***
Воспоминания накатывали волнами, не отпускали, заставляя страдать. Их стоило бояться, как и самого страха. Остальное боязни не стоило. «Кровь на полу – кто-то играл до нас или просто для правильной обстановки?» - мысль не отпускала. Дом, не из тех, в которых они ночевали, встречает тишиной и запахом затхлости вперемешку с кровью. Всё вокруг разгромлено, словно после драки, но теперь-то он знает, что сделано это нарочно, для непрошеных гостей. Он садится на каким-то чудом выживший стул, на котором нет порезов ни от сабли, катаны или какого-то другого оружия. В прочем, он не разбирается. Дыр от огнестрельного оружия нет и на том спасибо. - Я тебя ждал. Хочу напомнить, что игра всё ещё продолжается. - Я уже ушёл, - предатель, хоть уже и бывший, пытается повернутся – дуло упирается в затылок. Всё почти как в прошлый, только у него теперь тоже есть пистолет. Рука тянется к кобуре: - Не дёргайся, - пальцы беспомощно скользят по коже, ногти царапают её. - Нет. - Ну как хочешь, - внезапно уступает убийца, - я тебя предупредил. Означает ли это, что игра вновь начинается? Бывший предатель всё ещё сидит на месте, смотря в одну точку.***
Крик раздаётся в тишине – на четвёртую ночь не выдержали нервы Америки. До этого он только ругался сквозь зубы, шипел, на третью ночь не выдержал. На четвёртую ночь вот дошло до криков. Было страшно, он даже сам понял, что не является героем – осознание приходит внезапно. Уже после, в лесу, к нему возвращается присущий оптимизм. Но пока он, срывая горло, до боли кричит, ударяя раз за разом стену кулаками – во все стороны летит крошка и мелкие камешки. Где-то дёрнулся Иван, оборачиваясь на звук – крик казался ему смутно знакомым, но он не понял, на каком языке кричат. Альфред неловко улыбается, совсем не по-голивудски. Не хотелось вспоминать подобного, принижая себя в мыслях, но это было не в его власти. Франция не плачет из-за смерти своего воспитанника – его он считает своим по праву. Но тем не менее от чего-то становится на душе тяжелее с каждым днём. Теперь уже он не просто насильник – он пытается так найти убийцу Меттью. Канада, Сейшелы, как бы мало они бы не общались, были французу дороги. Он смотрит на Англию: «Интересно, а он-то переживает?» Словно в насмешку, в тот же день в комнате Бонфуа находит ранее незамеченную алую увядшую розу со сломанными шипами Эта же самая роза сейчас лежит перед Франциском. Тот, грустно улыбаясь, выкидывает её – прошлое должно оставаться прошлым. Россия рукой в перчатке прикасается к двери и несколько секунд недоверчиво смотрит на деревянную поверхность. Не хотелось бы сюда идти, но интуиция вела так, а спорить с ней желание было ещё меньше. Иван, чуть скрипнув открываемой дверью, вошёл и первым делом оглядел комнату. Вроде бы всё, как в других, разве что следов от крови и борьбы меньше. Но отчего так сильно звучит колокольчик интуиции в голове? Ещё один шаг вперёд – шарф цепляется за казавшейся гладкой балку и Иван останавливается, чтобы отцепить его. Под потолком раскачивается лампа, изредка мигая, но если бы даже она потухла, разницы бы видно не было. На улице светло, а окно тут есть. Выбитое стекло поблёскивает под ногами Ивана, будь он в ботинках, какой-нибудь наиболее острый и прочный осколок давно бы вошёл в ногу. Звон в голове не умолкает, хотя Россия видит, что всё «чисто». Он выходит, в последний раз оглядев комнату, хлопнув дверью. Брагинский, уже засыпая, снова вспоминает подробности прошедших дней и ночей. Список мест, куда предстоит вернуться, был у него уже составлен. Во сне Россия крепко сжимал трубу, да и вид у него был угрожающий – вот-вот проснётся, подойти даже и не пытайся, особенно если ты враг – убьёт и не заметит. Литва корил себя уже много раз за то, что так трусливо пытался сбежать несколько раз. Совесть зверски грызла его, но поделать с собой Торис ничего не мог – он бы и сейчас с удовольствие сбежал. Вот только останавливал его тоже страх. Тупик. Тот же самый бег по улицам – на сей раз в другую сторону. А казалось, что направления он в прошлый раз не разбирал, сойдя с ума, но нет – в этот раз чётко в противоположном направлении. Не паника, не истерика, просто трусость. И вновь его встречает серо-унылая стена, а за ней, словно насмехаясь, кричит ворон – предвестник скорой смерти. Кинжал врезается глубоко в стену, по рукоять. Беларусь дышит ровно и спокойно. Четвёртый бросок – и каждый раз попадание. Наталья подходит к стене и тянет кинжал – тот поддаётся, но не сразу, а на пол падает штукатурка и побелка, сразу следом за куском стены. Арловская не понимает, почему не отобрали её верные ножи. Но меньше знаешь – крепче спишь. Понять это она даже и не пыталась. Лишь была рада тому, что осталась при оружии. Она легла в одной комнате с братом и сестрой – одну кровать они перенесли из другого дома. Наташа не спала – не хотелось. Серебристо и многозначительно блестели в темноте ножи. Италия хотел бы закричать. Хотел бы выдернуть из застывшей руки брата саблю – её чисто символически вложили после смерти, и прирезать китайца. Тем более сабля не провалилась вместе с телом брата. Но не мог, тело, перестало слушаться, лишь изредка повинуясь командам. «Да и брат этого бы не захотел». Он хотел кричать и после смерти Испании, но не так, как смог, а громче, во много раз громче. Выпустить всю боль через крик, всю ненависть – чтобы услышал даже мучитель, чтобы все вокруг оглохли. Но это не в его силах. Слёзы вновь наворачиваются на глаза, в голове всплывают образы. Романо: - Я защищу тебя, хоть ты и дружишь с картофельной башкой, но защищу. Ты же мой брат, - он улыбается, а после и смеётся. Антонио: - Дай руку, - он уже не улыбается, это было после смерти Романо. Он смотрит прямо в глаза Италии, - ну же. И Германия, не понятно почему. Пруссии, можно сказать, повезло – брат жив, один из друзей тоже. По сравнению с потерями остальных – вообще счастливчик. Тогда почему так холодно в душе и одиноко? Экс-Пруссия усмехнулся и приложил руку к груди. Англия неуверенно смотрит на своего заклятого друга-врага, протягивая в его сторону руку, не веря своим глазам. Он щурится, но картинка только становится чётче, не более. Прикасается, сразу одёргиваясь. Рука, вопреки ожиданию, не холодная, не тёплая – никакая. Артур пятится и просыпается, резко открывая глаза и садясь на кровати. Сон во сне – странно, но именно такое с Кёрклендом, а он даже не может проснуться. Китай сомневается в своём выборе – даже если ты страна, тебе тысячи лет – ты не можешь быть уверен в себе на сто процентов. И это он знал прекрасно – ошибиться может каждый. «Ты уже зашёл. Выхода нет», - шепчет какой-то голос в голове: «Делай, что должен». Он неуверенно поднимает руку – он всё же верит в правильность своей догадки: «Не я судья», - рука снова опускается: «Это твоя обязанность», - выстрел. - Прости. Он молчал, глядя на Венециано после смерти Испании. Поговорить после того утра они так и не смогли, лишь Китай прошептал: «Прости», - не будучи уверенным даже в том, что его слышат. Это слишком тяжело. Он не сможет объяснить, что им двигало. Германия тогда в первый раз оставил Италию одного – и то, минуты на две, не более. Страх Людвига был слишком силён: «Справится ли Феличиано?» А тот был словно отчуждён от мира, и Ван Яо это видел, коря себя за это: «На следующий день игра уже закончилась? И кому я помог?» Он так и не нашёл в себе силы извиниться. Япония не впадает в панику, не достойную настоящего самурая. Он не делает себе харакири – нечем, да и сам бы не сделал – он страна. Он в ответе за свой народ. Япония единственный не срывается ни разу. Он просто следит за ситуацией, не показывая эмоций. Он скорбит после смерти родственников, но держит эмоции в себе, не выпуская их наружу – у стран это не в почёте, хотя они и сорвались почти все тут. Япония единственный не снял маску. Латвия сидит в своём доме около двери, благодаря Бога (и Россию) за свой маленький рост – спрятаться не составило труда. Ночь, вот-вот должна выйти мафия. И они выходят, улыбаясь и хохоча. Галанте отшатнулся и выдохнул: - Нет! – его услышали. Первый мафиози, что был повыше, повернулся и, ухмыляясь, открыв рот, показал сначала на свой язык, а потом провёл большим пальцем по горлу. Галенте кивнул. Об этом никто и никогда не узнает. «Если его не поймают», - добавляет про себя Латвия: «Теперь уж точно «если»!» Интуиция у стран совершенней, чем у простых людей. Своей Иван привык доверять, поэтому сейчас бежал, вспоминая сон. За ним точно летела Наташа. Комната была точно такой же, как и прежде, но Россию всё равно что-то насторожило. Иван вновь осмотрел комнату, интуиция не умолкала ни на секунду. Шарф опять предательски зацепился за балку. Иван рванул вперёд, ткань выдержала, а шкаф поехал в сторону, открывая крутой спуск.