Скажи что - нибудь...

      Знойное летнее солнце заливает небольшую поляну ярким желтым светом. Вокруг настолько светло, что рыжеволосой девушке приходится щурить глаза и прикрывать их рукой, чтобы привыкнуть к окружающей среде. Она невольно оборачивается назад, губы озаряются широкой улыбкой, а в глазах появляется нескрываемая надежда, что она кого-то сейчас встретит. Кто-то сейчас, с минуты на минуту, выскочит из-за высокого дерева, в тени которого пытается скрыться барышня, но ничего не происходит. Улыбка немного гаснет, а в глазах прослеживается еле уловимое разочарование от того, что тот, кого она так сильно ждала, даже не появился. Но все это отходит на второй план, когда за руку рыжей цепляется маленький мальчик, лет пяти от роду. Его густые темно-каштановые волосы находятся в полном беспорядке, а голубые глаза искрятся радостью и задором. Обратив на него внимание, уголки губ девушки чуть поднимаются в грустной улыбке, которую она тут же старается спрятать за привычным для нее игривым смехом. В этом мальчике она узнает саму себя: то как он смеется, как улыбается, как дергает ее за руку и тянет куда-то вперед, уводя все дальше в тень раскидистого дуба. Но это только его характер. Внешне же он совсем не похож на нее, лишь огонек в глазах выдает их сходство. Но сам мальчик ни капли не похож на рыжую — он напоминал ей кого-то очень знакомого. Кого-то, кого она, как ей казалось, знала настолько хорошо, что с уверенностью могла бы сказать, что этот мальчонка является его прямым родственником. Наследником. Но этот кто-то бесконечно ускользал из ее мыслей, стоило девушке хотя бы на секунду отвлечь свое внимание от ребенка и упустить его из виду.       — Мама, мама, иди скорее сюда. — Голос мальчика звучит громко, разрывая такую приятную тишину вокруг. Он выбегает из-за дерева, вновь хватаясь за руку девушки и тянет за собой. Рыжая покорно ему повинуется, не сводя с него пристального, но лукавого взгляда. Ей было любопытно, что же такого хочет показать ей мальчик. Только вот внезапное чувство тревоги отвлекло ее.       — Смотри, что я нашел. — Он уводит ее вперед, заставляя идти все быстрее. Вот они уже немного спустились вниз с холма, где только что находились. И только сейчас ее взору открывается огромная гранитная плита, которая, будто только что, выросла из-под земли. Девушка инстинктивно замедляет ход, предчувствуя, что ей не понравится то, что она сейчас увидит. Но мальчик продолжает тянуть ее вперед. На подгибающихся от страха ногах, она все же проходит вперед и замирает в тот момент, когда ее взору открывается вся картина. Это была не просто гранитная плита. Это была могильная плита. Куприн Олег Юрьевич.       — Это ты во всем виновата. — Снова детский голос нарушает уже гнетущую тишину. Тараканова не сразу понимает, что происходит, но, стоит ей прийти в себя, страх обуревает сознание. Она смотрит на надпись и не может поверить своим глазам. Чувствует, как по щекам начинают стекать слезы, быстро высыхая под палящим солнцем и оставляя после себя стягивающие кожу соленые дорожки. Утирает их свободной рукой, второй продолжая сжимать ладонь ребенка в своей.       — Это ты во всем виновата. — Но теперь голос не принадлежит ребенку. Этот голос она бы узнала из миллиона похожих. Резко повернув голову, она видит рядом с собой взрослого мужчину, хотя прекрасно помнит, что еще минуту назад здесь стоял маленький мальчик. Глядя на него, Виола узнает в нем своего мужа. Уголки его губ опущены вниз, а глаза насквозь пронизаны лишь холодом и отстраненностью. — Это ты во всем виновата.       — Я все исправлю. Слышишь? Я все исправлю, обещаю тебе. — Начинает тараторить девушка, крепче сжимая в руке ладонь мужа, словно боясь с этим телесным контактом потерять и почву под ногами. Но одно резкое движение, и мужчина напротив вырывает свою руку из ослабленной хватки девушки. Он делает несколько шагов назад, увеличивая расстояние между ними. Не прерывая зрительного контакта, он осуждающе мотает головой. Взгляд его становится жестче и суровее. Кажется, если до него сейчас докоснуться, можно уколоться.       — Поздно, Тараканова. — Отзывается мужчина, продолжая уходить все дальше, но не отворачиваясь от девушки. — Не верю я тебе. Снова обманешь меня. А потом я умру. — Уставившись на девушку грозным взглядом, мужчина замирает и стоит на месте несколько секунд. Для Таракановой эти секунды показались вечностью, настоящей пыткой. Она хотела сорваться с места, обнять Олега, пообещать, что больше никогда его не ослушается и ни во что больше не будет ввязываться, но ноги будто к земле приросли. Все, что ей оставалось — это просто стоять и смотреть супругу в глаза, видя в них то, чего она боялась больше всего на свете. Отсутствие любви.       — Это ты во всем виновата. — Снова повторяет тот, разворачивается и уходит прочь. Вилка в панике оглядывается по сторонам, надеясь увидеть хотя бы кого-то, кого могла бы попросить о помощи. Но рядом никого. А Куприн отдалялся все дальше и дальше. Чувствуя небывалую тяжесть в собственных ногах, рыжая уже отчаивается догнать мужа, но внезапно в ней появляется легкость и она срывается с места. Бежит куда-то вперед, спотыкается, падает, но все равно поднимается и бежит.       — Олег. Олег! — Отчаянный крик разносится по всей поляне.

* * *

      — Олег! — Тараканова вскакивает на своей кровати и не сразу понимает, что происходит вокруг. Она судорожно осматривается по сторонам в попытках привести свое сознание в норму, но ничего не выходит. Родные стены не спасают, а, оглядев пустую половину кровати, которая была предательски холодной, пустота с новой силой начинает давить на все ее существо. Девушка снова падает на подушку, поворачивается на бок, притягивая к себе колени, и смотрит в одну точку. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что наволочка на подушке влажная. Оказывается, плакала она не только во сне. Ужаснувшись собственному состоянию, Вилка пытается проглотить ком, стоящий в горле, но ничего не выходит. С каждым новым вдохом, она чувствует, что ей не хватает кислорода. Голова начинает кружиться, а где-то внутри разрастается чувство тошноты, с которым невозможно бороться. Вскакивая с кровати, Виола чувствует, как подкашиваются ее ноги, а слабость в теле становится лишь сильнее. Головокружение усиливается, но ей нужно заставить себя добраться до уборной. Иначе ее вывернет прямо в комнате.       — Вилка? Вилка, с тобой все в порядке? — Озабоченный голос подруги несколько приводит ее в чувства. Она опирается головой о холодную поверхность настенной плитки, все еще свято веря, что холод сможет ей хотя бы как-то помочь. В помещении неприятно пахло, от чего Тараканова чувствовала себя только хуже. Лоб покрылся неприятной испариной, глаза и горло болели, а тело прошибал легкий озноб. Перебирая в голове варианты, чем она могла так отравиться, в голову не пришло ни одной здравой идеи. Мысленно ругая себя за то, что за вчерашний день, она вряд ли съела достаточно, чтобы сейчас чувствовать чуть больше уверенности в собственных ногах, девушку озаряет другая догадка. Как сильно нужно надышаться хлороформом, чтобы на утро чувствовать себя настолько отвратительно?       — Да, Томусик, все хорошо. Наверно, съела что-то. — Такими темпами в словарях рядом со словом «вранье» скоро начнут писать ее фамилию в качестве синонима. Но объяснять подруге в чем же дело и заставлять ее волноваться лишь раз не хотелось, поэтому проще было соврать. Как и всегда. Врала Виола с завидным постоянством, что иногда даже ей от самой себя становилось противно. Но иногда, за неимением лучшего решения [как, например, сейчас] проще было действительно соврать и сделать вид, что все не так скверно, как может показаться на первый взгляд. Вот только на самом деле все было намного хуже, чем кто-либо вообще мог себе представить.       Когда основные приступы тошноты сошли на нет, оставив после себя лишь омерзительный привкус во рту, Вилка предпринимает попытку подняться с пола, где провела добрых полчаса. Чувствуя слабость во всем теле, она начинает сомневаться, что сегодня хотя бы сколько-нибудь может быть кому-то полезной. В голове тысяча и одна мысль о том, что произошло вчера; о том, как сильно она обидела мужа своим поведением; о том, как ей хочется побыстрее со всем этим покончить, чтобы жизнь вернулась в нормальное русло; о том, как бы ей сейчас хотелось оказаться в объятиях Куприна, положить голову ему на плечо и ни о чем не думать. Но жизнь порой бывает той еще стервой, награждая людей самыми жесткими испытаниями, из которых, кажется, даже выйти без потерь невозможно. Хотя, на месте Вилки, глупо было винить во всем жизнь, судьбу или какие-то высшие силы. Она сама все разрушила. Своими собственными руками. После вчерашнего она была убеждена в этом.       Быстро проскользнув в ванную комнату, Вилка решает, что, даже если она сегодня не покинет пределов собственной комнаты [а в этом она была практически уверена], это не дает ей право выглядеть так, как он выглядит сейчас. Из зеркала на девушку смотрело будто не ее отражение, а кто-то совершенно чужой. Взгляд усталый и потухший, под глазами чуть отчетливее стали проглядываться синяки от бесконечного недосыпа и стресса, некогда круглые щеки кажется медленно таяли на глазах. Ее внешний вид оставлял желать лучшего. Поэтому, уповая на спасительную силу теплого душа, девушка надеялась таким образом хотя бы немного оклематься и смыть с себя остатки гнетущих воспоминаний предыдущего дня. Только вот с каждой минутой это все больше походило на бред сумасшедшего, чем на мысли здорового человека. Но делать было нечего, нужно привести не только свое физическое состояние к привычным для окружающих нормам, но восстановить душевный баланс, который был окончательно потерян еще вчера.       — С тобой точно все в порядке? — Снова спрашивает Тамара, когда Тараканова призраком проникает на кухню и усаживается за стол, предварительно выудив из холодильника бутылку с водой. Для самóй рыжей этот вопрос был скорее риторическим, нежели будничным, потому что в порядке она уже не пребывала довольно длительный период времени. Собственно, с того самого дня, когда Куприн ушел ночью, громко хлопнув дверью. Дальше все становилось только хуже, как и состояние самой девушки, которое давно находилось где-то за пределами нормальности. Но виду она все равно старалась не подавать. Она не любила волновать окружающих такими пустяками, и уж тем более не любила, когда ее жалели. Жалость была для нее самым неприятным чувством, которое может испытывать человек по отношению к кому-либо. И ей претило то, что люди слишком часто путают понятия жалости и сочувствия.       — Да, все хорошо. — Глухо отозвалась Вилка, поудобнее устраиваясь на небольшом диванчике, по обыкновению поджимая под себя ноги. — Просто нужно денек отлежаться, не хватало еще где-то по дороге рухнуть. — На губах Виолы проскальзывает усмешка, которую она не смогла скрыть от собственной лучшей подруги. Тома хоть и была очень чуткой и никогда не лезла с лишними вопросами, но она всегда подмечала все несущественные детали в изменении чьего-то эмоционального состояния. Иногда даже сама Тараканова ей завидовала.       — Все настолько плохо? — С беспокойством интересуется темноволосая девушка, присаживаясь на стул напротив подруги. — Может, в аптеку сходить? Давай Сене позвоню, он купит все, что нужно. — Бескорыстность Томы всегда была одной из главных причин, по которым ее так сильно любила рыжая. Подарив подруге слегка вымученную, но все же искреннюю улыбку, девушка делает пару глотков холодной воды, после чего ставит бутылку на стол, продолжая немного улыбаться.       — Да все со мной нормально. — Снова произносит та, закручивая пробку на бутылке. — Меня в последнее время часто мутит не только по утрам, но и в течение дня. Думаю, во всем виноваты расшатанные нервы из-за… — Тараканова осекается, не желая продолжать и без того больную тему. Раз она решила провести сегодня весь день дома, у нее будет еще достаточно времени, чтобы вернуться к этому. А пока она предпочитает избегать тему развода с Куприным как можно дольше. И уже в следующее мгновение, подруга подкидывает ей идею, о которой сама Вилка даже не думала.       — А может ты просто… — Неуверенность в голосе Томы ужасает, но рыжая разрешает подруге договорить, желая убедиться в том, что она ляпнет именно то, о чем самой Вилке думать не хотелось. — Может ты беременна? — с этими словами Виола все же роняет бутылку, к которой было приковано все ее внимание, на бок и на несколько секунд замирает. Кажется, она даже дышать перестала от услышанного. Но быстро придя в себя, она устремляет на подругу взгляд, которым пытается доказать всю абсурдность вышесказанного.       — Томусик, иногда ты поражаешь меня подобными умозаключениями. — С широкой улыбкой отзывается девушка, возвращая бутылке первичное положение. — Ты лучше меня знаешь, что тошнота — это далеко не самый главный признак беременности, так что прошу тебя, не приписывай мне несуществующие вещи. Только не в данной ситуации. — Последнюю фразу Тараканова произносит с явным разочарованием, прекрасно осознавая, что при нынешнем положении дел — беременность была бы последней вещью, о которой она бы мечтала. Но даже при этом, подсознание услужливо подкидывает ей воспоминание из прошлого, как одна ее знакомая с помощью все той же беременности удержала рядом мужа, который был готов подать на развод. Только вот сама Тараканова такой идеей никогда не воспользовалась бы. Слишком подло даже для девушки, которая врет так часто.       Молча удалившись с кухни и мысленно благодаря подругу за то, что она не стала наседать с расспросами, Вилка возвращается в комнату и обреченно падает на кровать. Ей не хочется двигаться, не хочется спать, не хочется о чем-то думать. В голове с усердием пульсирует только одно желание — отключиться от реальности. Чтобы не было никогда всех этих расследований, в которые она бросалась, словно в омут с головой. Чтобы не было всех этих неразберих и недопонимания. Чтоб все было хорошо и спокойно. Но даже для самóй рыжей все это кажется иллюзией чьей-то чужой, не ее, жизни. У нее так никогда не было и не будет. А как будет дальше, она даже подумать боялась. И каким бы сильным не было желание отключиться, мозг разрывало на несколько частей.       Первое. У нее не осталось ни одной ниточки, за которую можно было бы дернуть, в этом чертовом расследование. Кажется, она впервые в жизни зашла в тупик. Екатерина была убита буквально сутки назад. Слава находилась в отпуске в другой части земного шара [и Тараканова не исключала возможности, что ее туда отправили специально, чтобы не мешалась под ногами]. Ни Сергей, ни Антон Ежовы не внушали ей доверия. Точно так же как не внушали доверия слова Игоря Ситнова или его жены Владлены. Она начинала сомневаться во всем, что происходило вокруг и с большим удовольствием сейчас бросила бы дело, даже не пытаясь довести его до конца. Не очень в ладу с ее личными принципами, но эта идея не казалась ей такой уж безумной. У нее не было ни сил, ни желания копаться в чужом грязном белье, не смотря на то, что она обещала Владлене помочь ей. Проблема была только в том, что Виола утратила всякое доверие к чужим словам. К тому же, пусть это и весьма эгоистично с ее стороны [что также идет в разрез с ее жизненными убеждениями], но у нее сейчас были проблемы, стоящие на несколько ступеней выше, чем все происходящее вокруг.       Второе. Куприн. Каждый раз, вспоминая мужа [она упрямо не хочет применять к нему слово «бывший»], сердце девушки сжимается настолько сильно, что Тараканова готова поклясться, будто физически чувствует хватку чужих рук на органе, который с усердием продолжает гонять кровь по ее венам. Она злится на себя за то, что наговорила ему вчера; злится за то, что никогда к нему не прислушивалась; злится за то, что довела их обоих до той точки в отношениях, от которой практически невозможно сделать шаг назад и притвориться, будто ничего не случилось. И эта злость с завидной частотой сменялась другим чувством. Беспокойством. Конечно, она привыкла за него беспокоиться, точно так же как и он привык беспокоиться о ней. Но сейчас это чувство у нее смешивалось с животным страхом за его собственную жизнь. Он ведь даже не подозревает, что кто-то объявил на него охоту. Кому-то очень хочется его подставить, причем не просто подставить, но насолить так, чтобы его уволили с работы с грандиозным скандалом; чтобы у него не было ни единого шанса вернуться обратно на службу; чтобы вся его безупречная репутация образцового мента полетела в мусорный бак, а следом и все его достижения за время службы. И все бы ничего, но Тараканова не верила в то, что после произошедшего, его могли бы оставить в покое. Скорее наоборот, тогда он стал бы простой мишенью и убрать его с дороги во всех смыслах слова было бы проще простого. А она не могла этого допустить. Сама мысль о том, что ему кто-то может принести физический вред вызывала в девушке безумный приступ паники. Конечно, она знала, что у всех есть слабые места. Но в ее мыслях этот мужчина всегда был словно непобедимый герой, у которого нет ни одного изъяна, и который в состоянии справиться с любой, даже самой сложной, задачей. Только вот Олег не был бессмертным и у него есть слабые места. Он уязвим, как и любой другой человек [и она — его главная ахиллесова пята]. С ним в любой момент может что-то случиться. И от одной мысли об этом у Вилки все внутри обрывалось.       Третье. Томе все же удалось зародить в ней зерно сомнения на счет беременности. Пусть Тараканова в это не верила и была уверена, что все ее состояние так или иначе связано с испытываемым стрессом в течение последнего времени, небольшой шанс все же оставался. И как бы она себя не убеждала в обратном, в том, что это невозможно и просто нереально, где-то на задворках сознания внутренний голос не давал ей покоя, нашептывая все новые и новые варианты развития событий, связанных с ее беременностью.       Но все это отходило на второй план, когда девушка вспоминала о событиях вчерашнего дня.       Ей нужно было что-то придумать. Как-то помешать происходящему.       Чтобы Куприн был в безопасности.       А в это время на другом конце города у майора милиции в разгаре был его очередной рабочий день. Хотя рабочим его сложно было назвать по одной простой причине — работа сейчас была последним, о чем мог думать Куприн. Он никак не мог выкинуть из головы события вчерашнего вечера. Снова и снова он возвращался в этот злосчастный кабинет, который этой ночью отобрал у него последнюю надежду на счастье. Он никак не мог разобраться в том, что же чувствует сейчас на самом деле. Ему не хотелось верить в то, что вчера с ним разговаривала Вилка. Его Вилка, которая всегда была самым добрым, самым преданным и отзывчивым человеком из всех, кого он знал. А вчера ее как будто подменили. Голос словно не ее; руки не принадлежавшие девушке, которую он так любит; слова, которые — он был уверен — она бы не никогда не произнесла, если бы не их дурацкая ссора. А это было только половиной проблемы. Вчера он видел перед собой двух совершенно разных девушек. Одна была холодной и отстраненной, какой Вилка не была никогда — даже в самый первый день их знакомства. Наверно, тогда ее теплота во взгляде стала первым маячком, который привлек бывалого капитана, и он полетел ей навстречу, словно мотылек на огонь. И все это больше подходило той, второй девушке, которую вчера ему удалось почувствовать лишь на несколько секунду. В тот самый момент, когда он по-хозяйски сгреб Тараканову в объятия. То, как она тянулась к нему, как льнула к его груди, как отвечала на осторожные, но уверенные поцелуи, как хваталась за ткань его рубашки. Контраст в ее поведении был слишком силен. Майору даже начало казаться, что она готова его простить, но треклятая гордость, которой у обоих было в избытке, не давала сделать шаг навстречу. Только вскоре он пришел к выводу, что видит во всем произошедшем лишь то, что хочет видеть. Принимает желаемое за действительное. А кому, как не Куприну знать о том, насколько обманчиво все бывает в этом мире. И все же, идя наперекор собственным принципам, Олег решает, что просто обязан разобраться в том, что все-таки на самом деле вчера произошло между ним и его женой. Сердце не позволило мужчине сдаться так просто, и он дает себе слово выяснить все, как можно скорее.       Наверно, именно поэтому он с таким остервенением вцепился в дело и нашел зацепку, где можно было бы найти Маркушева Игоря, мать которого он посетил совсем недавно. Все оказалось до одури просто, что Куприну в какой-то момент показалось весьма странным, что Маркушев был всегда в поле зрения, но никогда не попадался под руку. Милиционер нашел его в одном из автосервисов «МоторСервис», сеть которых принадлежала недавно почившему Майскому Владимиру Станиславовичу. Расследованием именно его убийства сейчас и была занята добрая половина отдела. Только, похоже, заходили до этого момента они не с той стороны. Удивительно, как Таракановой всегда удавалось раскрутить какое-то дело с таких точек, о которых никто даже задумываться бы не стал. Пусть, она и не принимала в этом непосредственное участие, но все же, если бы не ее столь внезапное исчезновение, Олег бы еще долго крутился вокруг да около.       — Добрый день. — Здоровается майор на входе, практически сталкиваясь лбами с мужчиной средних лет в рабочем комбинезоне, залитом масляными пятнами. — Майор Куприн, уголовный розыск. — По форме представляется Олег, видя недоумевающий взгляд своего собеседника. А сразу после выражение его лице принимает скучающий вид, словно понимая, что сейчас пройдет очередная серия допросов, которых в последнее время было достаточно. В этом сервисе уже перестали удивляться, если к ним заходит милиция. — Мне нужен Маркушев Игорь. Где я могу его найти? — в голосе нет и намека на приказной тон. Обычная дежурная просьба, но взгляд Куприна все же остается жестким и непроницаемым.       — Пройдете до конца зала, там увидите красный Форд Мустанг. Им как раз и занимается малек. — практически отчеканил мужчина и тут же старается ретироваться. По его напряженным плечам было заметно, что ему некомфортно находиться в обществе милиционера, поэтому Куприн не винит его за то, что тот спешит удалиться. В конце-концов, у самого майора еще полно других дел, с которыми нужно разобраться, поэтому растрачивать время на пустую болтовню хотелось меньше всего. Лишь кивнув мужчине в знак благодарности, Олег сильным рывком открывает большую железную дверь и оказывает непосредственно в помещении сервиса. Работа идет полным ходом, в ушах сразу появляется неприятный шум, но мужчина предпочитает это игнорировать. Осмотревшись по сторонам и заметив в дальнем углу нужную машину, Куприн прямиком отправляется туда. Вокруг на ремонте находятся только элитные машины, ремонт в этом сервисе был удовольствием недешевым, а бывший владелец зарекомендовал себя как способным предприниматель, пусть и пользовался не всегда приемлемыми методами. Сеть автосервисов процветала не только в Москве, но и в Питере, откуда перебрался сам Майский; там его делами управлял его партнер и доверенное лицо, которому был предоставлен широкий доступ к документам и принятию стратегически важных решений. Эту сторону дела Олег успел отработать благодаря помощи знакомых из Питера и был уверен, что здесь копать нечего. У партнера Майского в Питере так же имелся неплохой ресторанный бизнес, который набирал обороты, так что работа в сервисе была лишь дополнительным источником дохода, нежели осносным. К тому же не так давно самим Майским питерские сервисы были переданы в полное владение его партнеру, в то время как московские временно оставались бесхозными. Если бы здесь был реальный интерес и выгода, московские сервисы уже тоже успел бы подмять под себя питерский владелец.       — Маркушев Игорь? — Снова подает голос майор, когда оказывается возле нужного автомобиля. Из-под машины торчит лишь пара ног, парень что-то задорно насвистывает, болтая мыском левой ноги и, судя по всему, ни о чем не подозревает. Но стоит ему услышать посторонний голос, пропитанный стальными нотками, свист затихает, нога перестает дергаться, а через мгновение из-под авто выкатывается парень двадцати пяти лет. Тот самый, которого Куприн видел в подъезде, когда уходит от матери парня. И, судя по лицу самого Игоря, он тоже узнал незнакомца. Предприняв попытку быстро ретироваться с места работы, Маркушев в ту же секунду понимает, что это было глупой затеей. Майор быстро перекрывает ему пути отхода, загоняя в тупик.       — Что же Вы, Игорь, от милиции убегаете? — С хитрицой в глазах спрашивает Олег. — Есть, что скрывать? — все так же лукаво интересуется мужчина, опираясь на красный автомобиль. Он внимательно изучает собеседника напротив и отмечает то, как парень нервничает. Глаза бегают из стороны в сторону, словно ища какой-то поддержки; руки не слушаются, начиная заламывать пальцы; дыхание сбилось практически сразу, хотя у него было время восстановить его после неудачного побега. Усмехнувшись собственным мыслям, Олег все же немного отступает назад, — ровно на пол шаг — позволяя тем самым парню вздохнуть свободнее и пытаясь выстроить хрупкий мост доверия.       — Мне нечего скрывать. — Злобно отзывается молодой человек, практически выплевывая каждое слово. — Я все рассказал еще в прошлый раз. С владельцем знаком не был, работаю здесь недавно. Вам лучше старожилам вопросы задавать, они поболее моего знают и видят. — Старый изъезженный прием отвлечения внимания майор разоблачает сразу. На его памяти почти каждый второй пытается отвести от себя подозрения, натравливая служителей закона на тех, кого не жалко. Не лучшая характеристика для Игоря, который еще даже не знает, что речь пойдет не о смерти владельца сервиса, а о его собственной жизни.       — А это меня и не интересует. — Тут же отзывается мужчина, замечая, как парень перед ним начинает меняться в лице до неузнаваемости. Конечно, милиционер не подает виду, чтобы сохранить самое интересное при себе, потому что иначе мальчика можно было просто спугнуть, а это сейчас было бы весьма некстати. — Ваша мать утверждаем, что машина, доставшаяся вам после смерти отца, находится в угоне, а заявления почему-то нет. Как такое может быть? — Олег пристально следит за всем, что сейчас делает Игорь: как ведет себя, как меняется его мимика, как дергаются глаза и расширяются зрачки. Все это складывается в весьма занимательную картину.       — Это вас не касается — отгрызается Маркушев, мгновенно сверипея. Он еще не знает, что таким образом только роет себе могилу, которая с каждой секундой становится все глубже.       — Хорошо. Мы можем сделать по-другому. — Все еще добродушно отзывается майор в привычной для него манере, которая никогда не несет за собой ничего положительного. — Мы можем прямо сейчас отправиться в отделение, устроить там допрос, а после еще и задержать тебя на трое суток — по закону, имеем право. — Тут же поясняет Куприн, видя желание парня возразить. — А за трое суток можно выяснить такое, что и настоящий срок можно получить. — Тон его становится жестче только на мгновение, после чего сразу смягчается. — Либо ты все рассказываешь прямо сейчас и все остается по-прежнему. — Видя замешателсьтво на лице молодого человека, милиционер решает дать ему пару минут подумать, хотя мозг умолял перестать играть в игры и забрать его в отделение сейчас же.       — Я писал заявление, ходил в милицию пару раз, мне сказали, что дело глухое. — Недовольно отзывается парень, выдыхает, видимо обдумывая дальнейшие слова, и продолжает. — Но я уверен, что у вас никто палец о палец не ударил. А через несколько дней после угона в почтовый ящик положили письмо. На мое имя. Но ни обратного адреса, ни имени отправителя не было. Там было сказано, что мне нужно забрать заявление, а за машину мне дадут денег. — Маркушев опустил голову вниз, изучая собственную обусь, а Куприн пытался переварить все сказанное. Но майорское сердце подсказывало, что это еще не конец истории.       — Деньги мне были нужнее, чем машина. Поэтому заявление я забрал. В милиции сказали, что раз я забираю заявление, то в информации на автомобиль это никак не отразиться. — Теперь становилось понятно, почему в бумагах от Крюкова ничего нет. — Деньги за тачку я получил через сутки, после того как забрал заявление. Сумма была в разы больше той, за которую сейчас можно купить такую же машину, только новую.       — От кого вы получили деньги? — интереуется Олег, в глубине души понимая, что вопрос на самом деле идиотский. Но задать его он просто обязан.       — Откуда я знаю? — С усмешкой парень отвечает вопросом на вопрос. — Спустя сутки, как я забрал заяву, в ящик упало такой же письмо с инструкцией где, когда и во сколько я могу получить всю сумму. — На лице молодого человека на секунду появилась победная улыбка, потому что он видел, что своим рассказом заводит майора в очередной тупик. Но быстро его лицо снова принимает виноватое выражение, а глаза тускнеют.       — И писем этих у вас, конечно же, нет? — Очередной вопрос, ответ на который не требуется, но задать его необходимо, чтобы не строить догадок, а основываться на фактах. Хотя принимать все слова этого парня за чистую монету было бы сравнимо с идиотизмом. Что ж, по крайней мере в этом Куприн в последнее время был весьма последовательным. Принимал одно идиотское решение за другим.       — Конечно же, нет. — Вторит ему Маркушев. — Сдались они мне. Еще матери не хватало их найти. Совсем меня в уголовники запишет. — Он отворачивается в сторону, и по этому простому жесту Олегу становятся очевидны несколько вещей. Во-первых, Игорь находится в ужасных отношениях с матерью, которая готова повесить на него все грехи мира. Во-вторых, ему есть что скрывать. В-третьих, он сознательно разочаровывает мать, хотя и не хочет этого.       — Ну что же. — Неохотно произносит майор, понимая, что это разговор мало чем ему помог. — Спасибо. Если что-то вспомните, звоните. — мужчина протягивает парню бумажку со своим мобильным телефоном, разворачивается и уходит. Ему теперь о многом предстоит подумать и сопоставить все факты. А главное, наведаться к Крюкову и выяснить действительно ли Маркушев писал заявление, но забрал его. Проверь это легко, но при первом взгляде никогда не всплывает сразу. Неудивительно, Что Сергеич не рассказал Куприну б этом сразу же. И все это нужно было провернуть в ближайшее время, чтобы не упустить какую-то важную деталь. Оставалось лишь справиться с поглощающей сознание потребностью увидеть Тараканову и поговорить с ней. Майору сейчас это было практически жизненно необходимо, хотя мозгом он понимал, что все же придется немного повременить. Как бы ему не хотелось бросить все и поехать домой, черствое майорское сердце было против. А справляться с ним Олег пока не научился.