***
В скором времени все по чуть-чуть возвращалось на круги своя. Шиноби клана Сенджу и Узумаки один за другим выписывались из больницы. Небо над деревней, спустя более двух недель, наконец-то засияло голубизной. Северный ветер отгонял остатки яда из воздуха, принося с собой чистоту и свежесть. Змей, которые ранее пресмыкались чуть ли не на каждом углу, пугая жителей и жаля шиноби, теперь пропали бесследно, словно их никогда и не было. Колодцы очистились от ядовитой воды, а клумбы цветов заново расцвели, как и прежде, маня к себе пчел и бабочек. Деревня заново оживала, и даже ранее надоедливые собаки и кошки казались теперь неотъемлемой частью улиц и заборов. Мито шла на поправку, набираясь сил и энергии, которых она лишилась во время анафилактического шока из-за яда. В скором времени она должна была уже родить, и все же осталась под наблюдением ирьенинов. Состояние Тобирамы желало лишь лучшего. Чакра до сих пор не слушалась, а сломанная коленная чашечка не позволяла ему ходить самостоятельно. Передвигался Тобирама лишь на костылях, и ему пришлось большинство времени проводить дома, чтобы не показывать окружающему миру свое плачевное состояние. Время от времени навещали ученики. Пусть Тобирама и ворчал, что лучше бы они тренировались, а не тратили время впустую, он был рад, что все же своим ученикам смог влить разум. Хаширама сам пришел к Мадаре в резиденцию. С бутылками саке и закусками. Учиха лишь со вздохом отложил все дела. Они не говорили. Слов не нужно было. Но Хаширама понимал, что Мадара слышит его сердце. Когда последняя капля саке была выпита, они убедились, что остались друзьями. Внешний мир не нуждался в Юкидаме, и она не выходила за пределы своего дома. Хаширама расспрашивал у Мадары как она и что собирается предпринять дальше, на что друг пожимал плечами. Юкидама не контактировала с внешним миром, лишь изредка выходя с ребенком в беседку, чтобы подышать свежим воздухом. О содеянном и не содеянном она старалась не думать. Юкидама решила наслаждаться бытом в окружении мужа и сына, отбросив весь мир в сторону. Изуна бесшумно присаживается на крышу дома брата и взглянул на небо. Сегодня оно безлунное, лишь миллионы и миллиарды звезд подмигивали Изуне, как ему показалось, играясь. Когда он слышит легкие шаги рядом, переводит взгляд на нового собеседника и снова устремляет взор к небу. Вскоре к нему присоединился Така и, достав сигарету, закурил. Мужчина выдыхает едкий дым и кончиком пальца сбивает пепел. - Я не знаю, как быть, - первым заговорил Изуна. - Невыносимо уже. - Слышал, что тебе навязали невесту, - говорит Така. - Кто это? - Кетана Учиха. Пару раз пересекались на заданиях. Она из Восточной Долины. - Ты никак не отпустил ее, - вздыхает мужчина. - Такой как она нет, - усмехается Изуна. - Химе такая одна. - Изуна, я тебе не отец, но позволь сказать тебе то, что сказал когда-то мне мой отец, - выбрасывая окурок, говорит Така. - "Не беда, если ты чего-то не имеешь. Беда, если ты, имея все, несчастен". - ... - Многим суждено влюбиться друг в друга, но не многим суждено быть вместе. Отпусти ее, Изуна. Она смогла тебя отпустить, полюбила твоего брата. И ты постарайся. Изуна, выслушав мудрость, кивает и откидывается на спину. Нужно идти вперед. Не смотря ни на что. Может и ему суждено быть счастливым?***
Во главе Мадары Коноха цвела. Даже Сенджу должны были признать тот факт, что Хокаге из него "еще ничего" и вообще есть шанс. Хаширама периодически заглядывал к другу, чтобы тот не задохнулся в кипе бумаг. В большей степени он, конечно, мешал, чем помогал, но Мадара все равно был рад. И если счастье было, то Мадара считал, что вот "оно". Мир понемногу начинал идти вслед за ним, оставляя позади оружия. Другие Страны тянулись к Конохе, а кланы желали быть частью системы "Воля Огня", как называли Хаширама и Мадара. И каждый день казался неописуемо сказочным, словно сон. Юкидама день ото дня все больше и больше любила своего сына. Тай-Лунг уже рвался ходить, держась за стены и стараясь самостоятельно стоять на ногах. С каждым днем Юкидама видела в своем сыне будущего воина. От Тай-Лунга чувствовалась упрямство Учиха и терпение Сенджу. Чакры у малыша было отнюдь не так много, но вот сила... В глубине его сплетений чакры Юкидама иногда чувствовала леденящую сердце чакру Девятихвостого, но Тай-Лунг прекрасно сдерживал напор Демона своей энергией двух великих кланов, которая стала нерушимой частью печати, которую наложил Мадара. В будущем, без каких-либо сомнений, Тай-Лунг станет Великим Шиноби, как его отец.***
Сегодняшняя погода была именно той гранью между жарко и холодно. И сидеть дома казалось настоящим преступлением. Хаширама, в хорошем расположении духа, решается прогуляться. Как он понял позже, так же решили сделать и все жители деревни. Если уж не все, то точно многие с улыбкой на лице здоровались с Главой клана Сенджу, склоняя головы и желая хорошего дня. Хаширама с такой же улыбкой ответно здоровался со всеми, со стороны наблюдая за детьми и подростками. Сколько бы Тобирама не ворчал, но о будущем деревни он волновался, казалось, больше Хаширамы и Мадары. Тобирама создал свою систему элитных шиноби, назвав АНБУ, которые подчинялись в первую очередь ему, а потом и Хокаге. Под его началом была построена академия для юных шиноби всех кланов, чтобы дети поскорее забыли о многовековых войнах между кланами. Как Хаширама видел, старания младшего брата пошли на "ура". Дети совершенно из разных кланов бегали вместе и игрались, словно являлись родными братьями и сестрами. Тобирама любил следить за всем со стороны, не попадаясь на глаза. Таким и должен быть ниндзя. Но его мысли внезапно обрываются. Старший-Сенджу вздрагивает, когда ощущает на себе пронзительный взгляд. Он осматривается по сторонам, но никого не находит. Ошибки быть не может, он ощутил что-то... знакомое. - Хаши? Хаширама вздрагивает всем телом и нутром, услышав такой знакомый, тонкий совсем еще девичьй голосок. Мужчина оборачивается, и его глаза расширяются. В темно-карих очах отражалась белоснежная маленькая фигура. Девочка стояла довольно-таки далеко, но так сильно выделялась в серой толпе, сияя белизной. Короткие белесые волосы были собраны в забавный хвостик на затылке. Совсем еще детские темно-красные глаза, такие большие и чистые, смотрели на него с грустью через всю эту толпу людей. На пухлых щеках были две полосы, ее боевой окрас. - Юк-ки? - Одними лишь губами произносит Хаширама. Она вдруг улыбается и звонко смеется. Детский смех, точно звон тысяч колокольчиков, заставляют Хашираму прикрыть глаза, дабы продлить это наваждение как можно дольше. Когда этот звонкий смех прекращается, Хаширама открывает глаза и видит перед собой Юкидаму. Она стояла на том же месте, где он видел ее фантом, смотря на него прямо и неотрывно. В темно-оранжевых, почти красных, глазах Юкидамы читалось спокойствие. Не то самое спокойствие перед бурей или войной, а то, которое успокаивало и снимало все тревоги. Хаширама сглатывает и, слегка улыбнувшись, склоняется, одним своим видом говоря "спасибо". На это Химе клана Учиха легонько кивает, и Хаширама мог поклясться, что по ее лицу скользнула тень улыбки той самой маленькой Юки, в памяти которой хранилась по сей день. Верно, за всей этой грубостью и безразличием пряталась маленькая девочка, - смотря как Юкидама скрывается в толпе, думает Старший-Сенджу. - Она никуда не уходила, а жила в ней, прячась и боясь быть забытой миром. Хаширама вздыхает, чувствуя, как отлегла с сердца целая гора. Поставив лицо встречному ветру, мужчина щурится в легкой улыбке. Жизнь продолжалась.***
Сегодня Тобираму наконец-то выписали, и он вернулся домой. Он давно съехал от брата и жил отдельно. Все же не хотелось мешать супружеской паре. Пусть Мито сейчас все еще в больнице под надзором ирьенинов, Тобирама не хотел влезать в жизнь брата. Но и не оставался в одиночестве. Тока, которую он знает чуть ли не с самого рождения, навещала своего семпая, помогая с готовкой и стиркой. Девушка, будучи закаленной войной, уже забывала какого это вообще быть "слабым полом". И даже ее удивительная красота была так надежно спрятана под толщей доспеха, что Тобирама порой забывал, что перед ним стоит какая никакая, но все же девушка. - Тобирама-семпай, - зовет Тока, когда мужчина садится за стол и берет в руки один из свитков. - Вы любили когда-нибудь? Тобирама переводит взгляд на куноичи и ищет подвоха. Вопрос прозвучал на удивительно легко и просто, да и Тока с виду оставалась такой же спокойной, продолжая сидеть на краю подоконника и смотря в окно. - Нет, - сухо отвечает альбинос. Ложь. Он любил. Раньше. Сейчас уже нет. Стыдно было признаваться даже себе, что он любил женщину, которая сейчас является женой его брата. Мито Узумаки. В детстве Тобирама надеялся, что именно он станет избранником этой Алой Куноичи. Но ведь надо отпускать? Сенджу любвеобильны. Умудрялись видеть красоту в ужасном. Любит ли он Мито сейчас? Вряд ли. Дураком Тобирама никогда не был. И никогда не лез куда ему не рады. Третий всегда лишний. Везде. Особенно в любви. - Ладно, семпай, я пойду, наверное, - говорит Тока. Тобирама следит за ее осторожными движениями. Тока слегка кланяется и, взяв сумку, идет к выходу. Чем-то она похожа на росомаху. С виду милое создание, безобидное, но на деле могла завалить медведя. Куноичи она прекрасная. Тобирама сам видел ее в бою. "Персиковый Цветок" - "Тока". Она была невзрачной, как воробей, но все равно запоминающейся личностью. - Ты придешь еще? - Спрашивает Тобирама с надеждой, на что девушка оборачивается к нему лицом. - Я бы хотела вообще не уходить, - улыбается грустно Тока. - Тогда переезжай ко мне. Вот так ляпнул. Тока на такое высказывание удивленно смотрит на мужчину, а сам Тобирама поняв, что сморозил, краснеет, проклиная тот факт, что будучи лишенным какой-либо пигментации мог менять цвет лица за считанные секунды. Альбинос отводит взгляд в сторону и сглатывает. Черт возьми... - Отчаянно промелькнула его любимая фраза в голове. Вдруг Тока улыбается и вздыхает. Какой же семпай все-таки милый, когда лишний раз не открывает рот. - Я тогда схожу за вещами. Тока, продолжая улыбаться, уходит, оставив Тобираму одного. Мужчина прячет лицо в своих руках, сдерживая рвущую наружу улыбку. Еле как, успокоив себя, Тобирама берется за свиток, но никак не может на нем сосредоточиться. Со вздохом Тобирама бросает это дело и, встав изо стала на ноги, опираясь на костыль, снимает с себя футболку. Жарко стало. Искупаться что ли? Да и в горле пересохло. Тобирама, ковыряясь по полу, на костылях заходит в кухню и замирает, не ожидавший там увидеть гостей. Юкидама. Альбиноска сидела за столом, сложив руки на коленях, одетая в белоснежное кимоно и распустив подросшие волосы. Мужчина слегка сжимает рукоять костыля и напряженно выдыхает под взглядом сестры. Юкидама смотрит на младшего брата и... слегка хмурится своим мыслям. Как он вырос. Возмужал. Щупленькое в детстве тело превратилось в мускулистое и мужественное. Мышцы под тонкой кожей напряженно сокращались, а широкая грудная клетка рвано подымалась. Такой красивый. Взгляд у него поменялся. Раскосые темно-оранжевые глаза смотрели отчужденно и виновато. Темные ресницы подрагивали, а белоснежные волосы были так невинно растрепаны. Юкидама скользит взглядом по телу Тобирамы и видит многочисленные раны. Старые, давно зажившие, но видно, что были глубокими. Справа от пупка, ниже; на боках; левом предплечье; под левой бусинкой соска; между ключицами; на двух плечах. Красные порезы по всему телу. Юкидама была уверена, что и на спине их тоже не мало. Стало так больно, что помимо воли на глаза стали наворачиваются слезы. Осторожно подойдя к Тобираме, Юкидама протягивает дрожащую руку и касается шрама на правом плече, а он напрягается, впервые так близко подпустив ее к себе. Настолько близко, что Тобирама чувствовал запах медикаментов от ее волос и заметил шрам на шее. Переводит взгляд на ее глаза, которые были обрамлены темными ресницами, слипнувшимися между собой из-за слез. А ее глаза... покрытые пеленой слез, смотрели с сожалением. Юкидама словно чувствовала все те боли, которые Тобирама испытал на себе, просто касаясь шрамов на его теле. И ту боль, которую она не смогла разделить с ним, Юкидама хотела, желала на себе испытать, что бы было все поровну. Невыносимо.... Она жмурит глаза, и крупные слезы скатываются по лицу. Юкидама втягивает носом воздух и сквозь сжатые зубы выдыхает. - Ты так вырос, - шепчет Юкидама и, глотая слезы, шмыгает носом. - Я была рядом, но... одновременно так далеко. Прости меня, Тоби. И последний кирпичик стены между ними разрушился. Тобирама выдыхает ртом и сутулится, касаясь лбом ее плеча, прячась за ее шеей. Юкидама бережно обнимает младшего брата за голый пояс и льнет к его груди. Она чувствует влагу на шее и сглатывает ком в горле. Тобирама безмолвно плакал, лишь изредка шумно вдыхая носом воздух. Слов не нужно. Они близнецы, половинки одной медали. Больше не надо лишних слов. Достаточно лишь... чувств. - И меня, - шепчет Тобирама и прикрывает глаза, обнимая сестру. - Юки. Вот оно какое... то самое чувство, когда ты знаешь, что у тебя есть к кому вернуться; когда у тебя есть семья. И Юкидама должна была признать, что это прекрасно...