний, и по части житейского опыта.       К тому же, это многое объясняло: к примеру, стало понятно, чем был убит давешний кабан. И почему Журналист не боится бродить по лесу в одиночку: он далеко не так беспомощен, как кажется, и его оружие всегда при нем.       Алена уже общалась с подобным мутантом. Тот появился в доме на Болоте с едва держащейся на паре сухожилий лапой: чего-то не поделил со стаей снорков. Пока Доктор собирал ему сустав и сшивал мышцы, она перевязывала остальные, менее серьезные раны.       Излом был вежлив, обходителен, но тон его и даже взгляд оставляли мерзкое ощущение издевательского заискивания. Как если бы он собирался сделать какую-то пакость, но предварительно решил поглумиться над ничего не подозревающей жертвой.       Помнится, Алене еще жутко не понравилось, как безлико он к ней обращался - словно бабник к очередной пассии, имя которой запамятовал - «умница» да «красавица». И все зазывал проводить до ворот. Но Доктор запретил. Алена тогда даже слегка обиделась: несмотря на гадостное впечатление, очень уж ей хотелось пообщаться с настоящим разумным мутантом. Зато теперь-то она понимала: тот излом снес бы ей башку, ни на минуту не задумавшись. Это Доктора в Зоне уважали настолько, что ни одна собака не трогала. А у нее такого дипломатического иммунитета не было.       Журналист так и не проснулся. И Алена подумала, что это отличный шанс: ей еще в прошлый раз хотелось потрогать темные, блестящие, будто полированные шипы.       Она осторожно прикоснулась к одному из них. Нажала на кончик подушечкой пальца - острый какой! Провела до основания: поверхность самой лапы была твердой, бархатистой. Наверное, точно такие же на ощупь оленьи рога - когда живые, не сброшенные. А еще обнаружилось, что меж шипов растут жесткие, похожие на кошачьи усы волоски. Алена случайно задела один из них, и в следующий момент…       Все произошло настолько быстро, что она даже испугаться не успела.       …Журналист распахнул глаза и дернул плечом, словно пытался отвернуться. Что-то тяжелое ударило Алену в бок, роняя на землю. А мимо головы ее, слегка царапнув ухо, с неуловимой глазу скоростью выстрелила шипастая клешня. Следом раздался жалобный собачий визг. И все стихло.       - Жива? - выдохнул Журналист.       - Д-да… - прошептала Алена, держась за саднящее ухо.       - Жаль, - совершенно искренне посетовал подошедший к ним Дикий. И зевнул.       - А псина? - излом повернулся в сторону темной лохматой массы.       - Дружок! - Алена вскочила, бросилась к собаке.       Пес лежал на боку, едва слышно поскуливая, и скреб передней лапой землю. На первый взгляд повреждений на нем не было. Алена прощупала каждую лапу - все целы. Попыталась перевернуть, но Дружок оказался слишком тяжелым.       - Помогите же мне! - вскричала она.       Дикий с усталым вздохом поддев пса ногой, перевернул его на другой бок. И отошел. Журналист встал рядом с ним. Он уже сложил клешню, запахнул плащ и теперь с равнодушным интересом наблюдал за Алениными манипуляциями.       Ее почему-то страшно бесила эта их отстраненность. Неужели им не капли не жаль Дружка? Это же Журналист виноват в том, что…       Нет! Это она виновата. Нечего было лезть, куда не просят. Потрогать ей захотелось! Идиотка! Доктор же предупреждал: не касайся изломовой клешни. Даже если он спит или без сознания. Особенно в такие моменты. Лапа может сработать помимо воли самого мутанта. Стоит задеть сигнальный вибрисс - и все! Одного удара достаточно, чтобы насквозь пробить грудную клетку или размозжить человеку голову. Такой вот защитный механизм.       Алена всхлипывала, а руки ее тем временем ощупывали, промывали, находили в рюкзаке нужные препараты, вкалывали антибиотик, бинтовали - все это автоматически, без участия сознания. Дружка, слава богу, задело не сильно, вскользь. Жуткая клешня ничего ему не сломала, кишки не выпустила, только с бока срезала здоровенный кусок шкуры в две ладони шириной: рана болезненная, но для чернобыльского пса далеко не смертельная.       - Надо его к Доктору отнести, - сказала Алена, обернувшись к сталкерам.       - Сам дойдет, - отмахнулся Дикий.       - Да как он дойдет?! С такой-то раной?       - Ты предлагаешь все бросить и вернуться на Болота? - угрожающе ласково спросил он. - А может, сама его донесешь?       - Я… - замялась Алена. - Я не знаю дороги. Да и Дружок тяжелый…       - То есть, нам же его и тащить? - Дикий шагнул ближе.       Она невольно попятилась: во всем облике сталкера появилось что-то пугающее. Что-то опасное. Как если летним днем на солнце набежала туча, и обычная тень показалась вдруг зловещим провалом в иную реальность.       - Но он же ранен, - тихо возразила Алена.       - Из-за тебя, дуры! - безжалостно припечатал Дикий. - Кто просил тебя лезть к Сашке? Посмотрела? Поняла, кто он? Так какого хрена руки распускаешь? Неужели вы со своей подружкой, пока сюда перли, не видели большие щиты - прямо к колючке Периметра же прикручены - «Не влезай, убьет!» «Опасно для жизни!»?       - Видели, - Алена сжалась, медленно пятясь к костру.       - И? Тебя здесь уже пустили по кругу, едва не продали в бордель, едва не сожрали, и едва не сожгло Выбросом. До тебя так ничего и не дошло?       - Зачем ты так?.. - Алена смотрела на сталкера, борясь со слезами. Но в глазах его не было ни капли жалости или сочувствия.       - Не влезай - убьет! - рявкнул Дикий. - Может, тебе это на руке вырезать, чтобы запомнила, наконец? Люди здесь и за меньшие глупости с жизнью расстаются. А ты все феечкой порхаешь. Думаешь, Зона бережет - можно расслабиться? Ты - просто чемодан без ручки. С ценным грузом, не спорю. Но по сути - лишь неудобная упаковка, необходимая до поры до времени. Так что не зарывайся. Хочешь тащить пса на Болота - тащи. Хочешь еще куда-то - иди, держать не будем. Но нянчиться с тобой никто не обязан. Так что либо делай, что говорят, либо вали на все четыре стороны. Поняла?       Алена кивнула. Произнести хоть слово мешал вставший в горле ком.       Журналист молчал, ни во что не вмешиваясь.       Лишь Дружок, пошатываясь от слабости, поднялся на лапы и тихо, угрожающе зарычал.       - Заткнись нахрен! - прикрикнул на него Дикий, да так, что огромный пес, не боявшийся кидаться на более крупных и опасных хищников, вдруг припал на брюхо и прижал уши к голове. - Значит, так, - продолжил сталкер уже спокойнее. - Завтра, край - послезавтра, ты окажешься на «Ростке». Твоя задача - закрепиться там, найти себе занятие и дождаться родов. До тех пор за тобой присмотрят. А потом можешь валить хоть домой, хоть к Монолиту, хоть к черту на рога - дело твое. Все ясно?       Алена часто-часто закивала, боясь поднять взгляд.       - Тогда отбой, - бросил он и ушел на свое место.       Сталкеры улеглись спать. А Алена еще долго гладила Дружка и тихо плакала.       Она никак не ожидала такой отповеди. Только не от Дикого.       Обида и непонимание жгли сердце - не вздохнуть.       Хотя где-то в глубине души Алена понимала: сталкер прав. Она здесь никто и звать ее никак. Она все так же бесполезна. Ну рану может перевязать, ну пулю вытащить из руки или ноги - если неглубоко. Но ни защититься от мутантов, ни вовремя распознать аномалию ей не под силу. Ох, не к добру она раскомандовалась. Дикий только-только начал к ней нормально относиться. И она снова все испортила.       Тем более, что Дружок и правда не выглядел особенно страдающим: рана на боку не кровоточила, лапы уже не заплетались, нос оставался мокрым и холодным. Так что пес нажрался оставшегося с вечера мяса и завалился спать.       Надо будет завтра извиниться. И перед Диким, и перед Журналистом.       С этой мыслью Алена и заснула.       Но назавтра Дикого на поляне не обнаружилось. Как и Дружка.       Журналист, уже не скрывая гипертрофированной лапы, лежал у костра и лениво жевал сырое, лишь слегка подогретое в костре кабанье мясо.       - Диман ушел по делам, - сообщил он, едва Алена открыла рот, чтобы спросить. - А пес домой ускакал.       - Вы извините меня, пожалуйста, - сказала она. - За вчерашнее.       Журналист уставился на нее, словно ожидая продолжения.       - Я просто уже видела… подобное, - Алена кивнула на привольно раскинувшуюся на земле клешню. - К Доктору разок приходил один... И мне еще тогда хотелось узнать, какая она на ощупь. А он противный такой был…       - Что, не дал потрогать? - хохотнул Журналист. - Обычно они не против. Даже если не голодны.       - Нет, Доктор запретил, - вздохнула Алена. - Сказал, что она может сработать и против воли самого излома. А я об этом забыла… Простите.       - Никого не убило и ладно, - Журналист пожал плечами и закинул в рот еще кусочек кабанятины. - Хотя Диман прав: здесь опасно лапать все подряд. Можно без рук остаться. А то и без головы.       - Это я тоже поняла, - снова вздохнула Алена, и коснулась пострадавшего вчера уха. Царапина сильно воспалилась: кожа вокруг саднила и была откровенно горячей.       - Ты бы протерла чем-нибудь. Хотя бы коньяком вчерашним, - посоветовал Журналист. - Шипы - не зубы, я их перед сном не начищаю, знаешь ли.       - Угу, - Алена сунулась в рюкзак за обеззараживающей мазью.       - Давай, умывайся, пей чай… Что вы там еще с утра делаете? И пойдем дальше.       Темп Журналист задал щадящий: не то, что Дикий. Они уже никуда не бежали, а словно бы прогуливаясь по осеннему лесу. Аномалии встречались редко, к тому же излом их легко обходил, а иногда для удобства прорубал в особо заросших местах просеки своей огромной лапищей.       Алена все еще ощущала обиду из-за вчерашней отповеди, поэтому - словно назло Дикому - с головой окунулась в общение с новым человеком.       Журналист же вел себя подчеркнуто вежливо и предупредительно - в отличие от прежнего своего отношения. Видимо, оттого, что рядом никого не было, и уже не приходилось строить из себя сурового неприступного сталкера, скрывая мутантскую природу.       Алена и сама не заметила, как выложила ему всю свою биографию: когда родилась, как училась, где жила - даже номер дома назвала. Рассказала и про мать, и про младшего брата, и про соседей, и про подруг, и про первую свою любовь - Илюху Давыдова - вспомнила. Выдала и пару отцовских историй из его походов в Зону. Одна из них была довольно смешная: байка про аномальный толчок на базе «Свободы». А вторая - страшная: про встречу с контролером, от которого папа едва ушел.       Журналист не стал говорить, что отец ей врал, чего Алена в глубине души боялась, лишь хмыкнул неопределенно, но от комментариев воздержался.       Он вообще был очень хорошим слушателем: поддакивал в нужных местах, вовремя и ненавязчиво задавал наводящие вопросы, и создавалось впечатление, что ему действительно важна любая мелочь из жизни ничем, по сути, не примечательной девушки из глубинки. В компании Журналиста хотелось говорить и говорить - вывернуться наизнанку, поскрести по дальним уголкам памяти, лишь бы рассказать ему еще какую-нибудь историю. Почему-то казалось, что истории эти не пропадут, сохранятся - именно в таком виде, в каком были рассказаны: Журналист не потеряет ни слова, ни даже интонации.       Вскоре речь зашла об Аленкином походе в Зону. Она уже говорила об этом раньше, но сейчас вдруг начала вспоминать какие-то мелочи - то, чего прежде не замечала. Память ее будто расширилась, и теперь охватывала всю картину в целом. Если раньше Алена словно бы бродила в потемках, подсвечивая предметы узким лучом своего внимания, то сейчас прошлые события представали перед ней этакой кинохроникой на большом экране - с массой четко отпечатавшихся в сознании деталей, с хорошо прослеживаемыми взаимоотношениями персонажей, и их влиянием на события.       К примеру, дядя Миша уже не казался ей надежным проводником: невзрачный, опустившийся, с бегающим взглядом и запахом многодневного перегара мужичонка. Сейчас Алена вообще удивлялась, как согласилась пойти с ним куда-то: видимо, на тот момент уже плохо соображала от боли и потрясений. А происходи дело в ее родном городе, она бы и близко к такому человеку не подошла. Максимум - сунула стольник на опохмел.       Или Машка: вспомнилось вдруг выражение брезгливой жалости, что появилось на ее лице, когда Алену - всю в синяках, окровавленную и практически голую - внесли в деревню на плащ-палатке. Вспомнилось постоянное раздражение и недовольство, которое прежде Алена списывала на нервы и страх. И оценивающие взгляды, что Машка бросала на всех без исключения сталкеров, появляющихся в поле зрения. Она словно охотилась, выискивала себе выгодную партию, отметая не устраивающие ее варианты. И Алена сейчас почему-то не сомневалась: попадись тогда Машке подходящий по всем параметрам мужик, она бы бросила подругу без особых сожалений.       Или их поход на АТП: это был идиотизм с самого начала, хотя они могли бы уйти без потерь. Но командовала Машка. И именно Машка отправила ее ближе к зданиям, оставшись при этом за ее спиной, обеспечив себе прикрытие на случай, если что-то пойдет не так. Прикрытие сработало: мародеры не стали догонять вторую девчонку. Наверняка даже не стреляли ей вслед, занятые редким для этих мест живым трофеем.       Да, Алена рассказала Журналисту и о событиях на АТП, легко, словно просмотренный фильм, вспоминая отдельные детали: вот ее повалили на пол. Тогда же сломали и руку: она пыталась отбиваться и попала одному из мародеров по уху, и тот в отместку с размаху наступил ей на запястье. А вот ей прилетело по лицу за то, что отворачивалась и не желала брать в рот чей-то вонючий член. Причем прилетело не кулаком - ладонью: вроде и слегка, а болезненно. Так лупят собак или кошек: чтобы знали свое место. В итоге зубы-то ей, конечно, разжали. И снова били, когда ее рвало на грязные доски пола. Были среди мародеров и те, кому нравилось шевелить сломанную руку носком ботинка, или душить Алену до тех пор, пока она не теряла сознание. А еще кто-то постоянно двигался между ее ног. Насильники часто менялись, ругались, не способные договориться об очередности. Сначала было больно, потом - и ей действительно с трудом удалось признаться в этом даже себе - Алена почувствовала что-то вроде удовольствия. Мародеры как-то это поняли, и этот факт их странно развеселил и обрадовал. А затем, далеко не сразу - в ней все онемело. И снаружи, и внутри. Стало плевать, что с ней делают. Она послушно открывала рот, раздвигала ноги, переворачивалась, вставала и ложилась, куда скажут…       И в тот короткий момент, когда с ней наигрались и на время оставили в покое, появился Волк с толпой молодых, неумелых, но горящих праведным гневом сталкеров-новичков.       - А сейчас? - спросил Журналист. - Сейчас тебя это сильно беспокоит?       - Нет, - ответила Алена, пожав плечами.       С тех пор, как Доктор дал ей зелененьких таблеток, впоследствии оказавшихся антибиотиками, так и не беспокоит. Вспомнился момент, а с ним и то, как Дикий долго, сосредоточенно смотрел ей в глаза. И странная уверенность - спокойная, равнодушная - будто бы чужая, что вливалась в нее с этим взглядом, успокаивая издерганные нервы.       Вспомнив о сталкере, Алена вспомнила и о своей им увлеченности. И принялась рассказывать о том, что пережила в удивительной аномалии. Журналист слушал внимательно, время от времени даже что-то записывал.       - Представляешь? - восклицала она в запале, как-то незаметно перейдя с ним на «ты», - Я же была уверена, что Дикий все понимает! Что он - это он, а не этот дурацкий Петька. А получается, что я вроде как воспользовалась ситуацией. Наверное, поэтому он так взбесился вчера…       - Не поэтому, - Журналист покачал головой, - Просто ему трудно долгое время находиться в компании: отвык. Даже если это компания молодой и симпатичной девушки.       - А я так надеялась, что… - Алена вздохнула и замолчала, с удивлением понимая, что вместо деревьев вокруг них возвышаются огромные холмы из сваленной в кучу техники и строительного мусора, а идут они по неприметной тропке, старательно обходя сталкерские стоянки и развалины зданий. - Мне казалось…       - Что Диман внезапно проникся и теперь будет с тебя пылинки сдувать? - спросил Журналист. Спросил ровно, без издевки, без сарказма, даже с некоторым сочувствием. - Не хочу тебя расстраивать, но не зацикливайся ты на нем. Не сможет он дать ни счастья, ни покоя. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще. Просто не тот человек. Зато на «Ростке» полно сталкеров - и твоего возраста есть - найди себе умного, симпатичного мальчика. Будет тебе другом и напарником. Здесь, в Зоне, хороший напарник дорогого стоит.       - А Дикий? - спросила Алена. - Я ему совсем-совсем не нравлюсь? Ни капельки?       - Мы это как-то не обсуждали, - пожал плечами Журналист. - В любом случае, он грубый, циничный и жестокий - не самая подходящая партия для юной особы. Хотя, должен признать - не без некоторого благородства мужик…       - Ну и пусть! - Алена упрямо поджала губы, чувствуя, как по щеке поползла непрошенная слеза. Настроение ее странно скакало: вот она готова хохотать, а в следующую минуту - глаза уже на мокром месте, - Пусть грубый и злой. Это не важно.       - А еще не самый симпатичный, - вкрадчиво напомнил Журналист. - У него же полморды в шрамах. Забыла?       - Самый! - воскликнула Алена, чувствуя, что еще немного, и бросится в драку, защищая «честь» Дикого. - Это его совсем не портит. Все равно он самый лучший!       Ее странно шатнуло, словно она выпила не меньше стакана коньяка.       Излом засмеялся тихим, бархатным смехом, и Алена вдруг осознала, что это не его голос: так смеялся Дикий.       Она обернулась, и едва не взвизгнула от восторга, обнаружив его стоящим рядом с Журналистом.       Сталкер смотрел на нее тепло, ласково и, казалось, уже совсем не злился. Он даже развел руки, словно приглашая Алену в свои объятия.       Она не могла упустить такой шанс: бросилась ему на шею, смеясь от счастья. Впилась в губы неумелым, но искренним поцелуем, не обратив внимания на странный свист над ухом. Пока это ухо - то самое, с воспалившейся царапиной - не зацепило чем-то колючим.       Алену продернуло острой болью. Она вскрикнула, распахнув глаза, удивленная и немного обиженная неаккуратностью Дикого…       ...И обнаружила, что всем телом вжимается в Журналиста. Грозная клешня которого, промахнувшись мимо ее головы, возвращается на исходную позицию.       Излом смотрел на нее жадно, но без похоти, без маслянистого блеска в глазах: скорее с предвкушением. Так могла бы смотреть сидящая на диете толстушка на ждущий своего часа тортик. Так смотрел бы на мясную витрину вынужденный стать по совету врача вегетарианцем любитель бифштексов. Так мог смотреть на корзинку апельсинов ребенок-аллергик...       - Саша? - с опаской спросила Алена, медленно и осторожно отстраняясь от него. - Саш, что с тобой?       - Черт, - Журналист мотнул головой, и взгляд его стал осмысленным, потерял хищный блеск. - Я же его предупреждал…       - Кого?       - Димана, - он потер пальцами переносицу и снова помотал головой. - Проголодался я. Поэтому, видимо… Кстати, можешь ему спасибо сказать при случае, - усмехнулся излом, - Тебе же именно он приглючился, так? Если бы ты просто подошла, а не бросилась мне на шею - все могло закончиться гораздо хуже.       - Извини, - Алена смутилась, осознав вдруг, что поцеловала Журналиста.       Странная муть и нервный раздрай оставляли сознание, и сейчас она не могла вспомнить, за что еще недавно злилась на него, да так, что готова была накинуться с кулаками. Как не могла понять и с чего, собственно, полезла целоваться - пусть даже и к привидевшемуся на его месте Дикому. С чего решила, что тот не отмахнется, не увернется, а то и не устроит ей очередную отповедь, еще хуже предыдущей.       - Не бери в голову, - поморщился Журналист. - Это просто приманка. Если бы изломы не умели пудрить мозги, прикидываясь знакомыми и усыпляя бдительность, недолго бы они протянули.       - А вы… ну… такие, как ты… - Алена почувствовала, что краснеет, но не могла не спросить. Видимо, благодаря Доктору интерес к особенностям физиологии мутантов засел в ней очень глубоко и надолго. - У вас что-нибудь… Вам люди нравятся?..       - Я не импотент, если ты об этом, - усмехнулся Журналист, прикоснувшись к губам, словно только что понял, что его поцеловали. Посмотрел на Алену, и она снова не заметила в его глазах ни намека на похоть, - И да, среди остальных встречаются и такие, кто, прежде чем сожрать, может и изнасиловать. Причем - независимо от половой принадлежности. В Зоне с женщинами напряженка, так что выбирать не приходится. Но ты не бойся: лично меня это дело мало интересует. У меня другие задачи.       - Ты - журналист, - улыбнулась Алена. Она вспомнила, как всю дорогу заливалась соловьем, рассказывая о себе: видимо, это тоже было следствием его способностей. - Ты собираешь истории.       - Точно, - кивнул он. - Посидишь тут, я поохочусь?       - А тушенка не подойдет? - спросила Алена. Очень уж ей не хотелось оставаться одной среди гор мусора. - У меня там пара банок найдется.       - В принципе, подойдет, - пожал плечами Журналист. - Просто сырое лучше.       - Доктор тебе от этого таблетки давал? - спросила она.       - Да, - излом забрал у нее тушенку, тут же вскрыл, и принялся торопливо глотать куски мяса, подцепляя их пальцами. - Они частично глушат псионику. Позволяют лучше себя контролировать. Снижают чувствительность вибриссов и скорость удара… Нет, ну я же его предупреждал!       - А давай договоримся? - улыбнулась Алена хитро. - Ты не будешь рассказывать Дикому, как и почему я у тебя тут на шее висла, а я - что ты опять мне голову едва не оторвал, а?       Журналист глянул на нее с некоторым уважением.       - Согласен, - он протянул правую руку, которую она с готовностью пожала. Потом вдруг ухмыльнулся одобрительно, - Далеко пойдешь, малявка.