Сложно быть человеком

Мелькор был абсолютно уверен, что в аду Артано будет чувствовать себя как дома. Завалится туда, расстелет на троне Сатаны мягкий плед и, по-хозяйски там рассевшись, будет самодовольно грызть мандарины. Но, если его угораздит там заболеть, его отправят пытать своим нытьём и капризами особенно провинившихся грешников. Сейчас же, пока Артано был ещё жив, в роли грешника выступал Мелькор. Бауглир не спорил с тем, что наделал в своей жизни всяких нехороших вещей, но искренне считал, что кашляющего Артано с температурой в своей спальне он заслужить не успел. Особенно в Рождество, когда его праздничное настроение сталкивалось с болезнью и производило на свет первозданный хаос. Гортхаур заявился к нему пару дней назад с лёгким насморком, на который никто не обратил внимания, а на следующий день проснулся полумёртвый с кашлем, температурой и головной болью, прохрипел что-то злобное на нравоучительное «одеваться надо было теплее» и уснул обратно. Мелькор застонал и, ища в аптечке что-нибудь подходящее (находились в основном просроченные таблетки от похмелья), решил сбежать в Китай в ближайшее время. Пару дней Артано держался на завалявшемся в дальнем углу жаропонижающем и чае с лимоном, спал, хныкал, проклинал весь мир и порывался писать завещание, хотя Мелькор много раз заметил, что завещать ему нечего и некому. Потом было Рождество. В этот чудесный праздник Бауглир быстро шёл по скользкому тротуару из аптеки в обнимку с противопростудным и хмурился на начинающийся снегопад. Дома он застал Артано на своей кровати в окружении мандариновых шкурок и вздохнул. — Ты ведь знаешь, что от цитрусовых твоему горлу будет ещё уже? — спросил он снисходительно, на что получил мрачный взгляд исподлобья. Как у него дома оказались мандарины, было для самого Мелькора загадкой. Возможно, они сами материализовались по желанию Артано. — Если ты будешь мне потом ныть, я тебя убью, — пригрозил он серьёзно. — Это будет очень мило с твоей стороны, — хрипло ответил Артано, хлюпая носом. Получилось почему-то почти угрожающе. — Пей, чудовище, — строго сказал Мелькор несколькими минутами позже, протягивая ему кружку с разведённым в тёплой воде лекарственным порошком. Артано жалобно кашлянул и слабо взял кружку трясущимися руками. Глядя на то, как он пытается осушить его залпом и как у него это не получается, Мелькор даже испытал что-то вроде жалости. Выглядел Гортхаур действительно неважно. Волосы спутались, щёки — бледнее обычного — ввалились, и слезящиеся глаза лихорадочно поблескивали из-под ресниц. — Что? — спросил Артано, допивая и сжимая ещё тёплую кружку в руках. Мелькор вздохнул и, отлипнув от дверного косяка, на который он опирался, собрал мандариновые шкурки, бросил их в пустую кружку и, забрав её, молча ушёл на кухню. Когда он вернулся, Артано не шевелился и наблюдал за ним с напряжённым вниманием. — Хватит на меня смотреть, — попросил он недовольно, когда Бауглир снова в задумчивости остановился у кровати. — Ты занимаешь слишком много места в моей маленькой квартире, чтобы я на тебя не смотрел, — буркнул он в ответ и спросил безразлично, глядя на трясущиеся плечи Артано: — Тебе холодно? — Мне отвратительно, — скривившись, ответил он, хлюпая носом. Мелькор бросил в него новую пачку платочков со стола и коснулся его лба тыльной стороной ладони, замерев так ненадолго. — Высокая, но скоро пройдёт, — вынес вердикт он, — и ты продолжишь влачить своё жалкое существование. — Чёрт, — лаконично отреагировал Гортхаур, вытаскивая платочек. — Не хочешь украсить квартиру? Рождество всё-таки. — Нет, — быстро ответил Мелькор. — Лучше поспи. Но было поздно, глаза Артано уже загорелись в предвкушении. — Не пытайся сделать вид, что заботишься обо мне. Он жутко улыбнулся и предпринял очень амбициозную попытку встать, но чуть не упал и был тут же усажен обратно Бауглиром, рассудившим, что с мёртвым Артано хлопот будет ещё больше, чем с живым. Поразительно. — Ладно, хорошо, — он закатил глаза и осмотрелся, будто ожидая, что ёлочные игрушки сами появятся после этих слов. Не появились. — На верхней полке в шкафу в коридоре, — подсказал Артано с усмешкой, и Мелькор отправился на поиски, бурча под нос проклятия в адрес Гортхаура, Иисуса, родителей Иисуса и людей, решивших, что его день рождения — такое важное событие. Притащив помятую коробку в комнату, Бауглир первым делом бросил в Артано красную мишуру и какой-то безвкусный пластиковый шарик, объяснив это тем, что Гортхаур тут главный предмет мебели и украшать квартиру нужно начинать с него. Тот фыркнул, нацепил шарик на руку, как браслет, и тщательно обмотал мишуру вокруг шеи, довольно улыбнувшись. Что делать дальше, Мелькор представлял смутно. — По-хорошему нужно купить ёлку, — заметив его замешательство, задумчиво сказал Артано, — но такое ответственное дело я не могу тебе доверить, поэтому наряжай кактус. — Не трогай его, он тут ни при чём! — воскликнул Мелькор, вскидывая руку в защитном жесте. — Ты не можешь вырастить огромный цветок и надеяться, что его не нужно будет украшать на Рождество, — ответил Артано со вздохом. — Давай. Бауглир вздохнул. Кактус был чуть ли не самым ярким событием этого года. Дело в том, что в квартире Мелькора не выживал никто, кроме него самого и Артано, и не росло ничего, кроме плесени. Даже тараканы почему-то не заводились. А вот кактус вырос. Попал он в руки к Мелькору случайно: где-то в марте Яванна дала его Ирмо, который отдал его Намо, который принёс его в кафе, где Бауглир всё же рискнул с ним встретиться, и подарил ему. После такого Мелькор слинял через полчаса и больше с Намо не связывался, но кактус взял. Артано нарёк его Шелоб (и что означает этот набор звуков, он объяснять отказывался), чтобы можно было произнести грустную речь, когда кактус засохнет, но растение оказалось хитрее. Мелькор полил его пару раз из научного интереса, и оно начало расти. Росло оно под каким-то странным углом и к концу года приобрело непонятную форму, но было вполне живым и засыхать не собиралось. Кактус не был колючим, скорее, мягким и немного щекотным, но выпутывать из него мишуру Мелькору потом не хотелось. Спорить с Артано сейчас ему не хотелось тоже, поэтому он со вздохом повесил на коротенький отросток небольшой шарик и завернул горшок в мишуру. — У тебя же гирлянда есть? — кивнув, удовлетворённый видом кактуса, спросил Гортхаур. Мелькор покопался в коробке и выудил на свет запутанное нечто, из чего торчала электрическая вилка. В принципе, можно было включить и так, но он более-менее размотал гирлянду, вопросительно глядя на Гортхаура. Тот пожал плечами, и Мелькор понял, что настроение у него снова поменялось. Осталось понять, в какую сторону. — Включи её. Можешь просто бросить на пол, — сказал он тихо, и именно это Бауглир и сделал. Темнело. Мир становился синевато-серым. Гирлянда не загорелась. Артано разочарованно поморщился, прислоняясь плечом к стене. Мелькор вздохнул, наверное, сотый раз за день. За окном началась настоящая метель, и сквозь беспорядочно кружащийся снег были только видны слабо светящиеся окна домов напротив, и всё же Бауглир предложил: — Хочешь, схожу куплю батарейки? Артано отчаянно замотал головой из стороны в сторону, вдруг хватаясь за его футболку, будто страшнее похода за батарейками ничего быть не может. Руки у него опять дрожали. Мелькор нахмурился и снова потрогал его лоб: температуры не было, или она была маленькой, а Гортхаура снова трясло, и выглядел он бледным и слабым. — Вот теперь мне холодно, — заметил он, выпуская футболку Мелькора и медленно опуская руку вниз, и Бауглир как-то случайно перехватал её на полпути к кровати. Поймал и сам удивился, растерянно глядя на ладонь Артано в своей. Вышло почти нежно, непривычно. Он осторожно выпустил его руку. Потом расправил смятый в углу плед и набросил его на плечи Артано, так же собрал скомканное одеяло и закутал в него Гортхаура. Критически осмотрел получившийся свёрток и ушёл за расчёской. — С чего такая забота? — спросил без особого интереса Гортхаур, когда Мелькор присел рядом, собрал его волосы, аккуратно доставая их из-под пледа, и начал расчёсывать кончики. — Ты выглядишь как ведьма из леса. А должен — как правая рука Тёмного властелина. — Я всё ещё не до конца понимаю, почему я только правая рука Тёмного властелина, а не сам Тёмный властелин, но ладно, — негромко согласился Артано. Он сидел не шевелясь, пока Мелькор гладил его волосы, терпеливо распутывая колтуны, и не понимал, что что-то может ощущаться таким правильным и неправильным одновременно. Но, не дожидаясь, когда он закончит, Артано неожиданно откинул голову назад, упираясь затылком в плечо Мелькора и неловко подползая ближе. Прежде чем он успел его обнять, зазвонил телефон. — У тебя отвратительный рингтон, — недовольно пробурчал Артано, отодвигаясь обратно. — Специально чтобы тебя бесить. Это ведь смысл моей жизни. — Забавно, как ты пытаешься оправдать своё существование. Мелькор покачал головой и ответил на звонок Манвэ, потому что кто ещё это мог быть. — Привет. Нет, не приедем. Артано болеет, и, поверь мне, ты не хочешь видеть его во время болезни. Я тоже не хочу, но когда он меня спрашивал?.. Ага, с Рождеством. Ага. Пока Он положил трубку, не глядя оставил телефон где-то на столе, и вдруг под ногами у Мелькора замерцала гирлянда. Он удивлённо взглянул на эту прихоть техники, и даже Артано с любопытством выглянул из своего кокона из одеял, куда забрался с головой. Совсем стемнело. Окон и фонарей не было видно в разгулявшейся вьюге, и гирлянда таинственно мерцала в тёмной комнате разноцветной дорожкой. Мелькор забрался на кровать и притянул к себе мягкий комок из одеял, под которыми смутно угадывался худой болеющий Артано. Гортхаур охотно придвинулся ближе, устраивая голову у Бауглира на груди. — С Рождеством, чудовище, — вздохнул он. Артано невнятно ответил что-то утвердительное.