Любил - растоптала... Растоптал - полюбил...

Не знаю как, но Винсенту, даже после того, как я первый раз властно пресек его самоуправство, потом раз за разом удавалось подмять меня под себя вновь, и я ничего не мог поделать с этим его непонятным желанием быть сверху. Это было неожиданно… и странно – подчиняться чужой воле, но подобное упорство в достижении целей заслуживало поощрения… Поиграть вдруг захотелось? Что ж, позволим малышу потешиться… Я решил, что затаиться и как можно более хладнокровно пронаблюдать за дальнейшими действиями мышонка будет намного забавнее и приятнее, чем продолжать бесполезные попытки вернуть себе утраченный контроль над ситуацией. Ну, не поимеет же он меня, в самом деле? Силенок не хватит, а остальное даже интересно будет увидеть… Как и ожидалось, до конца этой изощренной пытки бездействием сохранить относительную здравость рассудка мне не удалось… Но ведь это и святому было бы не под силу! ЧТО он со мной делал!.. Не думал, что мышонок способен на ТАКОЕ… Пришлось признать – Винсент, конечно, еще профан в сексе, однако полученный с моей помощью опыт явно не прошел для него даром. В какой-то момент мой разум в буквальном смысле растворился в диком мучительном желании – Немедленно! Здесь и Сейчас! – взять наконец это соблазнительное до дрожи существо, посмевшее довести меня до такого явно ненормального состояния, и утвердить тем самым свои эксклюзивные права на эти его сводящие с ума хриплые стоны и вздохи. Кажется, я еще никогда в жизни не чувствовал настолько всепоглощающего и нестерпимого чувственного голода, а он еще так бесстыдно смотрел, довольно лыбясь, как Чеширский Кот, мне в глаза, изводя пока неумелыми, но такими искренними ласками! Я даже далеко не сразу сообразил, что, не на шутку увлекшись, Винсент, еще чуть-чуть, и довел бы меня до оргазма, всего лишь пленив своим сладким ротиком – какое было бы разочарование! К моему – и его, надеюсь, – счастью, я успел вовремя и, одарив его впервые в своей жизни настолько корявым комплиментом насчет техники, прозвучавшим вслух несколько грубовато, даже для моего слуха – но уж как вышло, так вышло… – прервал его выкрутасы на самом интересном месте, питая надежду приняться наконец за еще более приятные и совершенно не детские вещи. Но мышонок и тут не дал мне даже видимости свободы действий – все сделал сам, крайне импульсивно, а скорее, просто глупо позабыв о комфорте своего, вообще-то, физически не приспособленного для наших занятий тела. Шокировав меня в довершение ко всему прочему до дрожи, даже в том моем невменяемом состоянии, какой-то злой решимостью, блеснувшей в глубине знакомо подернутых дымкой желания глаз, прежде чем без растяжки резко опуститься на мой чуть не до боли алчущий ощутить обволакивающий жар его тела член. Впрочем, мышонок как всегда довольно быстро освоился и, Боже мой, задвигался прямо-таки садистки медленно – тут уже я, окончательно выведенный из себя этой пыткой, попрощался со всяким человеческим разумом… остались лишь дикие, подаренные далекими предками инстинкты… И ни одного протеста с его губ, ни одного укоряющего или умоляющего взгляда – он свои изумрудные гляделки зажмурил крепко-накрепко, похоже, чуть не до темных кругов перед ними… – или даже самого слабого бессознательного сопротивления, когда я почти втрахивал его землю – только безоговорочное подчинение и такая же бурлящая, как и во мне, звериная жажда удовольствия и разрядки. Вновь… Агония… Смерть… и… Воскресение в Раю… Чтобы затем ощутить себя Падшим Ангелом, которого совершенно неожиданно и незаслуженно изгнали из этого самого Рая… Мышонок с таким остервенением столкнул меня, еще не вполне вернувшегося из мира грез на грешную землю, с себя, что я где-то еще с минуту лишь непонимающе хлопал ресницами и таращился на него как на «Восьмое чудо света» с открытым ртом. - Охренел? – С трудом приходя в себя и захлопывая рот, первым делом возмутился я. - Оставь меня, пожалуйста… – Прошептал он, судорожно вздохнув и отвернувшись, с трудом натягивая на влажное тело такую же влажную одежду. Я еще более непонимающе уставился на его подрагивавшие будто от сдерживаемых рыданий плечи и неловкие, какие-то скованные, в целом, движения, силясь поскорее избавиться от посторгазменного сумбура в голове и разобраться в происходящем, и только тут краем вяло просыпающегося сознания приметил, как по внутренней стороне его бедер свободно стекает моя сперма, раньше я бы и внимания не обратил, но не в этот раз – цвет этой обычно мутновато-белой жидкости приобрел устрашающий оттенок… Крови… - Черт, Винсент, прости! – Дошла, наконец, до меня причина его странного поведения. – Я… тебе больно, да? Надо же что-то делать!.. Кое-как натянув брюки и просто накинув рубашку на плечи, я стал панически соображать, что же нужно делать в такой ситуации. Точно, надо хотя бы пожалеть его, а еще не лишним было бы покаяться во всех возможных и невозможных грехах… Когда я, кое-как поднявшись на ватные ноги и преисполнившись решимости немедленно приступить к этому нелегкому делу, рванулся к нему и, настойчиво развернув к себе лицом, попробовал заключить в утешающие объятия, он рванулся от меня в сторону так, словно я, по меньшей мере, прокаженный… - Винсент? – Прошептал я ошеломленно, узрев бесчисленные дорожки слез на бледных щеках и дрожащие, закушенные губы, а глаза… Больные глаза загнанного зверя, без сил, без надежды, почти мертвые… - Что, Винсент? Ну что? Слез никогда не видел или крови боишься? - Я… Боже мой, мышонок… – Несмотря на вновь незамедлительно последовавшее с его стороны яростное сопротивление, я все же легко сгреб его в охапку и, прижав к груди, стал невесомо гладить по мокрым волосам, безостановочно целуя вихрастый затылок. - Ненавижу тебя, Монтгомери, ненавижу… Ты даже не представляешь насколько мне БОЛЬНО!.. - Да, мой маленький, да, мышонок… Да… ненавидь, только успокойся… Я говорил, совершенно не задумываясь над тем, что произносили мои губы, повторял и повторял какую-то банальную, но нежную чушь, чувствуя, как мало-помалу, клеточка за клеточкой, напряженное до предела, словно перенатянутая струна, тело в моих нервно дрожащих руках расслабляется, и его перестает потряхивать от мучительно-надрывных каких-то страшных всхлипов. - Пусти, я так задохнусь. – Наконец, хрипло попросил меня Винсент, отстраняя основательно так покрасневшее личико от моей насквозь мокрой, вовсе не из-за как-то незаметно, на фоне настоящих событий, прекратившегося дождя, рубашки. Я поймал его еще немного рассеянный взгляд и с бескрайним облегчением увидел, что его глаза ожили и вновь засверкали ярче самых дорогих колумбийских изумрудов. - Нет, пойдем, я тебя в дом отнесу, а то ты простудишься. – Рискнул я вновь прижать его к себе, он на удивление доверчиво прильнул еще ближе, уткнувшись холодным носом мне в шею, и утвердительно кивнул. Я плюнул и на нашу корзинку, и на живописно разбросанные повсюду предметы одежды, и на свой не совсем приличный полуодетый вид – Гилберт потом все заберет… – и, завернув все еще изредка вздрагивавшего мышонка в плед, осторожно поднял его на руки и наиболее возможным с такой ношей быстрым темпом зашагал в сторону дома. Зашли мы через оранжерею – все-таки мне было неохота лишний раз светиться перед слугами! – но, оказавшись на парадной лестнице, я чуть не выронил Винсента на пол, узрев на верхней площадке того, кого там уж точно не ожидал увидеть. Мой преподаватель и, по совместительству, крестный отец – Алан Гай Перриш. - Черт, ну им что, всем медом намазано? – Выругался я вполголоса, а мышонок испуганно пискнул и чуть не с головой завернулся в плед – одни глазищи на пол-лица остались да взъерошенная макушка. Что ж, хорошо хоть не родители… А вообще… сейчас разберемся… - Крестный, что-нибудь случилось? *** Когда я подсобрался с силами и, едва переведя сбитое дыхание и разогнав звезды перед глазами после не менее качественного, чем все прежние, оргазма, даже несмотря на такие же качественные, я бы даже сказал – фирменные, подаренные Кайлом душевные муки, выбрался из-под него и попытался впервые не менее качественно наорать, пока злость не перегорела, выяснилось, что, вместо всех тех заранее грамотно сформулированных и любовно отсортированных обвинений в его адрес, что я насочинял для такого вот подходящего случая, за все время нашего знакомства, я могу лишь, отвернувшись и позорно давя рыдания, произнести такую вот мелодраматичную фразу – «Оставь меня, пожалуйста…», а потом все-таки разреветься как девчонка… Ну, вот кого я обманываю, а? Ненависть? – ХА, три раза!!! Да я просто закатил очередную истерику без причины, совсем распустился – лечиться надо! Ну подумаешь, язык у него без костей… зато руки нежные и растут откуда надо… и вообще… Он весь такой уютный… горячий… родной… Э-э-э, постойте-постойте, это я что, его уже оправдываю? О-о-о… да я, выходит, на него даже злиться не могу – казалось бы, ярости было хоть отбавляй, ан, нет – на себя – пожалуйста, а на него… Хоть и пытаюсь оттолкнуть, уязвить, выставить чудовищем, но… Это не злость вовсе, а обида – страшная, жгучая, медленно расползающаяся по венам словно смертельный яд. Да, он опять сделал больно, причем, даже не заметив этого, да, в очередной раз растоптал, смешав с грязью, доказав, что я для него никто и звать меня никак – лишь удобная ничего не стоящая секс-игрушка, но… Любовь зла… А я слишком слаб, чтобы сейчас, сию секунду, послать ее далеко и надолго, и вряд ли когда-нибудь буду настолько силен. Ну, не могу! Не могу я отказаться от этой скотины! Вон, даже вырваться из рук его не могу, не то, что из призрачных оков, которыми он меня к себе, кажется, намертво за эти проклятые дни приковал… Ладно, уж, подожду, пока он сам меня не вышвырнет, тогда и стану думать. А пока… Согласимся-ка мы покататься на ручках, я в прошлый раз заснул прямо в процессе и ничего не понял… Я уж было совсем успокоился, когда Кайл с превеликой бережностью занес меня в дом через уже полюбившуюся мне оранжерею, когда на этой трижды проклятой лестнице – вечно на ней всякие эксцессы происходят! – мы узрели молодого мужчину, с нечитаемым выражением на лице поджидавшего нас – всех таких растрепанных и, скорее, раздетых, чем одетых… - П-и-и-и! – Оправдал я свое прозвище и притворился тряпочкой. Это что еще за дядька тут шастает, а? - Крестный, что-нибудь случилось? – С таким же каменным лицом, как у гостя, спросил Кайл. Ну… вот и доигрались… Огребем сейчас по полной… В который раз интересуюсь – что ж я маленьким не сдох?..