С нуля

Через пол часа я, одетый, голодный и злой от головной боли – таблетка на этот раз не помогла – уже трясусь в машине, которая едет знакомым маршрутом через самые бедные районы Второго Дистрикта. За окном, как всегда, бегают худые люди, проносятся обветшалые с облупившейся краской дома и тощие кусты. Такие же росли у нас перед домом мэра, только там они были куда более ухоженными: Мадж их каждый день поливала... А в машине, обидевшийся на меня Бен рассказывает всем историю моего недавнего фиаско под общий хохот. – А все-таки, хороша Бастилия, – в который раз возглашает он и достает из-за пазухи небольшую плоскую бутылочку. – Ваше здоровье! – эти слова ирландец обращает ко мне. Саркастически улыбнувшись, он пригубляет из бутылки. – Что это с вами? Никак поругались? – молодой негр, сидящий напротив меня, улыбается своим большим ярким ртом. – Сам бы хотел знать... Мы въезжаем на территорию каменоломни, и я сразу же замечаю необычайное оживление, даже некоторое сумасшествие, царящее здесь. Как только машина останавливается, к окну подбегает какой-то мальчишка: – Быстрее, быстрее, – кричит он, стуча ладошкой по стеклу. – Хозяин приехал, быстрее. Услышав это, все сразу как-то повеселели и подобрели. Когда я вылез из машины, Бен с довольной и счастливой улыбкой подошел ко мне: – Ну, Хоторн, считай, что тебе повезло, – и, крякнув, добавляет. – Без году неделю здесь, и уже пир. Повезло. Надо сказать, эта добавка ничего особенно не прояснила для меня, но сказать об этом я не успел: Бен уже шел вместе с другими на мощеную площадку перед небольшим зданием, в котором находятся контора и кабинеты начальников. Через пять минут, когда все рабочие, находившиеся в каком-то приятном волнении, стояли на площадке рядом со мной, к ней подъехала машина. Дверь открылась, и по неизвестно откуда взявшейся лестнице стал спускаться довольно высокий, седой мужчина. К нему сразу же подбежал главный по цеху и, быстро, но услужливо пожав ему руку, протянул микрофон. Раздался резкий, оглушающий писк, от которого я невольно зажмурился. – Криворукий идиот, – пробормотал подошедший Бен, плюнув в землю. Шелчок, щелчок, еще один. – Раз, два. Раз, два, три. Проверка... Итак, – неожиданно начал мужчина, поправляя пиджак, – сегодня, как и всегда, после небольшой ревизии вы сможете рассказать мне свои жалобы, просьбы и прочее, которые накопились у вас за месяц. Полагаю, их много. Ну а сейчас – пир, господа. – Ты об этом пире мне говорил? – спрашиваю я Бена, пока толпа радостно скандирует «Ура». – О каком же еще? Это, друг мой, не просто пир, это пирище. С икрой, рыбой и прочими радостями моря. А водка!.. Просто сказка, – он мечтательно закатывает глаза. Видимо, предвкушение скорого блаженства пересилило обиду, и он уже окончательно все забыл. «Ну и слава Богу», – думаю я. Мужчина, однако, удаляется куда-то, увлекая за собой руководство, и толпа начинает расходиться. Везде только и разговоров, что о пире и о том, какой у нас хороший хозяин. – Тебя, дурака, проведут в два счета, – на мое плечо ложится тяжелая рука с рыжими волосами, – пойдем со мной, покажу тебе кое-какие лакомые штучки. – Тебя что, портье укусил? Рука больно пихает меня в бок, я охаю: – Иди ты, Хоторн. – Да ладно, ты не умеешь обижаться, я знаю. – Умею, но не хочу. Уж слишком сегодня хороший день. – Да ладно, не оправдывайся. Я получаю бонусный пинок под зад, недовольно шикаю, и мы с Беном уходим к столовой, где начинается долгожданная попойка. Мистер Эванс, любимый всеми хозяин, которого называли просто «Большой М», в скором времени присоединился к нам. Он пил, закусывал, шутил и вообще вел себя так, как будто только что отработал смену и присел поболтать. К столику, за которым он сидел, скоро подтянулась большая часть рабочих. Они рассказывали про разные промашки Тигга – главного по цеху. Мистер Эванс недовольно качал головой и шутливо ругался, вызывая всеобщую радость. Ну, почти всеобщую. – Ты что-то невеселый сегодня, Ха?ий человек. Редкой души и вообще... – начинает Бен, глядя, как я опустошаю стакан. – А ты сидишь здесь, и все из-за чего? Из-за твоей упертости, Хоторн. Ты как баран... Я вытираю губы рукавом: – Может, хватит уже? Опять пытаешься быть моей нянькой? – Упаси Господь. – Ну а что же тогда? – Хочу открыть тебе глаза. Посмотри на себя. Ты жалок. – Отстань. По-хорошему прошу. – Что, так плохо? – в его голосе слышны нотки сострадания. – Можешь поспать в кабинете Большого М, пока машина не придет. – А можно? – Сейчас узнаем. Бен ковыляет к Эвансу и говорит ему что-то на ухо. Тот несколько раз кивает: «хорошо». Осторожно отодвигаю стул, и, держась за голову, иду к конторе. А Бен, проследив, пока я не скроюсь из вида в коридоре за стеклянной дверью, возвращается к пиву и ракам. Здесь, внутри, очень тихо по сравнению с улицей. Слышно только, как под пальцами какой-то женщины стучат клавиши печатной машинки, издавая успокаивающий цокающий звук. Она безучастно оглядела меня, когда я спросил, где кабинет мистера Эванса, показала рукой на гладкую дубовую дверь, опустила голову и продолжила набирать что-то. Здесь, как и в холле моего дома, на полу – кавролин. Каждый раз, когда иду по нему, вспоминаю нашу с Китнисс охоту, как учил ее ходить бесшумно, чтобы не спугнуть чуткое зверье... В кабинете темно, видимо, шторы задернуты. Когда открываю дверь, в комнате на мгновение становятся видны очертания предметов. Я успеваю разглядеть в другом конце комнаты диван. Пытаюсь нащупать выключатель – он обычно крепится везде слева от двери – но нет, его нет. Пробираюсь на ощупь, пару раз спотыкаюсь обо что-то и тихо ругаюсь. Наконец, нога упирается во что-то мягкое, рукой нащупываю кожаную холодную обивку. Сажусь на диван, снимаю ботинки, и когда моя голова погружается в мягкую подушку, издаю вздох облегчения. Сейчас около двух дня. Машина приедет только под утро. Значит, я вполне могу поспать десять часов. Вот это роскошь! Правда, ноги болтаются где-то в воздухе, все-таки, я длинный. Но это не мешает мне в скором времени заснуть. *** Однажды утром, пока ждал Китнисс на нашем месте, нечаянно уснул. Проснулся от какого-то странного чувства, как будто у меня лоб прожигало чем-то. И этим чем-то был взгляд небольшого, но голодного койота, который стоял недалеко от меня, готовый напасть. Тогда я ловко перерезал ему горло и удачно продал в Котле. Теперь, много лет спустя, я ощутил что-то похожее, еще находясь в несвязном сне. Открыл глаза и понял, в чем дело. Из полутемноты – большое, во всю стену окно сзади меня теперь было открыто – на меня смотрела девушка. Увидев, что я открыл глаза, она, нисколько не изменившись в лице, начала: – Ты работаешь здесь, тебя отец пустил? – Да, – ответил я, быстро поднимаясь. Меня несколько смутило слово «отец». Она кивнула и подошла к дивану, бросила куда-то на пол достаточно большую сумку. Сиденье рядом со мной немного провалилось. Девушка, убрав упавшие на лицо волосы за уши, повернулась ко мне, протянула руку: – Мэри. – Гейл. Хоторн, – немного подумав, добавил я, некрепко пожимая ее руку. Где-то за дверью раздались торопливые шаги, и она медленно открылась. В проеме, освященная сзади светом коридорных ламп, стояла та самая женщина, сидевшая недавно за печатной машинкой. Она оказалась несколько объёмнее, чем думал: занимала собой весь проход. В руках она держала небольшой поднос с чашкой и аккуратными канапе – это такие маленькие бутерброды, здесь все сходят по ним с ума. Своим сумасшедшим париком она еще тогда, в коридоре, напомнила мне Эффи. Изрядно раздобревшую Эффи. Рука выскользнула из моей сразу, как только открылась дверь, а лицо новой знакомой устремилось на женщину. Та стояла, немного нахмурившись. – А чего это вы в темноте сидите, мм? – раздался, тонкий жеманный (Ну точно Эффи!) голос. Что-то щелкнуло, и в комнате включился свет. «Эффи», виляя своим задом, подошла к небольшому столику рядом с диваном и поставила на него поднос. – Чай? – осведомилась Мэри. – Да-да, как обычно... Что-то они разошлись сегодня, – кивнула она в сторону окна. Я повернулся. Там, на бетонной террасе, веселье было в самом разгаре. Эванс, положив голову на руку, смотрел куда-то вбок. Какой-то парень, развалившись на деревянной скамейке под окном, изредка подергивал во сне рукой. Остальные – а их было немало – разбрелись каждый по своим делам. Одни, схватившись за руки, танцевали. В числе их был и Бен. Другие играли в «кто больше выпьет и не вырубится». Естественно, на деньги. Третьи, самые слабые, сидели на траве, рядом с парковкой, дожидались машины. – А сколько времени? – я отворачиваюсь от окна. – Почти двенадцать. Скоро это закончится, – буркает «Эффи». Посмотрев немного в окно, она морщит свой фарфоровый носик, и, повернувшись на небольших каблучках, уходит, прикрыв за собой дверь. – Ей пиры не нравятся, – озвучивает мою мысль Мэри. – Да... – И тебе тоже, видимо... Иначе что ты тут делаешь? – Отвечает она на мой вопросительный взгляд. – Я любил выпить, раньше. – А теперь что? – Напился недавно и сделал глупость. – Глупость? – Да, большую глупость. Она понимающе кивает: – Поэтому я и забираю отца. Чтобы ничего не случилось. Кстати, она сказала «двенадцать»? – она встает. – Скоро приедут машины. Надо успеть до них, чтобы потом не стоять в пробке – Где не стоять? – не понимаю я. – В пробке. Решаю скрыть свое невежество: – А чай? – Эм, хочешь – пей, – Мэри пожимает плечами. – Попробуй канапе. С ветчиной - мои любимые. Она кряхтит, нагибаясь за сумкой. И внезапно разворачивается, надев ремень на плечо: – Да. Если собираешься здесь спать, сними это, – она указывает на мою куртку. – Ладно, – соглашаюсь я. – И штаны тоже. Иначе потом придется везти обивку в химчистку. – И что же мне, спать голым? – Я дам тебе одеяло. Сейчас у Терезы возьму. Дверь закрывается, шаги затихают, и я, нехотя, встаю на ноги. Снимаю куртку, штаны. Причем, застреваю одной ногой в штанине и долго прыгаю на другой ноге, пытаясь освободиться. Принюхавшись, решаю снять и футболку. И только скидав все вещи в кучу рядом с диваном, вспоминаю про окно. Расширив глаза, быстро поворачиваюсь, – но нет, никто не смотрит. Кроме уже проснувшегося парня на скамейке. Он с недоумением осматривает меня, с ног до головы, и как-то странно улыбается. Я быстро подхожу к выключателю (спасибо Терезе, я знаю, где он ), и когда в комнате воцаряется темнота, иду и наглухо задергиваю шторы, избавив себя от подозрительных рассмотров паренька. Тут дверь, без привычных предупреждающих шагов, открывается и закрывается с промедлением. – А что со светом? – раздается где-то в темноте. – Выключил. Нашла одеяло? – Вот. Ты где? – Стой там, сейчас подойду. Осторожно, как в первый раз, пробираюсь в темноте, вытянув вперед руки. – Слушай, давай, я просто включу свет... – Не... – пытаюсь было возразить я, но уже поздно – включается свет, и Мэри поворачивается. Увидев меня в одних трусах, она выпучивает глаза: – Ты, ты зачем разделся? – с трудом выговаривает она, уставившись куда-то вниз. Потом, несколько раз моргнув, закрывает ладонью глаза и вытягивает вперед руку, сжимающую одеяло. – Держи. Я осторожно беру кусок мягкой, искусственной ткани. Разворачиваю его и обматываю вокруг бедер. Подумав немного, разматываю обратно, подхожу к дивану, ложусь на него, согнув ноги, и накрываюсь сверху так, что остается видным только лицо. – Все. Мэри медленно убирает руку. Ее лицо вдруг озаряется улыбкой: – Видел бы ты себя, мачо. Из коридора доносится голос «Эффи»: – Мэри? Где ты там? – Иду, – отзывается она и выходит в коридор. Щелкает выключатель. – Спасибо, – хриплю я так, чтобы вострый слух толстухи не уловил его. Ответом мне служит аккуратно закрывшаяся дверь. *** Толчки. Ненавижу, когда меня так будят, пихая в бок. Бен, отчаявшись, видимо решил пойти более легким путем – сдернул с меня одеяло. И дико заржал, сделав это. Я открыл глаза, и, ощущая неприятный холодок, сел, потирая бока. Ботинок Бена, весь измазанный глиной и еще каким-то дерьмом, стоял прямо на моей одежде. Бен заметил мой взгляд, посмотрел под ноги, и осознав, на чем он стоит,заржал еще сильнее. – Не говори мне, Хоторн. Это твое? – он со свистом выпустил воздух, сгибаясь пополам. Я толкнул его. Бен, не удержавшись на пьяных ногах, потерял равновесие и упал. Пока я надевал ботинки, штаны и футболку, которые пострадали меньше, чем куртка – ее я не решился одеть – ирландец предпринял несколько попыток встать, но тщетно. Я, поглумившись, помог Бену подняться на ноги, и придерживая его за пояс, чтобы не упал где-нибудь по дороге, вышел из конторы. Голова окончательно прошла. Не знаю, в чем дело. Может, это все чай. Или канапе с ветчиной и еще чем-то кислым, похожим по вкусу на клюкву или ежевику. Я попробовал несколько штучек, когда вставал в туалет. Стоило больших усилий найти его, ибо на двери вместо привычных символов «М» и «Ж» висело «Служебное помещение». По дороге наткнулся на одного знакомого, он спал на диване, в приемной, там, где сидит Тереза. Ее на месте уже не было, наверное, ушла тогда, вместе с Мэри. Я усмехаюсь. Непривычно называть дочку босса вот так, по имени. Принимать из ее рук одеяло, пить чай... Хотя, чего еще стоило ожидать от дочери человека, который пускает в свой кабинет грязного незнакомого парня? В место, где хранятся зарплата, бумаги, тот же телевизор... Меня вдруг резко тянет вниз – Бен все-таки упал. Проругавшись на незнакомом языке, он плюет себе под ноги. – Проклятые камни. Проходящий мимо рабочий, тоже изрядно выпивший, остановился, уставив оттопыренный палец на стоявшего на четвереньках Бена, и с усилием выговорил: – Напился, как свинья. Я пожалуюсь на тебя Большому М. Я пригляделся, голос показался мне знакомым. И не ошибся: передо мной стоял Тигг. Этот негр со сложно выговариваемым именем славился своей слабостью к донесениям. Не знаю, как такой человек, как Эванс, мог нанять его. Наверное, в его мании подслушивать есть какие-то плюсы. – Уволить! – пискнул Тигг. Бен, услышав его, с вызовом усмехнулся: – На себя посмотри, идиот. Негр услышав такой ответ, стал судорожно хватать воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. – Мистер Эванс, – жалобно пропищал он, оглядываясь по сторонам, широко открывая для дыхания рот. – Мистер Эванс! – А вот и он. Бен самостоятельно поднялся, и, отряхнув штаны, показал рукой в сторону парковки. Около нее стояла уже знакомая машина с затонированными стеклами. Все двери были открыты нараспашку. На переднем сиденье, на месте водителя, сидел Эванс. Он дружелюбно помахал Бену, увидев его жест. Сзади сидела Мэри, изредка обмахивалась веером, скорее всего для того, чтобы отогнать мошек, и сокрушенно вздыхала, каждый раз глядя на заполненную машинами дорогу, ведущую в город. Они почему-то стояли, водители, высунув из окон головы, орали друг на друга и гудели. Тигг на нетвердых ногах пошел к машине. Бен, еще раз плюнув, – за ним. Я за Беном, чтобы в случае чего помочь подняться. – Мистер Эванс, я должен вам сообщить... – Тигг упал, не закончив фразы. Эванс кинулся его поднимать. – Мистер Эванс, – продолжал негр, благоговейно глядя ему в глаза. – Вы должны... я сообщаю вам, что... – внезапно подступившая тошнота так и не дала ему договорить начатое. Тигг низко наклонился, низвергая из себя все съеденное за день, а Эванс сочувственно охнул. – Мистер Эванс, – Бен протянул старику свою волосатую руку. Тот не без удовольствия пожал ее. – Вы еще здесь? – Не успели, – глухо отозвалась из машины Тереза. Она сидела сзади, с недоверием поглядывая на нас. – Вот как... Мэри, ты ли это? – оживился Бен, заметив ее. – Я. Целоваться с тобой я не буду, – предупредительно выставила она вперед свою руку. – Как выросла, а я ведь помню, еще вот такусенькая была, как маленький гномик, – он немного развел в стороны свои огромные руки. – Гномики бородатые, – подражая его низкому, изменившемуся от водки голосу, возражает она. Я прыскаю от смеха, а Бен, почесав затылок, соглашается: – Да, пожалуй. Что ж, Хоторн, нам пора. До свидания, – он резко разворачивается и идет к нашей машине. Она стоит на той стороне прямоугольной парковки. Эванс уже давно сидел на своем месте. Он кивнул с закрытыми глазами: «хорошо». Я так же кивнул Мэри. Она улыбнулась и снова замахала веером. Путь до машины был для меня чем-то вроде урока. Повсюду стояли фургоны, такие же, как наш. Двери везде были открыты, слышались стоны, смех, похабные песни. Ругались шоферы: салоны были залиты всякой гадостью, и они бегали туда-сюда с тряпочками и салфетками, пытаясь спасти сиденья. Наша машина мало чем отличалась от большинства. В ней, помимо наших постоянных попутчиков, сидели незнакомые люди. На полу – вязкая мерзкая жижа, похожая на ту, в которой валялся Хеймитч в не лучшие годы своей жизни. А шофер, видимо, не впервые сталкивающийся с пиром, сидел, сокрушенно опустив голову. – Мы поедем... здесь? – спрашиваю я Бена, заткнув нос. – Свиньи, – бормочет шофер, когда очередной пассажир низвергается. – Да уж, – соглашаюсь я. – Ой, – Бен морщится. – Как будто сам не такой. Вспомни, что было вчера, – он, уперев руки в бока, оглядывается назад, туда, где стоит машина Эванса. – Слушай, может, попросим довезти нас? – Не наглей, – возражаю я. – Сначала поспать, теперь подвезти... – Спал ты, а не я, – тычет в меня своим пальцем. И вытерев нос рукавом, быстрым уверенным шагом возвращается к машине Большого М. – Еще раз здравствуйте, – начинает он.