Beatrice

      Он совершенно не хотел этой встречи, но отказаться от неё было практически невозможно. Разве что сослаться на другие планы? У Главноуправителя Западной Европы они есть всегда, и его свободное время зависит лишь от того, захочет ли он ими пожертвовать. В этот раз он пожертвовал просто потому, что догадывался, о чём именно с ним будет говорить Самора Каунд, раскинувшийся сейчас в эргономичном пластичном кресле, с бокалом винозаменителя в темной, почти угольно чёрной руке.       Мустафа Монд старался как можно дольше затянуть обсуждение дел — хотя обычно эти разговоры он оставлял для встреч в совершенно другой обстановке и в другие дни. Солнечный балкон на сто двадцать седьмом этаже Большого Дворца к этому не располагал. И вскоре формальные фразы о ситуации с Дикарём, о проекте нового усовершенствованного инкубатория, о расширении Института Технологий Чувств умолкли. Солнце лениво отползло к краю крыш, начиная частично за ними прятаться. Чернокожий Главноуправитель Северной Африки сделал новый глоток из бокала и поинтересовался:       — Вы приглашали на уик-энд Диану Фицджеральд. Или эта информация неверна?       Пальцы крепче сжали ножку из тончайшего стекла. Конечно, они узнали. Не могли не узнать. Круг Десяти слишком узок, чтобы в нём можно было что-либо от кого-либо скрыть.       — Да. Приглашал.       Интерес зажёгся в тёмных глазах. Каунд даже привстал:       — Поспешили быть первым?       Внутри что-то начало скручиваться, но пока Монд спокойно справлялся с этим. Раздвинув в улыбку углы губ, он поправил:       — Точнее, как раз располагал свободными днями и счёл это прекрасной возможностью познакомиться.       — Да-да, мне неплохо известно, как вы любите знакомства.       Двусмысленный смешок, исполненный глубокого уважения, сорвался с полных губ Главноуправителя Северной Африки. Монд принял этот комплимент, стараясь не обращать внимания на то, что новый глоток из бокала показался ему невыносимо горьким. Впрочем… таковым он и был. В сравнении с настоящим вином, которое тайно изготавливалось для Главноуправителя очень ограниченной партией, винозаменитель был чем-то вроде содержимого желчного пузыря.       — Так вы её попробовали?       Монд долго готовился к этому вопросу и теперь не знал, что в отлаженном механизме его чувств не сработало. Он отставил бокал слишком резко, и если бы балконный столик не был сделан из мягкого синтетического дерева, грохот был бы слышен. Но поверхность поглотила звук, а на лице у Главноуправителя ничего не отразилось — механизм, дав один сбой, заработал нормально.       — Да.       — И как она?       В ту минуту Монд скользил взглядом по двумстам шестнадцати тоненьким вертикальным прутьям, образующим балконную ограду. В ту минуту он представлял себе, как нужно поступить по правилам старого мира. Встать и ударить уже за один только этот тон. Он также знал, что по правилам старого мира ему ответят ударом — у Каунда сильные кулаки. Драка будет долгой. А потом… потом Диана Фицджеральд, наверно, будет обрабатывать его раны чем-нибудь спиртосодержащим, давно уже не существующим, и осторожно на них дуть. Как же старый мир нелеп и нецивилизован. В новом никакой драки не будет. Даже в ответ на удар Каунд с вежливой и встревоженной улыбкой предложит соправителю пару таблеток сомы и спишет всё на слишком напряженный ритм жизни. Особенно в последние недели — этот Дикарь…       И поэтому Монд ответил по правилам нового мира. Вежливо улыбнулся, снова взял бокал и со скрываемой брезгливостью отпил, прежде чем пожать широкими плечами и кивнуть:       — Весьма недурна. Но ничем не удивительна.       — Рекомендуете?..       Сказать «нет» значило сильно навредить Диане Фицджеральд. С Главноуправителем всё должно быть в порядке, со всех сторон, и его репутация должна быть чиста и привлекательна одновременно. Сказать «да» значило… снова поступить правильно, ничего больше. Разве нет? Новый выдох был трудным, но Главноуправитель его сделал. Запустил пальцы в волосы, убрал их со лба и, секунду помедлив, кивнул:       — Вполне.       — Прекрасно. Благодарю вас за столь тёплый приём.       Настолько тёплый, что чернокожего можно было бы сварить в кипятке. Заживо. Монд начал тереть глаза, ощущая, что в голове далеко не всё ясно. Каунд, наверняка заметивший это, поднялся.       — Вижу, вы несколько переутомились. Простите, что завладел вашим временем столь надолго, теперь я вас покину.       После того, как вертоплан — длинный, узконосый и поблёскивающий новым покрытием — вспорол небо над городом и скрылся, Монд вернулся в кабинет и резко захлопнул балконную дверь. В голове что-то продолжало стучать, к горлу волнами подкатывала тошнота. Кажется, его обычная доза ЗБС была давно уже превышена раз в восемь, а может быть, и в девять. И это не могло привести ни к чему хорошему, а худшим было то, что уровень не собирался понижаться в ближайшее время. Потому что Монд не знал, когда чернокожий пригласит Диану. Как долго продлится их встреча. И чем она закончится.       В тот вечер, едва закончив текущие дела, он долго боролся с желанием позвонить, чтобы… а впрочем, что следовало за «чтобы» — осталось загадкой, от которой попахивало последующей путевкой в Центр Коррекции сознания.       И вместо этого Главноуправитель Западной Европы принял две таблетки сомы. Кажется, впервые за последние шесть с половиной месяцев. Прекрасное настроение, тело, мгновенно ставшее лёгким, абсолютно пустая голова — все обычные и необходимые эффекты. Произошедшее должно было стереться и в какой-то момент действительно стёрлось — Монд заснул. Чтобы совершенно неожиданно проснуться с тем ощущением, с каким, как он знал, в старом мире просыпались после плохого вина. Впрочем, наверно, даже самое кислое вино старого мира было лучше винозаменителя.              *       День был именно таким, в каком Главноуправитель Западной Европы нуждался — долгим, полным разъездов и встреч. Именно сегодня он планировал посетить два инкубатория и небольшую частную академию, ректор которой посылал приглашения уже на протяжении трёх лет. Перед этим нужно было провести короткую встречу с главой Европейского Банка. А вечером, возможно, слетать на партию электромагнитного гольфа, чтобы обговорить пару несрочных вопросов с Министром Связей. И, как и всегда, своих планов Мустафа Монд не нарушил ни в чём, кроме одного: на гольф к началу партии он опоздал на две с половиной минуты. Виной всему была головная боль и вернувшиеся с самого утра мысли.       Даже во время игры и выслушивания очень формальных ответов на свои не менее формальные вопросы Главноуправитель Западной Европы не переставал спрашивать себя об одном. Она с ним? Рабочая неделя не кончилась, но в Африке о рабочей неделе немного упрощенные представления. А мисс Фицджеральд…       Они провели с ней в Эдинбурге целых три дня. Три дня в шуме моря и дождя, в прохладном номере. Им обоим захотелось так непозволительно задержаться, но ни он, ни она не встретили каких-либо препятствий и вопросов. Две огромных машины — Европейская и Североамериканская — работали вполне успешно и не требовали постоянного присутствия рулевых. Во всяком случае, эти три дня ни на чём не сказались. Или же сказались абсолютно на всём так губительно, что уик-энд можно было и не прерывать вовсе: ничего уже не исправить.       В конечном счете Монд проиграл партию, хотя Министр поддавался так старательно, что этого не выдержали его потовые железы: низкий лоб покрылся испариной. Главноуправитель, заметив это, хмыкнул:       — Вы, кажется, много практикуетесь. Стали играть лучше.       — Спасиб-бо, ваше Фордейшество. Желаете ещё одну?       Но Монд уже убирал магнитную клюшку. Небо над гольфовым полем начинало менять цвет, становясь из естественно голубого искусственно желтоватым: город ощетинивался рекламой и прожекторами.       Прощаясь, Главноуправитель заметил, что рука Министра, пожимавшая его руку, тоже мокрая от пота и мелко-мелко дрожит. Кажется, он на полном серьёзе опасался, что выигранная партия не будет ему прощена. Удивительно глупый и пустой страх. Монд улыбнулся, но улыбка явно не успокоила. Впрочем, можно было не сомневаться, что Министра успокоит сома.       — Кстати, знаете, очень хорошая моя подруга, Марта Стюарт… — заговорил вдруг тот.       — Та, которая директор дуврского инкубатория? — любезно вспомнил Главноуправитель.       — Да-да, вы пару раз виделись с ней, — просиял Министр. — Она, знаете ли, всё время мечтает о том, чтобы вы ее пригласили, и… она всегда готова предложить себя вам. Я не вправе такое вам говорить, но…       Мустафа Монд приложил к груди руку, зная, что это будет выглядеть как жест полного и несомненного удовольствия. На самом же деле это был хороший способ окончательно убедиться, что с его организмом что-то не то: в ладонь отстукивало так, будто там внутри случилась авария какого-то атомного устройства.       — К сожалению, — заговорил Главноуправитель, — я обеспечил свои уик-энды на много месяцев вперёд. Думаю, вы сами понимаете, что…       — Конечно, конечно! Я сказал это просто так, к сведению.       И судя по голосу, Министр начал бояться ещё больше. Двух таблеток будет явно мало. Главное, чтобы после своего сомоотдыха он сумел вернуться: альфами Главноуправитель старался не разбрасываться. По мере сил сохраняя ровный голос, он произнёс:       — До свидания. Хорошего вам вечера.       Прямо из вертоплана он сделал видеозвонок Диане Фицджеральд. В её приёмной ответили, что Главноуправительница Северной Америки отбыла на отдых ещё вчера. Что стояло за этими словами, догадаться было нельзя — тон секретаря, светловолосой беты-плюсовички, был стерильным, как и выражение её скуластого лица.       Главноуправитель вернулся в свою резиденцию. Он чувствовал себя очень усталым. Правильно усталым, именно такая усталость была нужна ему, чтобы сейчас немедленно заснуть, не думая о том, что Диана Фицджеральд, возможно, снова отправилась к Океану. В тёплую и благоустроенную гостиницу, где из кранов бежит вода с разной концентрацией сомы и где Самора Каунд улыбается ей с тем же видом, с каким спрашивал у Мустафы Монда о её качестве.       Он закусил губу. Стоило сказать что угодно, но не то, что он сказал. Теперь осознание этого стало резким и болезненным. Теперь он совершенно забыл о том, что каждый принадлежит всем остальным.       Какой-то непрошеный звук привлёк внимание Главноуправителя. Он обратил взгляд к широкому окну своей комнаты. Вместо балкона оно выходило прямо на площадку, где иногда стоял один из трёх используемых Мондом вертопланов — самый компактный, подходящий для коротких перелётов по личным делам. Сейчас площадка была пуста: вертоплан перегнали в большой нижний ангар. И на свободное место собирался сесть кто-то чужой.       Летающая машина была маленькая и не имела ни единой эмблемы, она мола бы сойти за частный аппарат. Вот только едва ли хоть одно частное лицо в Европе не знало, кому принадлежит эта многоэтажная резиденция, и решилось бы приблизиться к ней.       Охранная система автоматически сняла заглушающий магнитный щит, который неизменно включался, едва Главноуправитель пересекал свой порог. Вертоплан беспрепятственно приземлился, и это могло значить лишь одно: прибыл кто-то, имеющий право в любой момент и без предупреждения являться к Главноуправителю. Таких людей было Девять.       Об этом Мустафа Монд думал, уже выйдя на площадку. Дверь кабины была распахнута знакомой тонкой рукой с заострёнными ногтями, оставлявшими на спине заметные царапины.       — Диана? Что вы здесь…       Она не вышла, а почти выпала из вертоплана и сделала пару шагов навстречу. Монд спешно поддержал её, внимательно присматриваясь. То и дело клонящаяся вниз голова, подрагивающее в лихорадочном возбуждении тело, отвратительно бессмысленная улыбка.       — Я… сказала ему, что у меня срочные дела, чтобы улететь. А потом поняла, что мои срочные дела это… — она покачнулась снова, — вы.       Он не хотел узнавать, сколько она приняла. Судя по размеру зрачков и способности хотя бы немного идти, — не больше полутора обычных доз. Но даже с таким количеством управлять вертопланом было преступной опасностью и почти невозможным занятием. Сейчас Монд готов был дать затрещину за этот поступок, недостойный Главноуправителя, недостойный альфы, недостойный даже самой последней эпсилонки-полукретинки. Но мисс Фицджеральд, неожиданно выпрямившись, тихо произнесла:       — Я пыталась. Я правда пыталась остаться с ним подольше, но выдержала всего полтора дня. За это время мы говорили раза три, а остальное время…       Не окончив, она мучительно скривилась и неосознанным жестом попыталась что-то с себя стряхнуть.       — И я всё время принимала сому.       На шее видны были тёмные следы — всюду, они тянулись до ключиц и ниже. Монд прекрасно помнил, что сам оставил только два. Впрочем, всё это можно было свести одним из множества средств, которые женщины держали у себя вместе с противозачаточной жвачкой и прочими необходимыми вещами. Обняв Диану за плечи, он тихо сказал:       — Пойдёмте. Лучше вам не мелькать здесь.       Они вернулись в комнату. Главноуправительница Северной Америки опустилась на край софы. Главноуправитель Западной Европы резко задернул плотные шторы и остановился перед ней. Диана всё ещё с трудом фокусировала взгляд, некоторое непонимание вызвал у неё и принесённый стакан воды. Наконец она сделала глоток и вдруг странно усмехнулась:       — Его Фордейшество мистер Каунд едва ли нашёл меня достаточно подвижной. Мы совершенно не подошли друг другу, как мне показалось. Это… вы рекомендовали ему меня?       Монд кивнул. Она поправила волосы — растрепанные, не приведённые как следует в порядок.       — Правильный поступок. Спасибо вам. Признаться, я несколько опасалась, что… — она запнулась и даже покраснела.       Он кивнул, показывая, что понимает и в продолжении не нуждается.       — Я прекрасно помню и не позволил бы себе ничего, порочащего вас. Каждый принадлежит всем остальным.       — Каждый.       И тем не менее, она снова оказалась рядом с ним, во второй раз за неделю, и он не собирался давать ей уйти. Сев рядом, осторожно приподнял её лицо: глаза были сухими, но их отсутствующее выражение постепенно сходило на нет. Мустафа Монд щелкнул пальцами два раза — загасил два из трёх паривших под потолком кабинета светильников.       — Я думал о вас, Диана, — медленно произнёс Главноуправитель. — Всё это время. Кажется, это болезнь, и она прогрессирует.       — Простите, — она попыталась отвернуться, но он удержал её, притянув ближе. — Этим вы её только усугубляете. При болезни надо обращаться к врачу.       Прихворну хотя бы чуть — сразу к доктору лечу.       Главноуправитель даже не смог вспомнить, сколько лет и сколько раз в неделю в инкубаториях вбивают это убеждение. Впрочем, Диана произнесла его с горькой иронией, и Мустафа Монд покачал головой:       — В данный момент я желаю только одного — усугубить её. И я совершенно не хочу держать вас в этом помещении. Я отведу вас в свободную комнату, вам необходимо отдохнуть и прийти в себя.       Она благодарна кивнула, но, едва они поднялись, глухо сказала:       — Я хотела бы остаться с вами.       Главноуправитель кивнул, не спрашивая ни о причинах, ни о следствиях: больше всего сам он желал того же. И даже без всего, от чего за полтора дня Диана успела устать. Помогая ей раздеться, он видел всё новые и новые следы, впрочем, вполне ожидаемые: привычка хватать за руки и за плечи в совершенно любой обстановке была характерна для Каунда. Можно было с легкостью представить, как он обращался с женщинами. Но попытки представить сейчас способны были вывести Монда из равновесия, и он оставил их. В конце концов, плевать на чернокожего: своё любопытство он удовлетворил. И единственное, на что Главноуправитель теперь позволял себе надеяться, — что следующий уик-энд Дианы пройдёт с кем-то, в ком от животного осталось немного меньше. На то, что это время она проведёт в Эдинбурге, можно было рассчитывать только недели через две — во избежание разговоров.       Она уснула быстро. Лёжа вплотную, совершенно неподвижная и едва дышащая. Волосы, оказавшиеся очень тяжёлыми и длинными, раскинулись по белой подушке. Монд бережно положил ладонь на узкую спину и долгое время смотрел, как постепенно снова становится чистой кожа: мисс Фицджеральд приняла две восстанавливающие гормональные таблетки. Когда посветлели и исчезли последние следы, Главноуправитель Западной Европы привлёк её ближе. Она тревожно дёрнулась: возможно, ей показалось, что отдых у такого тёплого и приятного африканского океана продолжается.       — Всё в порядке, — прошептал он. — Спите.       Он никогда не знал, что с женщиной рядом можно просто засыпать — так было не принято. Но в ту минуту это казалось ему небывало естественным. Правильным. Возможно, это расстройство ума стало лишь следствием страной болезни, пришедшей из сейфа, где хранились бессмысленные сокровища старого мира.       И ещё в ту минуту он с его аналитическим рассудком почти точно знал, что так будет всегда. После каждого уик-энда. Это было далеко не лучшим способом сохранить тайну. Но, по крайней мере, это было способом.       Мустафа Монд щёлкнул пальцами. Погас последний светильник.