Puncture repair

Он бежал. Очень быстро. Он мог слышать звуки шагов. И когда опустил глаза, то с изумлением обнаружил, что ноги гораздо короче, а колени в царапинах и шрамах. Этого не может быть. И почему на нём короткие штаны? А дыхание громкое и тяжёлое, словно в панике. И… определённо похоже на детское. От чего он бежал? И почему так напуган? Сон изменился, и теперь он мог видеть всё со стороны. Но — в нём оставалась уверенность — сон никуда ещё не отступил. И он сам всё никак не мог проснуться. И даже не хотел. Он только хотел знать, от чего убегал маленький мальчик с худыми ногами и в шортах. И сколько ему лет, шесть? Семь? Пластиковые сандалии показались ему знакомыми. Всё было черно-белое, но почему-то он был уверен, что они зелёные. Мальчик взглянул на него, и тогда всё прояснилось: тем, от кого убегал ребёнок, был он сам. Перед пробуждением мелькнули серые глаза, смотревшие прямо на него. Серые глаза, полные ужаса. Доктор вскочил и сел на кровати. От смешавшихся образов у него заболела голова. Мужчина сомневался, стоит ли позволить сну уйти или удержать его. «О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царём бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.»* Похоже, последнее слово всегда за Шекспиром. Детство не снилось ему уже очень давно. Но эти глаза и этот финал… Он не был уверен. Этот мальчик — он сам или Сэм? Доктор почувствовал ужасную необходимость проверить, даже не имея представления, что делать. Поначалу он решил заглянуть в спальню сына, затем ноги принесли его в кабинет, к выдвижному ящику в самом низу, который так редко открывался. Достав картонную коробку, которая оказалась куда тяжелее, чем в воспоминаниях, он сел на диван. Роясь в вещах, Доктор заметил, что его руки всё ещё дрожат. Он глубоко вздохнул и включил свет. Понадобилось время, чтобы найти то, что было нужно. Он и забыл, что сохранил все эти вещи. Доктор часто подумывал над тем, чтобы выбросить их, но, как и относительно всего другого в доме, ему не хватало смелости. Положив коробку на пол, мужчина посмотрел на две фотографии. Но зачем ему это понадобилось? Он помнил каждую деталь — так и не смог выбросить из памяти, как бы ни старался. Почувствовав, как подушка провалилась под его тяжестью куда-то вниз, Доктор подпрыгнул на месте и повернулся к Кларе. Сколько времени он пялился на эти фотографии? Девушка выглядела бодрой, и на секунду ему показалось, что уже утро, и он проторчал здесь, ностальгируя, несколько часов. Но беглый взгляд в окно успокоил его: задний двор ещё утопал во мраке. — Прости, не хотела напугать тебя, — произнесла Клара, мягко улыбнувшись. Вдруг Доктору захотелось по-детски спрятать от её взора то, что он держал. Но было уже поздно: она сидела слишком близко и, возможно, уже всё увидела. — Можно взглянуть? — спросила она, за что мужчина мысленно возблагодарил её. Глядя в честные глаза, он понял, что девушка с радостью притворится, что ничего не видела, если ему так хочется. Эта мысль больше, чем что-либо другое, убедила его показать фотографии. — Я и забыл, каким был тощим малым, — вынужденно признался он по-прежнему сонным голосом. Клара с нежностью посмотрела на самую старую из фотографий. Маленький мальчик сидел на скамейке где-то, где было тепло и солнечно. Возможно, на побережье. Его короткие ножки едва доставали до земли, на коленках были заметны свежие царапины. Но он улыбался и, кажется, радовался тому, как ветер треплет его кудри. — Где это снимали? — спросила Клара, пытаясь найти подсказки на заднем плане. — Эр*, кажется. Мне здесь, наверное, пять или шесть. Иногда летом воспитатели выводили нас на пляж. Но приходилось надевать эти ужасные сандалии, — добавил он, вспоминания пластиковые ботинки из сна. Фотография была чёрно-белая, но он помнил их отвратительный зеленый цвет. И то, как болели от них пальцы и как в них можно было поскользнуться на асфальте. — Воспитатели? — Я недолго там оставался. Веришь или нет, но несколько лет провел в приюте для сирот под присмотром нянек. Доктор попытался придать своему тону беззаботность; похоже, это не сработало. У Клары, кажется, вертелась масса вопросов на языке, слава богу, что она принялась рассматривать уже следующую фотографию. Вторая заинтересовала её меньше, и девушка нахмурилась. На ней мальчик выглядел старше на несколько лет. Старше, чем Сэм. Ему было лет двенадцать, наверное. Кудри пропали, и он больше не улыбался. Стоял как столб, не смотрел в камеру — единственный акт неповиновения, который он мог себе позволить. — На первой вы поразительно похожи с Сэмом. А на второй уже меньше, — заметила девушка, всё не отрывая взгляда от более старой фотографии. — Нам остригали волосы почти полностью. Видимо, из-за вшей. Ненавидел это, — признался мужчина. — И поэтому ты теперь обходишь стороной парикмахеров? — с лёгкой улыбкой поинтересовалась Клара, глядя на его взъерошенную шевелюру. — Наверное, — ответил он, радуясь, что девушка последовала его примеру и пошутила. Некоторое время они сидели в полной тишине. Клара рассматривала фотографии, держа их по очереди в руках. Грустно улыбнувшись, она, наконец, отдала их обратно. Мужчина сложил их обратно в коробку, подумывая, не переставить ли её в выдвижной ящик, но откинулся на подушку и закрыл глаза. — Кошмар? — придвинувшись, спросила Клара. Он попытался открыть глаза и взглянуть на неё, но, почувствовав, как девушка запустила пальцы в его волосы, передумал. И позволил себе насладиться прикосновением несколько секунд. Но не больше. — Так и есть, — признался он. — Как ты узнала? — Мне показалось, что ты разговаривал во сне, — ответила она мягко. — Прости, не хотел тебя разбудить. — Не стоит извиняться. Я читала. Так что ты меня не будил. Клара продолжала скользить пальцами по его волосам. Ещё несколько секунд. Потом встану и пойду обратно в постель. Один. Он вздохнул и снова задумался над тем, откуда взялось ограничение для них относительно встреч только на лодке. Они даже не говорили об этом. Пока казалось естественным установить в их отношениях — что бы это ни значило — границы. Просыпаться в одиночестве посреди ночи было почти невыносимо. И он знал, что виной этому его незащищенность и к рассвету он ещё успеет пожалеть об этом решении. Но её пальцы в волосах… Это ведь не считается, так? — Слышала, как ты проведал Сэма прежде, чем спуститься, — добавила девушка. Другая её рука покоилась на его плече, и мужчина знал: если он случайно коснется её спины, в мгновение ока Клара окажется у него на коленях. — Привычка, — сознался он. Трудно было быть каким-то другим, кроме как честным, когда она так близко. Когда он может ощутить теплое дыхание у своей щеки. И почувствовать едва уловимый аромат духов с запахом магнолии. Он повернулся к ней и медленно открыл глаза. Её мягкая улыбка и такой же мягкий взгляд шоколадных глаз не помогли. — Я спать, — заявил мужчина. — Хорошо, — ответила девушка тем же тоном. Никто из них не пошевелился. Её левая рука переместилась на его грудь в то время, как правая продолжала гладить волосы. Он осознал, что его собственные пальцы принялись чертить маленькие круги на её коленке. Он позволит себе один поцелуй. Всего один. Кажется, Клара прочла его мысли, потому что не успел Доктор закончить свой внутренний монолог, как её губы, словно по приглашению, оказались рядом. Это было так по-домашнему. Бесконечно и знакомо. Неохотно он заставил себя отодвинуться и встал. Одного поцелуя достаточно, да? Как же он ошибался. Но мужчина предпочёл уверовать в свою правоту. Он должен был. — Думаю, завтра поработаю здесь, — сообщила она, как только Доктор оказался у выхода. Он обернулся, заметил её понимающую ухмылку. И не смог удержаться: кивнув, повторил эту гримасу, уже мечтая о следующем дне. — Доброй ночи, Клара. — Доброй ночи, Доктор.

***

Ах, если бы он знал, какими окажутся следующие несколько дней! Он бы не остановился на одном поцелуе. О, нет. Он бы затащил Клару на Тардис прямо посреди ночи. Чёрт, он бы затащил её в свою постель и с радостью закрыл глаза на последствия. Вместо этого всю неделю он провел в больнице, едва видясь и с сыном, и со своей возлюбленной. Всё началось во вторник утром. Как раз Доктор собирался провести пару часов на лодке с Кларой. Ему следовало бы знать, что планирование никогда не было его сильной стороной. В десять часов по расписанию была операция. Он уже дважды за последние восемь лет оперировал Тони Бэнкса, каждый раз от максимально уменьшающейся глиомы начальной стадии. И теперь опухоль вернулась, на этот раз куда более злокачественная. Тони был более чем уверен, что умрёт от рака в течение года. Но Доктор считал, что удаление опухоли облегчит его последние несколько месяцев. И, может быть, тот проведёт чуть больше времени со своей женой, если операция удастся. С самого начала он знал, что она будет сложной. И ему казалось, что Тони и Анна понимают риск. Онколог верил в успех куда меньше, и совершенно правильно, как выяснилось. Но супруги все равно надеялись на операцию. Нет, они были непреклонны. Он знал, что всё это благодаря их вере в него. Они доверяли ему все эти годы, и все операции были успешными. До сих пор. Из-за двух предыдущих операций Доктору и его команде приходилось быть очень осторожными с рубцовыми тканями. Они были серьезно нарушены, и задеть важную артерию было проще простого. Марте не пришлось напоминать ему, что опухоль медиальной височной области не к добру. Одно неловкое движение, и они окажутся в зоне Брока* и нарушат речь пациента. Принимая всё это во внимание, Доктор радовался, что оба его стажёра рядом. Он надеялся, что сама попытка и последствия намертво зацементируют факторы риска в их юных головах. В конце концов, Рори начал сомневаться в своем призвании нейрохирурга, и Доктор не винил молодого человека за это. Нарушение мозга пациента — худшее из впечатлений о медицине. Особенно, в первый раз. С Доктором это уже случалось, и он всё ещё чувствовал себя отвратительно. — Доктор, вам надо поесть. Это была Марта. Следующая ночь после операции. Он сидел на полу в отделении и смотрел на операционную, где всё случилось. Ему нравилось проводить время здесь. Здесь было тихо, поскольку пациенты уже были частично под действием наркоза, когда попадали за эти двойные двери. Конечно, иногда за ними проводили и неотложные операции, и тогда всё превращалось в шквал движений, звуков и цветов. Но и это заканчивалось быстро. Как только пациента закатывали в театр, в коридоре снова царили тишина и покой. — Я не голоден, — заявил он, подняв голову. Он не купался в жалости к самому себе. Он проведал всех своих пациентов. Осмотрел Тони. Три раза. Каждый раз убеждаясь, что безвозвратно угробил его. И снова он возвращался обратно в коридор на своё место на полу. Марта уже привыкла к его фиглярству: не в первый раз он вёл себя подобным образом после неудавшейся операции. — Тебе надо пойти домой и немного отдохнуть. Я прикрою тебя, — сказал он девушке, его взгляд был прикован к двери напротив. — Я остаюсь. Отправила Рори домой. С Эми. — Они… теперь вместе? — спросил он. — Не думаю. Но она как никто другой сможет убедить его дать нейрохирургии ещё один шанс. Доктор вздохнул. Марта была права, но Рори всё же понадобится много времени, чтобы определиться. Нейрохирург — это не просто квалифицированный и знающий терапевт. Это ещё и мужество приходить каждый день снова и снова. Здесь случалось, пожалуй, больше чудес, чем в других областях. Но их уравновешивало огромное количество ужаснейших трагедий. — Доктор, прошло совсем мало времени, можно что-то исправить… — начала она, но мужчина перебил её. — Ты знаешь, что не в этом дело. Ты так же, как и я, знаешь, что мы не удалили достаточно опухоли прежде, чем стриарная вена начала кровоточить. После того, как я порезал её. — Вы не можете быть уверенным, что это ваша вина. Там столько рубцовых тканей, гораздо больше, чем мы думали. Вы не могли ничего видеть, — она попыталась убедить его. — Я знаю, что сделал, Марта. И знаю, что было почти невозможно избежать любого кровотечения. Но это я причинил серьёзные нарушения его мозгу. Речь никогда к нему не вернется. Или способность двигаться с правой стороны. И он всё равно умрет от рака меньше чем через год. Ладно, может быть, он всё же немного жалел себя. Замечание Марты про «мало времени» должно было натолкнуть его на размышления, а не на мысли о пациенте. — Всё со мной будет хорошо, Марта. Не волнуйся, — сказал он как можно более искренне, заметив обезоруживающее выражение на её лице. — Пойду, проверю пациента ещё раз, а потом посмотрю, могу ли быть чем-то полезным в «неотложке». — Ладно, — сдавшись, ответила она, зная, что пока не сможет заставить Доктора пойти домой. Следующие несколько дней прошли словно в тумане. Он регулярно навещал Тони в отделении интенсивной терапии и молча страдал, когда Анна удостаивала его взглядом. Чувство предательства в её глазах трудно было не заметить. Потом возвращался к другим пациентам, как будто последней операции и не происходило. Он знал по опыту, что для него это единственный способ не сомневаться в своих силах и продолжать оперировать. А потом Доктор приходил на своё место в коридоре, по нескольку раз за день. Несмотря на то, что ему могло перепасть всего несколько минут спокойствия, мужчина совершал своё паломничество. Иногда он пару часов спал в своем кабинете, иногда ел то, что приносили Донна и Марта. Возвращался домой Доктор уже к рассвету, когда все палаты затихали, и позволял себе несколько драгоценных минут повседневности, завтракая вместе с Сэмом. Сразу же после операции Клара спросила, в порядке ли он, и Доктор солгал. Больше она не задавала вопросов, только безмятежно улыбалась, когда их взгляды пересекались. Словно чтобы показать, что всё будет хорошо. Потом, стоя в душе, Доктор пару секунд будет приводить в порядок свои мысли, а затем отвезет молчаливого Сэма в школу. Он сказал мальчику, что у него была тяжелая операция в больнице, и это показалось последнему достаточным объяснением. Доктор не был уверен, радоваться ли ему, что тот не стал задавать других вопросов, или беспокоиться. Он вызвался заменять Рори на его сменах, чтобы дать молодому человеку время всё обдумать. Эми протестовала, утверждая, что это ей следует прикрывать его, но Доктор знал, что стажёрка не протянет и трёх дней, если будет отрабатывать и свои смены, и смены Рори. А она могла понадобиться хорошо отдохнувшей на случай непредвиденной ситуации. Марта продолжала уже по-настоящему доставать его уговорами пойти домой и провести время с Сэмом (и Кларой). И каждый раз, когда Доктор вспоминал смех сына или ощущал на своих щеках призраки поцелуев возлюбленной, чувство вины переполняло его. Как он может показаться им на глаза после такого провала? Как может наслаждаться их присутствием, когда его пациент прикован к больничной койке, немой и обездвиженный из-за него? Он не заслуживает встречи с ними. И должен остаться здесь и помогать людям. Как-то он обязан поплатиться за свою ошибку. Доктор потерял счёт дням. Уже пятница? Или суббота? Он знал, что уже за полночь, поскольку заменял Рори в «экстренной», но, вообще-то, ничего экстренного не было, так что мужчина решил ради разнообразия провести пару минут в коридоре хирургического отделения. Его взгляд был прикован к серому линолеуму, когда послышались шаги, приближавшиеся к нему. Неспешные. Наконец он заметил две пары стоп. Ботинки Марты Доктор узнал. А вот голубые парусиновые насторожили. Особенно на столь маленьких ножках. — Сэм?! Мальчик бросился к нему и сел рядом на пол, а Марта ушла с полуулыбкой на губах прежде, чем Доктор успел задать другой вопрос. Он почувствовал, как сын потянулся к нему для объятий и по инерции поднял руку, чтобы мальчику было удобнее. Сэм положил голову отцу на плечо, и Доктор испустил долгий и медленный выдох, который, как сейчас осознал, сдерживал все последние несколько дней. — Мне приснился кошмар. Очень страшный, — тихо сказал Сэм, и все отягощавшие Доктора вопросы ушли. — О, мне жаль, Сэм, — ответил мужчина и вытянул руку, чтобы покрепче обнять сына. — Тебя не было дома, так что я приехал сюда, — добавил мальчик, уткнувшись в его грудь. Доктор внимательнее посмотрел на него и заметил, что под тяжёлым зимним пальто на Сэме всё ещё пижама. И он снова, уже во второй раз, осознал, что сейчас ночь. Вопросы столпились в голове, но он не имел ни малейшего понятия, с чего начать. Однако стоило мужчине услышать крошечный сдавленный вздох облегчения, как он решил, что единственное, что сейчас имеет значение, это то, что мальчик жив и здоров. Поволноваться о деталях ему можно и позже. А пока он с нежностью обнимет сына. Всё остальное подождёт. Через несколько минут, когда мальчик уже достаточно успокоился, Доктор решил задать пару вопросов. — Как ты добрался сюда? — спросил мужчина, положив руку сыну на голову. — На такси. Взял деньги, что ты положил рядом с телефоном на случай чего. — А где разыскал кэб в такой час? — На Варвик Авеню, рядом с домом. Клара говорила, что там всегда есть кэбы. Боже, Клара! — Сэм, а Клара знает, что ты здесь? — уточнил он, надеясь, что в его голосе не прозвучало паники. Но, кажется, мальчик уловил отцовский тон, потому что поднял голову и взглянул на Доктора. — Нет, — сонно ответил Сэм. — Я не сказал ей: она спала. Доктор вздохнул и потянулся к карману за мобильником. Сообщений нет. Он сомневался, звонить ли Кларе. Она, скорее всего, ещё спит и только разволнуется, будет чувствовать себя виноватой, если узнает, что Сэм ушёл из дому посреди ночи без её ведома. — Прости, пап. Не хотел причинить каких-либо проблем. Ты сказал, что я могу прийти к тебе, если мне приснится кошмар. Но тебя не было дома. Ты злишься? Он ненавидел, когда сын выглядел таким обеспокоенным. И он и вправду сказал, что мальчик может прийти, если потребуется. Нельзя было винить Сэма за это. Доктор убрал телефон обратно в карман, решив ничего не говорить Кларе. Если она проснется и обнаружит пропажу Сэма, то прежде всего позвонит ему. Хотя мужчина и надеялся, что девушка ничего не заметит. — Все нормально, Сэм. Я не сержусь, — успокоил он мальчика, потрепав его шевелюру. — Мне просто не нравится мысль, что ты был совершенно один в кэбе в такой час. — Таксист был очень добр. Я сказал, что пойду сразу к тебе, как только приедем. А он хотел войти вместе со мной, но я сказал, что всё в порядке. Он всё же подождал, пока я войду, прежде чем уехать. Доктор подумал, что ему следует поговорить с этим маленьким независимым любителем приключений. Девятилетнему мальчику не следует бродить по Лондону посреди ночи. Но сейчас было не время. Сейчас нужно было идти домой. Новое чувство вины захлестывало его: пока размышлял о пациенте и о своём провале, как хирурга, он не справился с другим своим долгом — долгом родителя. Ему следовало быть рядом с Сэмом. Возможно, Доктору казалось, что он не заслуживал этого, но ребёнок-то точно заслуживал большего. Доктор вёл себя по-идиотски. Уже давно в прошлое канули дни, когда он мог позволить себе быть таким эгоистом. Сэм нуждался в нём, и, если уж говорить совсем начистоту, эти отношения доставляли массу удовольствия. — Готов пойти домой, Сэмми? — Ты действительно идёшь домой? — нерешительно спросил мальчик. — Да, я действительно возвращаюсь. Больше ничего не могу сделать для моего пациента, — признался мужчина, и они с Сэмом оба поднялись с пола. — Мне жаль его. Марта рассказала, что операция не удалась, но ты не должен винить себя, потому что это не твоя ошибка, — серьёзно произнёс мальчик, когда они дошли до лестницы. — О, она так сказала? — Да. Она нашла меня в «неотложке» ещё до того, как я поднялся к тебе в кабинет. Сказала, что знает, где ты, и всё объяснила. И пообещала, что прикроет тебя на смене в выходные. — Хорошо, — сказал Доктор, решив, что потом найдет способ отблагодарить Марту. И славно. — Давай сначала заглянем в мой офис: заберу свои вещи, а потом пойдем домой. Ладно? — добавил он, и мальчик согласно кивнул. А ещё Доктор решил купить Сэму новую пижаму: эта была уже слишком мала, особенно, если мальчик соберется снова разгуливать в ней посреди ночи. *** * «О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.» — «Гамлет», Акт II, сцена 2 (перевод М. Лозинского). * Эр — город в юго-западной части Шотландии. * зона Брока — участок коры головного мозга, работой которого обеспечивается моторная организация речи.