Любил - растоптала... Растоптал - полюбил...

Читать под вот эту музыку нон-стоп… – http://mp3ostrov.com/mp3/info/vol_fgang-amadei-mocart-blije-k-me4te-skripka-i-roal_-vamocart-1284276/ Я сидел и уже минут пять никак не мог отвести от него широко распахнутых глаз… Кайл молчал и тоже внимательно смотрел на меня в упор, а я… Что я мог сказать? Не орать же на всю улицу, что-то наподобие – «Уже?! Нет, не хочу! Я еще не готов! И т. д., и т. п.» Бесполезно… И так понятно, что к этому просто невозможно подготовиться. Значит, расстаемся, да?.. Меня затрясло, и я бессильно откинулся на сидении, все еще не сводя с него уже затуманившегося невольными слезами взгляда, совершенно оглушенный бескомпромиссностью жестокой реальности. Наконец, Кайл, все так же безмолвно потянувшись к моему лицу, едва касаясь тыльной стороной ладони, медленно очертил контур моих наверняка побледневших скул, и одними губами произнес: - Ты позволишь мне… нам… попрощаться, как следует? Я смог лишь кивнуть, боясь услышать вместо своего голоса жалкий всхлип, и, подхватив с заднего сидения своего трофейного мыша, ступил на тротуар. Кайл последовал за мной, как всегда не сильно заботясь о сохранности своей машины, просто забрав с собой ключи. Я же, неловко порывшись в рюкзаке, извлек свою связку и, распахнув дверь так широко, что она чуть не стукнулась о стену, хорошо, папа когда-то привинтил к полу специальный стопор, нетвердой походкой вошел в полутемный холл. И, остановившись у лестницы, тяжело оперся на резной столбик перил и только тогда повернулся к Кайлу. Он тихо прикрыл за нами дверь, щелкнув замком и даже подвесив цепочку, и стал, не спеша, стягивать с ног черные кеды. Тут уж я молчать просто не мог и, удивленный сверх меры, невольно воскликнул: - Зачем?! - Ты же только что убирался, – опешил Кайл, – а я с детства привык ценить чужой труд. - М-м-м, ты прав, конечно, но не стоило. – Смутился я от его заботы. - Ну, я, вообще-то, сделал это отчасти и из корыстных целей – просто люблю ходить босиком, но все равно приятно, что ты так поразился моему такту. Удивленный мышонок – весьма забавное зрелище… – Хитро улыбнулся этот блондинистый лис. Напряжение после этого небольшого разговора меня почему-то вмиг отпустило – сама атмосфера между нами, на удивление, разрядилась, и я, фыркнув в ответ, стал более уверенно подниматься на второй этаж. - Я тут обнаружил в холодильнике кувшин апельсинового сока, можно мне его ополовинить? – Донеслось до меня, когда я уже добрался до своей спальни и включал в ней свет. - Конечно, можно. – Отозвался я, бесцеремонно швыряя мягкую игрушку на постель и спеша проверить почту, а то, вдруг я что-то напутал или планы у родителей изменились, и возвращаются они раньше. Не хотелось бы мне быть застигнутым ими врасплох в процессе нашего… – я тяжело вздохнул и все же выдавил из себя это слово – прощания с Кайлом. Но произнесенное даже мысленно оно далось мне с такими муками, что вслух я его, наверное, не смогу озвучить никогда… Но нет, никаких писем не было, ни от родителей, ни от кого-либо еще, все как прежде… как всегда. Хм, как же странно… Еще неделю назад я больше всего на свете любил Кристин и так же страстно ненавидел Кайла… И это чувство казалось таким незыблемым… А сейчас… Что я чувствую сейчас? Люблю ли я ее по-прежнему? Или всю ту любовь, что вообще может родиться в моем сердце, он забрал себе? Не знаю… Знаю только, что… Джессика права – это чертовски больно… будет… завтра… А сегодня… Не помню, когда я успел полностью избавиться от совершенно ненужной теперь одежды, когда успел, отбросив остатки гордости, улечься на постель, бесстыдно разведя ноги, и хрипло позвать: - Кайл, иди сюда. Помню только его изумленное лицо и глаза, прозрачнее родниковой воды, при виде меня сразу же подернувшиеся дымкой желания, потемневшие, словно грозовые тучи. Я протянул руки ему навстречу и улыбнулся. И совершенно точно, что ТАК я не улыбался еще никому и никогда. Светло и всепрощающе, как улыбаются ангелы на церковных росписях, по крайней мере, хотелось именно так. Даже если завтра все закончится… Сегодня у меня есть эта последняя ночь. Попрощаемся, как надо, любовь моя? *** Мышонок сидел бледный, растерянный, с судорожно сжатыми на коленях ладонями… Неужели, эта новость так уж его ошарашила? Не верю! Да он наверняка все это время только и делал, что часы считал до конца нашей сделки! Или нет?.. Молчит… и только смотрит на меня, точно брошенный щенок – непонимающе, чуть не плача от разочарования, но все равно как-то жутко… болезненно преданно, будто говоря – «Прощаю и все равно люблю…» Проклятье, какой же он… Хочу… Нестерпимо. Я не выдержал, осторожно коснулся его щеки и едва слышно выдохнул: - Ты позволишь мне… нам… попрощаться как следует? Винсент слабо кивнул в знак согласия и, наконец, оторвавшись от моего лица, сгреб «мышку подмышку», и вылез из салона. Я последовал за ним на некотором расстоянии, любуясь со стороны врожденной грацией и слаженностью его движений… каждой, даже самой мелкой мышцы, удивительно гордой посадкой головы, разворотом худых, но не костлявых плеч, узкой талией и подтянутыми бедрами, длинными стройными ногами, которым могла бы позавидовать даже Кристин. А эти вечно художественно растрепанные волосы… я знаю, под пальцами они, словно чистый шелк… А кожа… гладкая, белоснежная, так чудесно пахнущая свежестью, чувствительная до крайности… А губы… яркие, пухлые, сладкие и желанные до умопомрачения… Весь… Совершенный… Почему я раньше этого не замечал? Когда мы зашли в дом, он остановился у подножия лестницы и, только опершись о перила, обернулся ко мне. Натянутый, как струна… которая вот-вот порвется. Э-э-э, нет, так дело не пойдет! Нужно срочно приводить его в чувства! О! Идея! Я закрыл дверь и, наклонившись, стал деловито стягивать свою обувь. Мышонок, предсказуемо, тут же отреагировал: - Зачем?! - Ты же только что убирался, а я с детства привык ценить чужой труд. – Доложил я, распрямляясь. - М-м-м, ты прав, конечно, но не стоило. – Покраснел он от смущения. - Ну, я, вообще-то, сделал это отчасти и из корыстных целей – просто люблю ходить босиком, но все равно приятно, что ты так поразился моему такту. Удивленный мышонок – весьма забавное зрелище… – Легко ухмыльнулся я в ответ. Он лишь фыркнул и поспешил наверх. Фух, ну слава Богу, ожил… Я же, оказывается, не на шутку испугался за него – так, что даже в горле пересохло, потому и не пошел за Винсентом сразу же, а направился прямиком на кухню. - Я тут обнаружил в холодильнике кувшин апельсинового сока, можно мне его ополовинить? – Вежливо осведомился я у мышонка, уже после того, как практически опустошил его запасы. - Конечно, можно. – Ответили мне. Я облегченно улыбнулся и, немного постояв в задумчивости, только решил навестить весьма запомнившуюся мне гостиную и тот прелестно-тесный диванчик, на котором мы в тот примечательный раз начали наш марафон, как сверху послышалось приглушенное: - Кайл, иди сюда. Что ж, свижусь с ними как-нибудь потом… Вздохнул я притворно горько и поспешил на зов моего мышонка. И в дверях его комнаты, буквально, остолбенел. Такого нереально прекрасного и возбуждающего зрелища я не удостаивался, наверное, еще никогда в жизни. Такой открытый, расслабленный, готовый… Протягивающий ко мне свои изящные руки в безмолвной просьбе поторопиться… Храбрый мой мышонок… Потерпи минутку… я должен хоть немного придти в себя, чтобы не наброситься на тебя голодным зверем и не разорвать ненароком… И не переживай… Возьму, возьму без остатка… все то, что ты мне сейчас так щедро предлагаешь с улыбкой на устах… Лишь бы ТЫ потом не пожалел. Потом, когда вернется Крис, и нам придется расстаться навсегда. Не пожалеешь? Господи, пожалуйста, пусть он не пожалеет об этой ночи, не о прошлых, нет, именно об этой. Единственной, добровольно подаренной мне. На память. *** Люблю… Люблю… Люблю… Как же трудно сдерживать эти слова… Особенно тогда… Когда все существо буквально в истерике кричит об этом… Каждым поцелуем, каждой ответной лаской, каждым встречным движением… Каждым вздохом, каждым стоном, каждым вскриком… Каждой горько-сладкой слезой, сорвавшейся с ресниц, когда ты в очередной раз выгибаешься в порыве страсти, запрокидывая лицо… Когда ты, буквально, задыхаешься от этой любви, тонешь в ней, скрываясь с головой в непроглядной толще чувств… Но даже не пытаешься выплыть на поверхность, чтобы хотя бы попытаться спастись… Потому что поздно… Уже слишком поздно за что-то бороться… Да и не смог бы я соперничать с Кристин, ведь сам до недавнего времени только о ней и думал… И эта ночь… Безумная, страстная, жадная, жаркая, выпивающая душу досуха… Всего лишь шикарное воспоминание… Которое останется мне на долгую память об этой странной неделе… Единственное, еще не испорченное никому не нужными словами. И именно поэтому, чтобы ни в коем случае не омрачить и его… Я изо всех сил упрямо сжимал губы и надрывно выл сквозь них всякий раз, когда желание выкрикнуть это треклятое «Люблю!» становилось просто невыносимым. Ни к чему… это признание… Ни мне… ни ему. У него же есть Кристин, и он любит ее, иначе никогда бы не ввязался во все это, а у меня… То светло-золотистое, теплое, словно солнечный свет, что еще осталось от моей наивной первой любви… И то… Кроваво-красное, жгучее, словно смертельный яд, но такое жизненно необходимое, словно дорогой наркотик, что подарило мне его появление вновь. Перекрывающее все прежние чувства и желания, словно ураган или стихийное пламя, сметающее все на своем пути, оставляя после себя голую выжженную дотла пустыню… А… Плевать. Отдам ему все без остатка, и, опять же, будет, что вспомнить, ведь Кристин так и останется детской мечтой, Кайл же превратится во взрослую, но такую же недостижимую… Да и вообще, вряд ли мне когда-нибудь повезет встретить человека, который захочет быть со мной, после всего этого… Кому я сдался с такой биографией? Особенно, в свете вчерашних обнимашек во дворе школы – теперь уж мне никак не отвертеться от грязных слухов. А что самое главное, гулкой пустотой на месте сердца и души?.. Хотя, может, и найдется такой непритязательный субъект, что удовлетворится лишь внешней оболочкой… Так что, забирай! Забирай смело, Кайл! Всего меня забирай, пользуйся моментом! Смотри, я сам вкладываю сердце свое и душу в твои сильные руки, тело же ты искусно заполучил себе и без моего согласия еще в самом начале. Владей, играй на здоровье, разве не этого ты хотел? А я устал играть, любимый… Все, что я уже сделал и еще сделаю этой ночью, искренно. Тебе ведь нравится?.. Как я покорно принимаю твою плоть, вжимаясь в постель, как неистово извиваюсь, безмолвно умоляя тебя: - Еще, сильнее, глубже, резче… Но ты понимаешь и без слов. Как хрипло я выстанываю твое имя и лишь его одно, снова и снова, как, повернувшись, лихорадочно целую твои напряженные кисти, до побелевших костяшек смявшие простыни в кулаках, как беспомощно цепляюсь за твои плечи и спину и улыбаюсь, сквозь слезы, что уже безостановочно стекают по моим алеющим щекам… Господи, как же невероятно сильно я люблю тебя, Кайл! И пусть эта любовь тебе ни капли не нужна, я люблю тебя, знаешь? Не знаешь… И никогда не узнаешь… А я все равно буду любить тебя. Это, наверное, странно, но в тот, миг, когда Кайл, освободившись и, конечно же, утянув меня за собой, тяжело рухнул рядом со мной на подушки и, безостановочно и благодарно целуя мои дрожащие губы, собственнически подгреб меня под бок, я, почти задыхаясь от чувств к нему, сочинил первое в своей жизни стихотворение: «Я бы мог написать тебе тысячи слов О любви безграничной моей… Под топор палача я бы с гордостью лег, Если б это польстило тебе… Для тебя сочинил бы сонетов тома, Сотню подвигов совершил… Каждый вздох, каждый шаг, Все во имя тебя… Если б только любил меня ты…»* Но это невозможно… Невозможно ему любить меня – парня. Это неправильно. Неестественно. Это всего лишь юношеский эксперимент. И он забудет о нем уже на следующий день. Вздохнул я и, уткнувшись лицом в щедро предоставленную мне для этого сильную шею, удовлетворенно прикрыл глаза. Забудешь? - Винсент, я… - Что? – Потерся я носом о его влажную кожу. - Я… не хочу терять тебя. - В каком смысле? – Промурчал я лениво, хотя сердце в ожидании «невозможного» почти замерло. - Я привык к тебе, мышонок, – медленно проговорил Кайл, поглаживая меня между лопаток, – давай, останемся друзьями? Кристин не будет против… О, эта фраза… Сразила ту робкую надежду, чей огонек едва-едва, но все еще теплился в глубине моей поруганной и растоптанной души… Я почти увидел, как свеча окончательно погасла, и поднявшись куда-то вверх от бесполезного уже фитиля надежда моя растаяла в воздухе, словно сумрачный дым… А чего ты ожидал, неудачник? Горько усмехнулся я и, выбравшись из объятий Кайла, как ни в чем не бывало, хитро прищурился: - Как пожелаешь, только знаешь, что? Пока я всего лишь твоя игрушка, хочу, как тогда, в первый раз! Сможешь вновь довести меня до потери сознания, а? А что, умирать, так с музыкой! Пока Кайл приходил в себя от потрясения, я, потеснив его у изголовья, сам встал на четвереньки и вызывающе томно прогнулся в пояснице, со сдавленным смехом показушно повилял задом и вновь повторил: - Как в первый раз, только без связанных рук. - Сам попросил… – Наконец, отмер Кайл, и, грубо сжав мои бедра, одним рывком вошел в меня сразу на всю длину. И вновь все завертелось перед глазами. Боль… Удовольствие… Грубость и нежность… Поцелуи, укусы… И наши переплетенные на кованой спинке пальцы. Прощай?.. *** Странная ночь у нас вышла. Какая-то отчаянная, словно… Словно перед смертью. Словно бы мы были… воз… Но мы же ими не были. И все равно это был не просто секс… Мы занимались любовью. В первый раз я брал его медленно, осторожно, точно дорогую фарфоровую статуэтку в руки, а он все улыбался мне… доверчиво, блаженно. И отдавался… Будто и правда в последний раз в жизни. Самозабвенно, упоенно… Весь – целиком и полностью… Податливо тая и растворяясь в моих руках словно воск. Черт, как же это было… До слез… Я наслаждался его молчаливой и слепой покорностью, готовностью потакать любому моему капризу, его неистовой страстью и ответным жарким желанием… Горячими выдохами моего имени, тем, как крепко он ко мне прижимался, кожа к коже, вцепляясь мне в спину и оставляя на ней глубокие царапины. Он дарил мне всего себя до последней капли, в кои-то веки сам, как ту игрушку, которую я видел в нем все это время, подтверждая этим мое право обладания собой. И осознание того, что он делает это добровольно уже само по себе возносило меня на вершины блаженства. А когда он, пожелав, чтобы я взял его сзади, как в то самый первый раз, принял эту донельзя беззащитную позу и приглашающе выгнулся… Мой дерзкий соблазнительный мышонок… Я потерял остатки разума, и, наверное, ему было больно, как и тогда, но он не жаловался, а только охотно подмахивал бедрами и поначалу лишь сдержанно выдыхал сквозь сжатые зубы, но очень скоро сорвался и всякий раз постанывал вполголоса. Да я и сам, пожалуй, впервые не выдержал и хрипло стонал всякий раз, как он резко подавался мне навстречу, точно желая слиться со мной в одно целое. Очнулись от этого чувственного безумия мы в глухую полночь. И Винсента сразу же, словно подменили, он отстранился от меня первым, сел на колени, бездумно провел кончиками пальцев по моему взмокшему лбу и отстраненно, смотря, будто сквозь меня, заметил: - Тебе пора… - Да, наверное, – согласился я и с несвойственными мне просящими нотками в голосе добавил. – Я заеду за тобой завтра, отвезу в школу. - Не надо, не стоит, родители могут удивиться… – Тут же извиняющееся улыбнувшись, отрицательно покачал головой мышонок и стал, не спеша, приводить себя в порядок, хотя в душ, почему-то, не пошел. Я решил не настаивать на завтрашней встрече, по крайней мере, не сейчас, и тоже засобирался. Винсент молча и непривычно задумчиво проводил меня до порога и, когда я, отперев все замки, уже взялся за дверную ручку, вдруг, поднырнув под моей рукой, неожиданно обвил руками мою шею и, знакомо уткнувшись в нее, прошептал: - Нет, я передумал, останься… пожалуйста. - Но, – недоуменно начал я, – как же твои родители, они могут не понять… - Нас могли видеть соседи, так что уж лучше я сам тебя… им представлю… как друга, конечно. Ты ведь сказал, что хочешь этого… – Вопросительно поднял на меня свои чуть замутненные непонятным страданием изумрудные глаза мышонок. – Мы… сядем в гостиной, включим какой-нибудь фильм и дождемся их, а потом… ты уйдешь… Не произнесенное «навсегда» повисло в воздухе, как неоновая вывеска, и я согласился. На эти последние… считанные минуты вдвоем… на том самом диване перед плазменной панелью с очередной малобюджетной мелодрамой. На сплетенные между нашими все еще разгоряченными телами руки и его вихрастую голову на моем плече. Прощай. * Стихотворение мое. Увижу где еще… выслежу и убью… ХD