DIM

***

Только для тебя я красиво пою порочные стихи. В своём сердце, до тех пор, пока они его не расцарапают и не разорвут, Я мурлычу любовные песни. ...Ты уже игриво наступаешь на мою тень, следуя за мной по пятам. Даже если я буду убит, я постараюсь простить тебя, Но ты, наверное, это знаешь? ...Всё так, я люблю тебя, ты волнуешь тёмную кровь моего сердца. Всё так, моя Мария, я даже заберу твою жизнь, Всецело, прежде чем перейду к плоти. Увязнув в грехе, ты не ускользнёшь из моих рук. Я желаю всю тебя целиком, твою душу. Всё так, я люблю тебя, ты волнуешь тёмную кровь моего сердца. Всё так, моя Мария, я даже заберу твою жизнь, По капле, прежде чем перейду к костям. Maria. Buck-Tick

- Хиде-Зоу, зайди ко мне, как закончишь. Руки исчезает в проеме дверей с глаз патологоанатома и его пациента так же внезапно и бесшумно, как и возник пару секунд назад на пороге, заставив Ютаку крупно вздрогнуть от неожиданности и обернуться. Хиде же, привыкший к этим странным мгновенным визитам, даже не отвлекся от перевязки ран на руке актера, лишь тихо хмыкнув себе под нос. - Слушаюсь, шеф, - запоздало бормочет брюнет, хотя его уже никто не слушает, и сильнее затягивает бинт, сдунув с лица надоедливую прядку челки. - Он всегда такой... пугающий? - ежится Ютака, вновь отдавая свое внимание работе медика. - Ты действительно хочешь знать? Я бы не совался в эти дебри на твоем месте. Чем меньше знаешь - тем дольше живешь. И крепче спишь тоже. - Вы точно копы? - недоверчиво спрашивает шатен, украдкой вновь бросая взгляд на двери. - А ты точно никого не убивал? - Эй! Хиде усмехается, хлопнув ладонью по только что обработанной ране на плече пострадавшего, заставив того болезненно зашипеть, и откланяется, кивком указав на выход из своего рабочего кабинета. - Все, сваливай. Жить будешь. Наверно. - Наверно? - Это уже по настроению Аоя выяснишь, - спокойно, словно то было обычным делом, отзывается медик, выдергивая из стоящей на столе упаковки пару влажных салфеток, чтобы стереть запекшиеся капельки крови на пальцах. - Нет, нет, постой! - Ютака подскакивает со своего места, сделав шаг навстречу к повернувшемуся к нему спиной детективу, что с невозмутимостью и особой тщательностью вытирал руки. - Разве вы не взяли меня под защиту, как свидетеля? Я не хочу, чтобы моей жизнью распоряжался какой-то там пси... - Кто? - ледяной голос обрывает актера на полуслове, и тот вновь резко оборачивается к дверям, находя в деревянном проеме причину своего снятия из-под стражи и причину, так же, всех своих последующих за этим бед. Вид пофигистично настроенного, но довольно грозного хищника в черных одеждах Ютаку не обрадовал, но и робеть перед ним он не собирался. Все же, он невиновен, тогда какого черта?! - Вы, что, все так любите незаметно подкрадываться сзади? - тихо съязвил актер, на что черноглазый детектив только скептически вздергивает бровь. - Что ты там пищишь, мошка, я не расслышал. Если закончил - одевайся и на выход. Кстати, Уруху отправили домой, так что кормить тебя буду я. - Почему? - заинтересованно встряхнувшись, тут же спрашивает Ютака, принимая из рук патологоанатома его темно-синюю шелковую рубашку в готическом стиле. - Какой ужас, ты это носишь? - Не нравится, могу позаимствовать что-нибудь у своих пациентов. Только в морг схожу, - хмыкает Зоу, на что Ютака тут же отскакивает подальше от медика, мотнув головой. - Нет, спасибо. У меня аллергия на трупный запах и формалин. - Какие мы нежные. Сразу видно - актеришка. - Эй, я, вообще-то, очень известный актер, и... - Забирай его! - Хиде толкает Ютаку в спину палкой от швабры, которую пару секунд назад выхватил из узкого, с потрескавшейся от времени краской, шкафа, не выдержав. - У меня уже есть, кто будет промывать мне мозги этим вечером! Хватит на сегодня! - Будто у меня нет! - рычит в ответ Аой, переводя убийственный взгляд на свидетеля. - Этого еще не хватало - возиться с неженками, вроде него. Своих забот по горло. - Вообще-то, я все еще тут, - напоминает Ютака, набрасывая на плечи предложенную вещицу. - Можно не говорить обо мне в третьем лице? Это невежливо. - Сука. Дуло револьвера устремляет свой пустой взгляд в лоб Ютаки, и Аой хищно усмехается, прищурив алчные до крови глаза. - Не беси меня. - Вот еще. Самовлюбленный баран, - нахмурившись, стискивает зубы шатен, упрямо вскинув голову навстречу оружию. - Я тоже не в восторге от твоей компании, знаешь ли. - Вон из моего кабинета, оба. Зоу со свистом указывает палкой в сторону двери, замахнувшись ею. Эта парочка уже начала раздражать. Аой недовольно фыркает, возвращая оружие в нагрудную кобуру, и гордо разворачивается на месте, сунув руки в карманы брюк. Злить патологоанатома тоже не безопасно, ведь не зря его приняли в Сумрачный отдел. Да и за разборку в департаменте Руки не похвалит, так что это гиблое дело. Проще увести отсюда этого выскочку, и дело с концом. - Поехали, - бросает, не оглянувшись, Аой, вальяжно зашагав прочь от медкабинета, и Ютаке не оставалось ничего другого, кроме как покорно отправиться следом за своим надзирателем и одновременно - защитником, назначенным им Тринадцатым Мистическим участком. Кажется, это будет сложнее, чем он себе представлял. - Ты так и не ответил мне. - Что еще? - Уруха. Почему его выпроводили из отдела? - не отстает шатен, на ходу застегивая пуговицы чужой рубашки. - Не твоего ума дела, - нервно скалится брюнет, широким шагом направляясь к лестнице, что должна привести их на первый этаж здания участка, откуда и можно было выйти на улицу. - Жаль. Он казался мне самым адекватным и положительно настроенным из всей пятерки. Аой поворачивает лицо к мужчине, и Ютака даже запинается от насмешливого, лихорадочно блестящего взгляда угольно-черных глаз, зрачка в которых было не различить, и его улыбка становится слишком уж широкой и зловещей. - Вот как? Надо рассказать ему об этом. - Я не прав? - тихо интересуется актер, когда оба достигают бетонной лестницы, исшарканной и с поржавевшими погнутыми перилами. Аой пропускает вопрос мимо ушей, не удостоив подопечного ответом, и ступает на лестницу, принявшись легко подниматься вверх по крутым ступенькам. - Ну, надеюсь, хотя бы готовить будешь не ты. - Если готовить буду я, ты не доживешь до утра. - Об этом и говорю. - Твою ж мать, а... Руки, ты мне должен. - Да что я такого сказал-то?! - Заткнись, заткнись, заткнись! *** Крестик на тонкой серебряной цепочке мерно раскачивается вперед-назад, шаркая по деревянному столу гладким краем, соприкасаясь с ним. Вместе с японским оберегом на простой коричневой веревке, качающимся в том же такте, отчего оба символа веры и спасения ударяются друг о друга в воздухе с приятным глухим стуком. Эти едва слышные звуки разбавляет неприятный скрип дерева и скрежет паркета под ним. А еще - хаотичное рваное дыхание и тихие, исполненные слепого фанатизма, восторга и удовольствия стоны, частота и громкость которых возрастает посекундно... Влажные соприкосновения тел и противный лязг ногтей по столешнице, оставляющий после себя царапины на покрытой лаком глади. Слишком хорошо, чтобы сохранять спокойствие и ясность ума. Слишком... - Сильнее... о, черт, Акира... сделай это... Шатен едва удерживает равновесие, опираясь локтями о стол и низко опустив голову, шаря ладонями по испещренной белесыми "шрамами" поверхности. Оставляя новые поверх старых, снова и снова, каждый раз, когда они делают это здесь, клеймя друг друга новыми отметинами. Его натренированное гибкое тело лишено одежды, волосы мокрые, и с их кончиков на столешницу срываются редкие капли пота, смешиваясь со влажными отпечатками ладоней на темном цвете мебели. Он под эйфорией и ему плевать. На все, что вокруг, абсолютно. Его глаза закатываются в болезненном наслаждении, голос хрипит, а бедра подаются навстречу резко и жадно, игнорируя усталость. Его горло иссушено, мысли спутаны и неуловимы, перед зрачками разливаются темные волны, а колени предательски дрожат, но он продолжает просить то запретное, что способно довести его до истинного безумства. Просто он ненормальный... Он знал это и признавал этот факт, продолжая обдирать черный лак на ногтях и ломать их о стол, прогибаясь под ударами чужих бедер, ощущая, как крестик и оберег на его шее начинают бить своими острыми краями по груди и лицу. Стоящий позади блондин только низко рычит на эти жалобные стоны, в которых так четко слышится обожание. Но кому оно адресовано - любовнику или самому занятию? Впрочем, уже не важно. Иногда ему кажется, что он превращается в монстра рядом с этим мужчиной. Словно шатен перекраивает его в маньяка, бережно и осторожно промывая мозги и незаметно для него самого меняя его мировоззрение, ощущение правильности, устоявшиеся морали и вкусы. Заливает в череп свой яд, полностью изменяя ход мыслей. И словно делит его личность на две части искусственным путем. Ведь эти мольбы так эффективны, и вот уже детектив и специалист по паранормальным явлениям становится одержимым садистом, цель которого - искромсать на лоскуты это сладко стонущее создание, до одури соблазнительное и любящее боль. - О, боже, да! - Не упоминай всуе. - Рейта... Грубые остервенелые движения внутри порочного тела, грязный секс, от вида которого внутри все вспыхивает синим пламенем, и Рейта уже теряет себя, позволяя управлять собой, как вздумается мужчине. Но Урухе именно это и нужно. Звериная похоть, чистая, как героин высшего сорта, которая вновь унесет его далеко от невыносимой реальности. И даже кровь на бедрах бывшего убийцы лишь будоражит сознание и заводит все сильнее, подводя к краю этой пропасти. - Акира! - Испорченный ребенок... - хрипят на ухо сухие потрескавшиеся губы, и ладонь блондина все же соскальзывает с бедра любовника, заключая в тесный плен твердую, как камень, горячую плоть. Ему достаточно нескольких быстрых движений, чтобы шатен безвольно рухнул на стол грудью, забившись под умелой лаской в ослепляющем оргазме. И теперь мышцы его дергано сокращаются в судороге, отчего Рейта кончает следом с низким грудным стоном, не в силах сдержаться. Заполняя любовника белесой влагой, которая тоже выталкивается наружу, смешиваясь с кровью и пробегая по стройным дрожащим бедрам вниз, когда как ладонь парапсихолога ощущает липкую вязкую жидкость. - Черт, Аки... Блондин шумно выдыхает, ткнувшись лицом между лопаток Урухи, позволяя себе эту томительную слабость и короткую передышку, признавая вновь свое поражение перед соблазнительным умелым телом коллеги. Но уже через пару минут он все же заставляет себя вернуться в реальность и подняться с прижатого к столу задыхающегося любовника. Что ж, на этот раз вышло даже лучше, чем в предыдущие попытки. Ведь после того, как Руки приказал детективу покинуть участок из-за недавнего срыва, чтобы тот успокоил свою жажду к справедливости и вспомнил, кем теперь является, Уруха едва не разнес зал совещаний. Оно и понятно - все-таки, Рейта тоже не верил в полную невиновность обоих "пострадавших", хоть и не так яро, как шатен. Пришлось выводить из отдела силой, а потом - отвлекать. Впрочем, на способ "отвлечения" не жаловался никто из них. И Акира, усмехнувшись этим мыслям, мягко прижимается губами к покрытому потом виску любовника, оставляя на нем короткий поцелуй и все же выпрямляясь в поисках сигарет. Душно. Вечер уже добрался до Токио. Наверное, эти двое уже ужинают где-то... Блондин отходит к окну, приоткрывает форточку чуть дрожащей рукой - из-за яркости разрядки, еще не покинувшей тело, и закуривает, устремляя свой темный взгляд на шумные улицы столицы. Звуки оттуда мгновенно врываются в до того лишенную суеты кухню, разрушая безжалостно уединенную, пропитанную развратом, но очень чувственную атмосферу квартиры. Их квартиры. И свежий воздух мешается с этими ароматами и запахом дыма, эгоистично заполняя пространство. - Акира. Как долго ты еще будешь затыкать меня этим? Горячая грудь прижимается к спине мужчины, и руки Урухи ложатся на плечи детектива, любовно пробегая пальцами по расслабленным мышцам. Рейта молча затягивается, прищурив глаза из-за едкости серых клубов, потому что этот вопрос не требовал ответа. Они и так слишком часто говорят об этом. Да и оба уже знают ответ - никогда. Он никогда не сменит тактику, и именно это и нравилось Урухе в его любовнике - упрямство, мужественность и постоянство, такое редкое в наши дни, и оттого - такое ценное. От этого было чувство спокойствия, гармонии и размеренности, которых так не хватало таким, как они - "несуществующим". Психам всегда хочется быта, ведь их жизнь и без того сплошной бессмысленный бред, когда как нормальные люди сходят с ума от обыденности и требует невозможного. И они были настоящими глупцами. Так думал сам Уруха, так начал думать и Акира, оценивая мир в новых красках глазами и мыслями своего неуравновешенного партнера. К тому же, они оба достигли того возраста, когда уже не хочется выяснять отношения и бегать по клубам в поисках приключений, а хочется лишь домашнего уюта вновь и вновь, однообразного, нерушимого и скучного... но только не в сексе. Для этого еще рановато, все же. Вот такие вот странности. Каждому свое. Поэтому Каин сейчас так довольно улыбается, прильнув к горячему телу в ласке, спокойно прикрывая мутные глаза и оставляя на шее любовника легкие, невесомые поцелуи... А потом они находят старый шрам от пули над левой лопаткой Рейты, и лицо шатена вновь становится жестким и раздраженным. Губы слегка дергаются в отвращении, открывая закатному солнцу вид на белые клыки, и шатен впивается стеклянным взглядом в причину своего недовольства, вгоняя изломанные ногти в плечи Акиры в стальной хватке. - Ненавижу его... Рейта знает. Все время, что они вместе, Кою твердит это вновь и вновь, после каждого занятия сексом, оглядывая небольшой, но уродливый шрам, наличие которого на теле парапсихолога часто портит их спокойные и одновременно жаркие вечера. Поэтому, не вынимая сигареты изо рта, Акира находит ладонью перочинный нож на подоконнике, без слов поднимая его к своему лицу и передавая через плечо опасную игрушку любовнику. Он просто устал слышать это. Ему и самому надоел этот инородный след. Он тоже стал ненавидеть его, как причину беспокойства Кою. На этот раз пора избавиться и от него тоже... И Уруха мгновенно оживает, с рвением фанатика выхватывая складное оружие из длинных пальцев и тут же раскрывая его нажатием на железный рычажок. Сталь лезвия отражает на себе свет малинового закатного солнца, слепя широко раскрытые глаза, заставляя Кою завороженно проследить за этим блеском. А после шатен отстраняется и, с широкой улыбкой и детским восторгом в расширенных до предела зрачках, подносит острие к резко контрастирующему с загорелой кожей белесому рубцу. - Правда? - Делай, что хочешь. - Аки, - выдыхает шатен возбужденно, поднимая взгляд к плавному профилю на фоне залитого солнцем Токио, спрятанного в тени из-за бьющих прямо в их окно лучей. - Я люблю тебя... - Знаю, Кою. Я тоже. И шатен толкает Рейту ладонью в спину, заставляя наклониться вперед и опереться руками о подоконник, и нависает сверху, перехватив нож в пальцах, словно шариковую ручку. Боль уже так привычна, что Акира не замечает разрезающей кожу жестокости. Он только складывает руки на подоконнике, продолжая спокойно курить, ожидая, когда Уруха закончит выводить причудливый узор на месте шрама, преображая его в новый фрагмент из Библии. Прямо над старыми сценами из Ветхого Завета, вырезанными тем же способом на спине блондина от самой поясницы. Заменяя татуировки - белые шрамы, сложившиеся в гениальные рисунки, что Кою нанес на крепкое тело ранее. Еще с первой совместно проведенной ночи, когда Акира только привыкал к крови и саднящему ощущению, рвущему нервы на части. - Ты мое произведение искусства... Рейта лишь усмехается, прикрывая глаза. Почти все его тело покрыто библейскими мотивами, поэтому ничего страшного. На груди вырезана молитва на латыни, оформленная в виде пергамента, на спине - переплетение десятка божественных сцен, на бедрах изображены узорчатые кресты, а вокруг запястий и щиколоток - веревки, в знак распятия. И это уже никого не пугает. К тому же... - Мой Черный Монах. Рейта был сыном "священника". И должен был идти по стопам отца, когда тот погиб в автокатастрофе по пути к старому храму в одном маленьком городке Японии. Дар отца видеть души неупокоенных перешел к нему по наследству, и, наверное, именно это и решило судьбу мальчишки, метившего в монахи. А собственная врожденная способность слышать призраков привела к идее стать полицейским и помогать расследованию особо сложных дел. Но несмотря на это, Акира не бросил родной храм. И так или иначе все же имел за спиной и знания, и опыт, нужные любому служителю. Вот почему - Черный Монах. И вот почему - парапсихолог. Акира не только видит и слышит. Он знает, как изгнать странствующую душу и к каким способам и заговорам прибегнуть для ее упокоения. Вот так здравомыслие копа сплелось в тугой клубок с вымыслом. К тому же - позволяя Кою истязать его тело, он спасает кого-то из мирных граждан каждый божий день. Ведь если бы не его кровь, Каин, что спит внутри шатена... - Это вознесение. - И как вышло? - Ты должен увидеть это, Аки. Губы Урухи прижимаются к кровоточащим ранам. Алая жидкость заливает старые рубцы, сбегая к пояснице густыми ручейками, и капает на пол рубиновой драгоценностью, сбивая дыхание Кою снова. Ему необходимо это так же, как воздух, он не может без этого. Убийца никогда не бывает бывшим. Он неизлечим. Но опасность всегда так заводит... - Акира... хочу еще... хочу! Сделай это... Уголки губ блондина незаметно приподнимаются в понимающей улыбке. Это не жертва. Это спасение. Это не боль - уже нет. Это обереги, рукотворные обереги гениального сумасшедшего художника, и они действительно работают, как бы странно это ни звучало. А еще это доказательство любви, изощренной, жестокой и такой сильной, что дух захватывает. И им нравится это. Другого и не нужно. Пальцы Кою проводят подушечками по семи одинаковым крестам-шрамам поперек красивого лица любовника, лишенного повязки, размазывая собранную со спины кровь по коже. - Я трахну тебя на подоконнике. - Аминь. А вот за богохульничество надо бы и наказать...