Хроники Зелёного гоблина

Дай мне почувствовать тебя. Стать тобой. Поглотить тебя. Дай мне ничего не стоящие попытки, давно обесцененные шансы, прогнившего изнутри себя. Просто дай мне поглотить тебя и поглотиться тобой навсегда. Полностью. Сладкая кровь, пропитанная холодом и злобой. Она прекрасна, но хочется ещё. Ещё. Ещё. Проснулся от голоса, давящего изнутри на стенки черепа. Навязчивого, липкого и ужасно притягивающего — манил меня. А я хотел послушаться его, довериться ему и пасть к нему в объятья, будто доверить свою жизнь беспрекословно. Когда думал о нём, внутри всё сжималось. Понимал, что грёбаный день только начался. Я был на работе. Среди людей, которых, можно сказать, собственноручно запер в тюрьме под названием «Оскорп». Сыпались вопросы, один за одним. На почту приходили письма сотрудников. Одни выражали почтение вперемешку со страхом, другие — ужас от того, что не знали, чего им ожидать от сегодняшнего дня. Честно говоря, даже я не знал. Сидел в своём кабинете около двух часов после того, как двери были заблокированы. Чувствовал всей своей кожей, какой напряжённый воздух витает вокруг меня. Люди кричали, давились своей паникой и вот-вот были готовы разорвать друг на друга на части, лишь бы докопаться до правды. А я сидел и думал о том, что делать дальше. И голос в голове продолжал звучать, отдаваясь отголоском во всём сознании. На какой-то момент появилась мысль: «Может, к чёрту всё это? Мне уже всё равно. Ему — нет». Но я отдёрнул себя от неё, отмахнулся, как от надоедливой мухи. Когда угодно, но только не сегодня. Сегодня балом правлю я.  — Мистер Озборн? — зайдя, Фелиция тихо притворила за собой дверь, словно добиралась так, чтобы её никто не заметил. Впрочем, от её голоса я вздрогнул — ей удалось убедить меня в том, что порой люди бывают практически невидимыми. В своё время эта девушка меня очень поддерживала. Когда она что-то записывала, я пристально наблюдал за движениями её рук, за тем, как она поджимает губы, усердно пытаясь запомнить информацию. И как к бледной коже приливает кровь, когда я хвалю её или поручаю ответственную работу — гордится. Словно животное, которому позволили больше, чем ему можно или нужно. Теперь всё было по-другому. Смотрела с опаской, ожидая какого-то подвоха. Наверное, ждала, что я казню её на месте за неверный шаг. Но это было не так. Внутренний голос продолжал ласкаться ко мне, в то время как я старался сдерживать себя и смотрел на девушку, как ни в чём не бывало.  — К вам пришла стажёрка. Она… напугана, — уклончиво произнесла Харди, а я на это лишь хмыкнул. Можно подумать, здесь было мало людей, которые были напуганы. Даже я был. Потому что делал то, что мне приказали. — Вы дадите ей работу или отпустите? Здесь нет никого, кто хотел бы быть её куратором на то время, пока всё не уложится… «…если это вообще уложится», — добавил я про себя. — Я сам с ней разберусь, — сказал, как отрезал, сдержанно кивнул и позволил девушке пропустить стажёрку вперёд. Встал лицом в окну, где передо мной открылся целый город, полный любви, тоски и желчи. Только наступал день, а уже хотелось сдохнуть. Густав-чёрт-возьми-его-Фирс так и не навестил меня. Оставил записку на столе, якобы всё было улажено и я могу приниматься за работу. А я не мог, потому что с каждой минутой, проведённой в холодном и пустом кабинете, чувствовал себя всё более холодным и пустым. За спиной послышался кашель. Нет, это не был кашель, которым кто-то хотел привлечь внимание. Это был приступ. «Какого хрена сюда прислали какую-то астматичку?» — подумал я, осознавая, что мои собственные мысли смешались с мыслями демона в моей голове. Я встал вполоборота и даже не сразу повернул голову — так мне было плевать на какую-то очередную «стажёрку», которая уже через час будет ублажать кого-то из сотрудников, чтобы получить уважаемое место в коллективе. Этим мыслям я усмехнулся. Даже не помнил, когда в последний раз шутил на тему того, какими падкими бывают девушки, какими бывают извращёнными, если есть выгода. В последний раз у меня была девушка, кажется, два года назад. В пансионе. И я ненавидел её больше всего на свете, потому что каждый раз, когда ей было что-то нужно, она шла ко мне, как-будто я — её единственное спасение.  — Оби Браун, сэр, — раздался тихий голос. Знакомый до боли в ушах и до дрожи в пальцах. Такой послушный и испуганный. Оби Браун. Испугана? Ведь это было её обычное состояние всё то время, пока мы с ней общались в пансионе. Да, общались. Но это ведь было так давно. Словно этого и не было. Оби Браун. Оби. Браун. Несколько раз произнёс это имя в мыслях, чтобы вспомнить его, вернуть к жизни. Произнёс, но не повернулся. Не хотел, потому что знал, что столкнусь с её зелёными широко распахнутыми от страха глазами. Если Он увидел бы этот страх — ему захотелось бы больше. Я не должен был смотреть, не должен был. Но мне так хотелось, что я, скрепя сердце, повернул голову и столкнулся с её взглядом — таким, каким и предполагал. Что я должен был сказать? «Привет, Оби, рад, что ты попала сюда»? Или, может быть, «Как хорошо, что ты здесь, давно не виделись»? Вместо осуществления всех глупых мыслей, возникших в голове, я нервно простучал пальцами по столу и снова отвернулся, как будто не должен был ответить. Мне было стыдно, и мне хотелось скрыть этот стыд от всех, а тем более от неё. Всё, что я помню о ней — её страх. Возможно, она никогда не боялась чего-то сильно, но в последний раз, когда я её увидел перед тем, как уехать, в её глазах читался искренний ужас вперемешку с горькой яростью, которая пеленой закрывала её серо-зелёные глаза. Мне было девятнадцать, ей — восемнадцать. С нами в группе учился рослый парень по имени Чед, который клеился буквально ко всем девушкам, что только носили юбки и хоть как-то открывали свои ноги. Я собирал вещи в небольшой чемодан, ведь собирать-то, впрочем, было практически нечего. И услышал крик, который раздавался из женского туалета. Поскольку же все были на завтраке и никто не удосужился дежурить там, где нужно, мне пришлось зайти туда. Оби была прижата к стенке этим самым Чедом, который копошился над её блузкой и трясущимися пальцами пытался расстегнуть хотя бы одну пуговицу. Я не бросился спасать её сразу же, нет. Я стоял и с усмешкой на губах смотрел, как он пытался снять с неё одежду. Похоже, он никогда раньше не делал этого насильно, но ему так хотелось, что он был готов потратить на раздевания даже три часа, если не больше. Оби рыдала и бросала в него матными словами, которых я, возможно, не слышал ни от кого другого. Но он был сильнее и крепче неё в несколько раз, она просто не могла пошевелиться. И тут мы столкнулись с ней взглядами. Её мокрое лицо от слёз исказилось в непонятном мне выражении. Что это было? Просьба, презрение, бессилие? Что я тогда увидел? Всё её существо было страхом, потому что она тряслась, била его кулаками, а он уже тягался с ширинкой, как ни в чём не бывало. Я стоял и смотрел, прислоняясь к входной двери, как будто охраняя, но на самом деле ждал, пока Чед меня заметит. Когда же заметил, мгновенно отошёл от Оби и затрясся. Похоже, затрясся, увидев меня. Я не раз чуть ли не вгрызался ему в горло, когда он подходил к тем, кто принадлежал мне. И я не раз бил его в живот так, что его буквально скручивало и рвало так, он даже не мог объяснить воспитанникам, что произошло между нами.  — Прости, Озборн. Она твоя, — произнёс Чед и быстро прошёл мимо меня, стараясь не касаться телом моих плеч. Знал, что я не люблю таких свиней, как он. И их грязи. Оби быстро застёгивала блузку, всё так же смотря на меня с тем же выражением лица. Губы дрожали, рот хватал воздух, словно её пытали и душили несколько часов подряд. Она думала, что я собирался продолжить его дело. Вот ещё. Я ушёл, а затем, встретившись в последний раз с Чедом в коридоре, чуть не придушил его, пока нас не разняли преподаватели. Последним же моим воспоминанием об Оби было её испуганное, искривлённое от ужаса и мольбы лицо. Она так и не пришла меня проводить. Когда-то мы были с ней добрыми друзьями. А в последний раз, когда я её видел, я позволил унизить её, втоптать в грязь и почувствовать себя никем. Хотя бы потому, что я был там, всё видел и ничего не делал. Теперь она стояла передо мной так, словно я собирался сделать что-то плохое. Впрочем, вряд ли ей нравилась та обстановка, в которой она оказалась. И вряд ли я теперь ей нравился. Поэтому я не сказал ничего. Я вспоминал о нашей последней встрече, в то время как она стояла и наблюдала за мной — я чувствовал на себе её прожигающий насквозь взгляд, готовый вот-вот разорвать меня на части от того, что я когда-то натворил. Она помнила. А я — жалел. И лишь когда тишина стала невыносимой, я указал ей на стул напротив моего кресла и почти шёпотом произнёс: «Присаживайтесь». Она недоверчиво наблюдала за выражением моего лица, а это всё больше нервировало, разрывало Зверя внутри меня на части, давая ему возможность вырваться. Я тоже сел в кресло. Вцепился в подлокотник пальцами и стиснул зубы, пока она пыталась усесться поудобнее.  — Итак, вы пришли сюда, чтобы получить опыт, освоить новые знания… — я не мог позволить себе говорить на «ты» после всего, что произошло. Это было бы предательством по отношению к ней, ко мне и ко всему, что когда-то нас связывало, как самых-лучших-на-свете-друзей-которые-никогда-не-расстанутся. — Что ж, работникам на четырнадцатом этаже пригодится ваша помощь. Они как раз пробуют новый метод по изучению состава лекарств, им нужен помощник, который… — «смог бы стать для них подопытным кроликом». — Который смог бы оказать им содействие. Фелиция вас проводит. Я встал, чтобы выпроводить её из кабинета, потому что её присутствие нервировало. Нервировал её страх и ужас, словно она ожидала от меня чего-то убийственно жестокого. Если бы не произошло всего, что произошло с Паркером, если бы я не стал тем, кем стал, она бы одним своим взглядом смогла меня остановить, предотвратить все мои ошибки. А словами: «Остановись, Гарри», — заставила бы вернуться на землю и навсегда забыть о том, что у меня есть шанс выжить.  — Как же так? Вы даже не собираетесь спрашивать меня об опыте работы? — брови вздёрнулись вверх, как будто её это действительно волновало.  — Зачем мне это? — я нахмурился, на миг бросая на неё напряжённый взгляд. — Я же знаю, что вы стажёрка. А стажёрки не могут быть кем-то, кроме помощников. Так что, прошу, следуйте за Фелицией. Она. Вас. Проводит. Она вышла из кабинета, резко хлопнув дверью. Я вздрогнул всем телом, когда это произошло, и уселся в кресло — нет, вернее, упал в него. Закрыл дверь в кабинет с помощью пульта управления и попытался сосредоточиться на воспоминаниях. На её глазах тогда. Когда я уехал, я долго гадал, что было в её глаза, что за чувство в них читалось. Вскоре я забыл об этом. А теперь… теперь снова захотелось вспомнить. То чувство. Узнать его и никогда не забывать, потому что это не даст мне превратиться в монстра. Опять. Это буду сломленный и раздавленный, но я. Я продолжал вчитываться в сообщения, ища среди них хотя бы одно, похожее на «письмо поддержки». Вместо этого сыпалась ненависть, капля за каплей, тягучая, совершенная ненависть. Закрыл почту, как ни в чём не бывало, и откинулся на спину кресла. Я здесь. Что дальше?

***

Брюнетка улыбалась холодно, но в то же время дружелюбно. Сама раскрывала перед ней двери, как будто прислуживала всем в этом здании, но оставалась верной себе. Её звали Фелиция. Оби запомнила её имя и с интересом наблюдала за каждым её движением. В отличие от неё, Фелиции Харди, Оби не выделялась округлыми формами или высоким ростом. Она была просто… Оби. Такой, какой и должна была быть Оби Браун. Она медленно, с осторожностью шла за девушкой, которая не стеснялась ходить на высоких каблуках и выставлять на показ свои длинные стройные ноги. Оби же, подумав о том, как сильно они различаются, прикрыла рюкзаком свои ноги, словно это могло её спасти от всеобщих выжидающих взглядов. Толпа поутихла. Кто-то всё также яростно строчил начальству о том, как его ненавидит. А кто-то смирился и работал, как будто ничего не происходило. Несмотря на то, что воздух в помещении, несомненно, был, Браун начало казаться, словно лёгкие сжимаются внутри. По крайней мере, она взяла с собой ингалятор. «В случае его, я запросто смогу использовать ингалятор… — подумала девушка, но тут же себя одёрнула. — Если содержимое не закончится прежде, чем я успею выбраться отсюда».  — Вот твоё место работы, — секретарь Гарри похлопал её, как ни в чём не бывало. — Не бойся. Обращайся ко мне, если вдруг возникнут вопросы. Я буду поблизости. Хотя мистер Озборн и сказал, что сам этим… в смысле, тобой, займётся…  — Он вряд ли захочет, — Оби фыркнула, за что получила осуждающий взгляд Фелиции. Та, похоже, принимала его жестокие меры, даже, можно сказать, террористические и не гуманные, как должное, и была рада поклоняться всему, что он скажет. Браун пыталась выбросить его из головы. Когда она шла сюда, думала о том, что, возможно, увидит его. Но, увидев его безразличное лицо, которое было тогда, в их последнюю встречу, в душе её передёрнуло. Ей расхотелось с ним говорить. И притворяться, будто они знали друг друга много лет. Они виделись, но не знали. А иначе он бы не поступил так с другом, которого знал много лет.  — Ему тоже нелегко, — Фелиция поджала губы. — Есть причина, по которой он так поступил.  — И вы её знаете? — на секунду во взгляде Оби показалось удивление, затем — интерес. Но когда послышался ответ, всё исчезло без следа.  — Я уверена в этом. Так должно быть… Видите ли, некоторое время мистер Озборн был не в себе. Я думаю, вы смотрите телевизор… Вы должны знать, что происходит и почему все в такой панике. В конце концов, если бы он хотел всех убить… То сделал бы это.  — Что… — не успела Оби и договорить, как Фелиция выскочила в коридор. Её уже было не догнать. Убить? Не в себе? Браун не смотрела телевизора. Если и смотрела, то не скучные программы вроде «Новостей». Включала канал с музыкой и, пританцовывая, делала то, что было нужно. «Гарри Озборн — сумасшедший? Почему-то даже не удивительно», — она покачала головой, наблюдая, как фигурка Харди растворяется вдалеке. Чужая рука легла на плечо Оби и та резко обернулась. То началось тоже с такого невинного жеста. Теперь она каждый раз вздрагивала, когда кто-то касался неё таким образом. А это был всего лишь азиат лет сорока, похоже, учёный. На нём был грязный халат, словно он плавал в канализации, и перчатки, которые, тем не менее, не спасали остальные части его рук от крови. Крови. Азиат что-то невнятно говорил, пока Оби обводила помещение взглядом в поисках помощи чьей-то помощи. Того, кто хотя бы не был по локоть в чужой крови. Может быть даже человеческой.  — Кто-нибудь здесь знает китайский? — воскликнула она и нахмурилась. Никого не было и с каждым словом она говорила всё тише. — Или корейский. Японский… Чтоб тебя.  — Кушетка, — произнёс азиат, указывая пальцем на кровать, устеленную плёнкой. Грязной, окровавленной плёнкой. Оби с ужасом смотрела на неё, пока азиат что-то делал со шприцом. Когда он повернулся с синеватой жидкостью в руке и увидел, что она всё ещё стоит, он принялся повторять одно и то же слово, подпихивая её свободной рукой. — Кушетка, кушетка. В конце концов, он буквально повалил её и выставил шприц вперёд. Она попыталась сопротивляться, но он быстро ввёл содержимое под кожу, как ни в чём не бывало. Он отошёл на пару шагов, чуть заметно улыбнулся. А Оби всё ждала. Ждала, что умрёт или заснёт, отравится или заразится бешенством. Но ничего не происходило. Ощущала под пальцами совсем свежую кровь и не могла представить, что, возможно, с ней будут здесь делать. Нет, он не мог отправить её сюда, как свинью на скотобойню. Он не мог отправить её туда, где совершали опыты над людьми. Фелиция ведь вела себя нормально, когда её сюда вели? Но, если всё нормально, то почему она трясётся? Почему, ощущая холодную, пропитанную кровью скатерть, она дрожит и всё ещё ждёт своей смерти? Азиат стоял над ней, хмурясь, и ждал, пока она что-то сделает. Или скажет. Или с ней что-то случится.  — Что? — спросила Оби Браун, нахмурившись. Азиат покачал головой и направился к столу, где недавно брал шприц. Желая спрятаться, Оби чуть не упала с кушетки. Ощутила, как рука, куда ввели нечто, начала неметь. А затем и левая часть тела. Какого чёрта происходит? Что с ней будет? Зачем всё это? Она, чёрт возьми, стажёрка. Не подопытная крыса. Какого чёрта, Озборн?