Козлы разбежались!!!

Холм, расположенный неподалеку от Лас-Афёраса, окутал утренний смог, окрасив небо в красновато-серый оттенок. Холм был лыс, как голова скинхэда, - за исключением небольшого особняка в готическом стиле, сиротливо приютившегося на западном склоне. В этом самом особняке и жил Новарро Волломбрез с детьми, Трини и Рико, и собакой Освальдо. Освальдо множество раз выручал своего хозяина, например, когда тот оставил на попечение бедного пса своих детей, уехав на два с половиной года в Нигерию за эссенцией для антидота «козлиного гриппа». Дети одичали, и Новарро чувствовал себя немного виноватым. «В кого же они пошли? – иной раз размышлял он. – Я нормальный, их мать была нормальной… А, точно, в собаку!» - корил он ни в чем не повинного, интеллегентнейшего Освальдо. Между тем Трини и Рико были те еще детки. Рико был наглым избалованным парнем с внешностью байронического героя, а Трини, тощая блондинка, в совершенстве владела разбойничьим ремеслом. Правда, у них были и таланты: Рико играл на фортепьяно, Трини жонглировала без осечек, и оба они умели разговаривать с животными. Но об этом – позже. Этим ранним утром Новарро проснулся необычайно легко, и, словно на крыльях, поднялся с кровати. Почистив зубы и вымыв шею, он, символически позавтракав, достал органайзер и начал искать Планы на вторую пятницу июня (а сегодня была именно вторая пятница июня). Планов не оказалось, и он, с легкой совестью, решил совершить утреннюю прогулку, заодно выгуляв Освальдо. На утренней улице происходило нечто странное. За ночь на площади выросли десятки палаток, как грибы после дождя. Народ, слегка повеселевший, ходил с воздушными шариками и сахарной ватой. Молодые улыбчивые люди раздавали глянцевые, плотные листовки. Новарро с недоумением взял одну из них. «ГОЛОСУЙТЕ ЗА ДЕЛЬ ГАДО, И ВСЕ У ВАС ПОЙДЕТ КАК НАДО!» - гласила надпись на флаере. «Так вот оно что, Коррупцио все-таки решил баллотироваться», - обреченно скомкал Волломбрез листовку, выкинул в урну и огляделся. Вся улица была усеяна этими проклятыми листовками! На столбах были портреты Коррупцио, улыбающегося в тридцать два зуба - конечно, отфильтрованные сотнями слоев фотошопа. Дель Гадо смотрел с каждого баннера, из каждой газеты! «Это же надо развернуть такую предвыборную компанию!», - даже с некоторым уважением подумал Новарро. Тут его отвлек какой-то шум, явно выбивающийся из общей утопически-счастливой гаммы. Генетик пошел «на зов», и вскоре его глазам предстала удивительная картина: на небольшой площадке в окружении пенсионеров горланил… Карло Дон Зэкко! Суть его речи была такова: «бессовестные буржуи жируют за счет народа» и «еще больше разлагают и так хрупкое общество». Все эти тезисы были щедро сдобрены гневными высказываниями в адрес капитализма в целом и Дель Гадо в частности. В конце речи Новарро был удостоен самодельной сероватой листовки с лаконичным призывом голосовать за Безумного Карли, «мессии равенства». Эта листовка тоже окончила свой век в мусорном бачке. Новарро заметил, что народ стекается к сцене, и по инерции поспешил туда же. На эту самую сцену вышла пожилая фрау в пуритантской одежде, с елейной улыбочкой и волосками на третьем подбородке. - А сейчас девочки из Благочестивого Приюта исполнят милую песенку в честь нашего дорогого, несравненного, всеми любимого Коррупцио Дель Гадо, кстати, подарившего одной из наших воспитанниц счастливую юность! На сцену, слегка припрыгивая, вышло пять девочек. Они были приторны и прилизаны все, но одна из них, находящаяся в центре, отличалась особой прилизанностью: гладенькие каштановые волосы были перевязаны отглаженым бантиком, белые кружевные гольфики были натянуты по самое не могу, а накрахмаленная блузка, болтающаяся на ее субтильных плечиках, была ровнехонько заправлена в плиссированую розовую юбочку. «Меркантилия Эль Шпингалетто! – припомнил Новарро. – Бррр». Хор девочек тоненько запел: «За то, что небо голубое, За то, что есть нам, где поесть, И не должны мы все искать Где нам в тепле поспать Дель Гадо ты благодари, Ему свой голос подари!» Все это действо сопровождалось ужимками, легкими кникенсами сироток и умилением всех взрослых и пожилых людей. В финале все, вытирая сентиментальные слезы, бурно зааплодировали. - Мерзкий педофил! – услышав этот шепот за спиной, Новарро обернулся и увидел злобно щурившегося неказистого мужичка, того самого, вещавшего среди пенсионеров о бессовестности властей. - Простите, это вы мне?! – деликатно изумился Волломбрез и добавил: - Не замечал за собой влечения к юным мамзелям! - Да нет, я не про вас, - отмахнулся его собеседник, Дон Зэкко (это был он). – Я про их «несравненного» Дель Гадо! - Ого! Вы антипатируете ему, не так ли? - Да! А как иначе! – взвился Безумный Карли. – Он внаглую грабит народ, его только и заботят деньги и власть, а наживаться на людских неприятностях – вполне в его стиле! Всех своих конкурентов он давит, как блох (не то что я, всегда готовый идти на компромисс), а такие понятия, как принципы, равенство и справедливость ему не знакомы. Не то что нашей партии, мы всё для людей, всё для людей…! - В ваших словах есть доля истины, но вы слишком резки, - тактично покачал головой Новарро. - Это не я резок, это вы Коррупцио плохо знаете! – кипятился Дон Зэкко. – А как он проводит время? Он же просто потакает своим низменным потребностям – напивается, обжирается и развлекается с маленькими, доселе невинными девочками!... - Простите? Почему вас так беспокоит его личное дело? - Потому что это много говорит о Коррупцио! Как о человеке! - Хмм! Иногда мне кажется, что вы возмущаетесь потому, что лишены возможности так же отдыхать, - пробормотал прозорливый Новарро, к его счастью, оставшись неуслышанным. Внезапно ему вообще начала надоедадать вся эта сутолка, поэтому он спешно направил свои стопы в Лабораторию, стараясь забыть это безумие Лас-Афёраса…