Мулан Наоборот

      — Мы едем уже несколько недель! — раздраженно бухтела под боком Яо, высунув голову из окна повозки. Глянув на тянущуюся далеко-далеко впереди темно-серую линию плетущихся по узкой горной тропе солдат, она скорчила лицо и подперла рукой щеку. — Да как скоро будет уже этот фронт?       — Душенька, спокойней, — заботливо положила ладонь ей на запястье Чьен-По; низенькая девушка огрызнулась и отвернулась, нахмурившись. Спутница растянула пухлые губы в глуповатой улыбке и погладила ее по голове, будто буддийского божка, — на свету казалось, что Яо заплела волосы так туго, что они стали крепче камня. — Рано или поздно приедем. Пока же все хорошо, верно?       Пинг покачал головой и прошел немного вперед, похлопав Хана по черному боку. Бедный конь устало всхрапнул и тряхнул гривой, продолжая тянуть в гору повозку с непривычно увесистым грузом. Юноше было жаль своего любимца: добротный, красивый, покладистый, стоивший отцу пяти лет службы — и припряжен тяжеловозом, как простой ишак. Чисто из уважения молодой человек предпочел отправиться в путь пешком, уступив место девушкам.       В повозке поместилось семеро, хотя мест было едва ли для четверых: распорядительница велела расшибиться, но посадить всех дочерей и матерей из уважаемых семей на колеса, чтобы не отставать от солдат; остальным же полагалось поспевать, как получится. Шанг прислал шестерых мужчин сопровождать их, но, в один из вечеров узнав от Мулан, что многие женщины еще продолжают идти, даже когда весь полк давно встал на ночевку, увеличил их число до дюжины. Впрочем, практически все они отнеслись к этому спокойно: на пятый день пути всем уже стало все равно, в какой части процессии находиться.       Свое место в повозке Пинг уступил Яо: как-никак, хоть долга между ними больше не существовало, разделять ее с госпожой виделось ему неправильным. Приметив среди новых спутниц Чьен-По, девушка тут же скорчила недовольную мину и не избавлялась от нее, похоже, даже во сне — точно утверждать юноша не брался, но, судя по взглядам, которыми обменивались ее соседки, был недалек от истины. Порой он даже жалел об этом спонтанном проявлении благородства: каждый день ноги и поясница ныли ужасно, что иногда не удавалось и спину выпрямить; падая на лежанку, он засыпал, едва успев коснуться щекой жесткой подушки; ступни от женской обуви сводило нещадно — пальцы часто немели, и ему приходилось останавливаться и растирать их, лишь бы сделать еще пару шагов.       Одна только Мушу выглядела подозрительно довольной; подопечный маленького дракона предполагал, что в спешном перебросе полка Шанга что-то было нечисто, но сверхъестественная помощница просто уходила от темы или говорила, что делает все ему на пользу. Чем именно долгая и болезненная дорога была лучше тоскливого, но хотя бы спокойного пребывания в лагере, он решительно не понимал.       По крайней мере, тут на него никто не нападал из-за спины. Вспомнив недавнее неприятное происшествие, Пинг поежился, зажмурился и помотал головой, стараясь выкинуть мысли об этом кошмаре. Подумать только, его, мужчину, спасла девица ростом ему по грудь — да и то по чистой случайности! Непостижимо. Его еще не раскрыли, а он уже успел покрыться позором. Юноша в очередной раз поблагодарил богов и предков за то, что отец его не видит.       В попытках отвлечься он вспомнил последний разговор с Шангом — краткий, но наполнивший его сердце надеждой. Командующий говорил, что деревня, в которой располагается дивизия его отца, ждет уже на другой стороне горы, а это означало, что к заходу солнца следующего дня их поход наконец-то завершится. Пинг помнил рассказы отца о том, как ему приходилось вести солдат и месяц, и два, и все это время в полном комплекте доспехов на случай внезапного нападения разбойников или кочевников, и не мог представить, как бы выдержал подобное, если бы его действительно призвали в регулярные войска.       Ступая по хрустящему под ногами уже притоптанному снегу, молодой человек остановился, чтобы слегка перевести дух. Стряхнув с рукавов мелкие снежинки и замерзшие капли воды, он мельком заметил, что часть полка стоит у края обширного обрыва; другой же вообще было не видать. Заинтересованный, Пинг поднатужился и в пару перебежек добрался до повозки Сяо Мин; распорядительница стояла снаружи, придерживая поводья серой в яблоко лошади.       — Что-то произошло? — спросил он на выдохе, подбирая полы синего жуцюня — иной теплой одежды при нем не было. Женщина хмуро посмотрела на оставшихся солдат и покачала головой.       — Ничего хорошего.       Ее пальцы едва виднелись из-под пушистых объемных рукавов белой шубки с капюшоном, но то, как Сяо впивалась ногтями в кожаные ремни, ясно давало понять, что впереди неприятности. Плотнее закутав воротником шею, женщина дернула плечами и повернулась к Пингу.       — Скажи остальным, что командующий устроил привал, — бесстрастно приказала она; подвески в ее волосах холодно позвякивали на слабом ветру. — Тронемся только по моему приказу. И передай, чтобы не разводили костры — ничего, перетерпят, не великие морозы стоят.       — Рядом враги? — догадался юноша, понизив голос. Шанг заподозрил засаду? Или его отец прислал весточку с предупреждением? Распорядительница сжала губы и покачала головой, не глядя на него.       — Хуже, — тихо ответила она. — Гунны сожгли деревню.       Пинг пораженно выдохнул.       — Но как же… — собирался спросить он, но оборвал себя на полуслове.       До деревни бы не добрались, не одолев всю дивизию. Получается, Шанг с солдатами сейчас…       Стремглав бросившись обратно, юноша чуть ли не выдернул Хана из хомута, вскочил на коня, по ходу крикнув высунувшейся на шум Линг слова распорядительницы, и поскакал к обрыву, не заботясь о том, что сидит на попоне по-мужски — он хотел успеть, хотел увидеть собственными глазами, убедиться, что не все так плохо, как он успел предположить…       Над горизонтом небо было черным от дыма и смерти.       Натянув поводья, молодой человек развернул коня и осторожно бочком подвел его к краю обрыва. Солдаты, стоявшие там, удивленно расступились, подпуская их ближе. Когда Пинг опустил взгляд, внутри у него все похолодело от страха: десятки тысяч темных фигур усеивали все засыпанное снегом поле. Прямо под тем местом, где стоял юноша, на боку лежала разломанная колесница; деревянное колесо с поломанной осью тихо поскрипывало на ветру. Везде, за что бы не задевал глаз, все было заполнено кровью, грязью и трупами; многие сотни лошадей пятнами темнели на снегу, утыканные тонкими стрелами. Единственным цветом, что отличался от остальных, был желтый — обгорелый, но все еще яркий на криво воткнутых в сугробы штандартах.       Распорядительница была права — все оказалось намного хуже.       Не в силах больше смотреть на поле боя, юноша развернул коня и отвел его в сторону. Судя по угрюмым лицам мужчин, выживших найти пока никому не удалось. Горько хмыкнув, он подумал, что, наверное, глупо надеяться, что гунны позволили бы кому-нибудь уцелеть, истребив целую дивизию. Пинг боялся представить, что сейчас испытывает Шанг.       Заметив на отдалении знакомый алый плащ, молодой человек слез с Хана и подошел к одиноко сидящему на снегу командующему. Тяжело вздохнув, он печально посмотрел на воткнутый на краю обрыва меч и шлем с оборванным ястребиным пером, висящий на рукояти. Шанг молчал. Не дерзая коснуться его, Пинг тихо сказал:       — Я сожалею.       Едва глянув через плечо, мужчина поднялся с колен, развернулся и пошел прочь, остановившись лишь на миг — встретиться взглядом с тем, кого называл Мулан. Юноша хотел как-то подбодрить его, положить ладонь на плечо, сказать хоть пару слов, но все они застряли в горле и вышли лишь белым облачком пара, моментально рассеявшимся на ветру. Командующий попытался улыбнуться, но не смог. Отвернувшись, он, не говоря ни слова, прошел мимо вернувшихся с разведки солдат и подошел к своему коню. Ухватившись за переднюю и заднюю луки, он на миг помедлил, словно собираясь с мыслями, но после решительно влез на седло и поставил обе ноги в стремена. Резко развернув коня, он обратился к солдатам:       — Гунны движутся быстро, — громко объявил Шанг. — Мы скорее доберемся до столицы через перевал Тяньшао. Теперь император может надеяться лишь на нас. Выступаем!       И в этот момент в его плечо угодила стрела.       От силы удара мужчина не удержался в седле и упал в снег; горы эхом отозвались воинственным кличем гуннов. Солдаты тут же разбежались кто куда: одни бросились помогать командующему, другие побежали к повозках за взрывными снарядами, третьи второпях вынимали мечи из ножен. Черными совами с уступов выглядывали кочевники и раз за разом выгибали короткие кривые луки, обрушивая на разрозненный полк град горящих стрел. Паника охватила выгоревшую дотла деревню.       Пинг слабо понимал, что делать. Он же никогда не участвовал в настоящем бою! У него и оружия нет — как хотя бы вырваться из западни и сообщить о случившемся распорядительнице? Выбор у него был не велик. Слабо осознавая, что делает, он вырвал меч Шанга из снега и, нахлобучив на голову шлем его отца, ринулся к Хану.       Стрелы свистели над головой, пока юноша отчаянно пускал коня галопом по рыхлому снегу и уже появившимся свежим трупам; один из снарядов сработал неправильно, и ударная волна отбросила удирающего всадника на добрый чжан*, полностью оглушив его. Шлем перевернулся и закрыл ему лицо, больно ударив по носу. На ощупь подбираясь к завалившемуся на спину Хану, Пинг как в полусне помог ему подняться и, открыв глаза, еле-еле забрался на него, чувствуя, как его шатает. Без седла сиделось крайне плохо, и молодого человека то и дело заносило вбок, но он, героически взяв себя в руки и превозмогая слабость, понесся к повозке распорядительницы.       — Засада! Засада! — кричал он, едва заметив ее очертания. Размахивая рукой, держащей меч, он продолжал надрывать горло: — Уходите! Здесь засада!       Сяо Мин на удивление спокойно кивнула, но, видя, с каким трудом разворачивается ее лошадь по снегу, Пинг понял — при таком темпе им точно не успеть. Гуннам не составит труда направить к них хотя бы двадцать своих лучников, и их слабая защита ни за что не выдержит.       Он перехватил поводья и развернул Хана в обратную сторону. Сжав покрепче рукоять чужого меча, юноша повел коня на поле битвы.       — Ты что делаешь? — прошипела Мушу, высунувшись из-за воротника. — Умереть вздумал?       Положив свободную ладонь ей на голову, молодой человек с усилием запихнул дракончика обратно, как упрямую кошку. Та продолжала что-то недовольно повизгивать, но он не стал обращать на это внимания.       Не успел Пинг и пары раз рубануть мечом по воздуху, как его уже выбили из седла и окружили. Гунны бросились на него с оружием, даже не смутившись его женской одеждой, и принялись теснить его к выступающим из-под снега камням. Умудрившись по ходу отрубить одному из нападавших кончик уха, юноша с отчаянием понял, что его загоняют в самую что ни на есть жалкую ловушку — а он и не может никак из нее сбежать. Если бы не солдат, подобравшийся к кочевникам со спины и успевший расправиться с двумя, пока стрела не попала в его раскрытый рот, Пинг уже летел к праотцам.       Вспомнив, наконец, годы отцовских тренировок, молодой человек резким движением наискось рубанул ближайшего гунна по груди и отбежал от камней к испуганно всхрапывающему и отпрыгивающему от бесконечных стрел Хану. Только он схватился за поводья, как широкий рукав его жуцюня пронзил длинный острый наконечник — благо, хотя бы не пылающий. Нервно поправив шлем, юноша отбежал и, занеся меч, сильным ударом обрушил весь его вес на шею дерущегося с солдатом кочевника. Мужчина, отскочив от падающего разрубленного тела, выхватил из-за пояса дротик и метнул его куда-то за плечо Пинга. За сдавленным всхрипом последовало тихое шуршание оседающего на снег мертвеца. Благодарственно кивнул, юноша и солдат встали спина к спине, и только первый успел подумать, что, возможно, после всего этого сможет вернуться к матери живым, длинный кривой меч положил конец жизни незнакомого ему мужчины.       Молодой человек испуганно обернулся и подхватил было спасителя на руки, но тут же понял, что слишком поздно: из длинного разреза на горле вовсю лилась темная кровь; с синеющим лицом солдат хрипло задыхался.       Сжав рукоять так, что одеревеневшие на морозе пальцы побелели, Пинг атаковал противника слева, но тот легко отвел плечо и одним ударом сбил меч. Юноша пытался парировать, но гунн в рваной черной тунике, скрывающий лицо под капюшоном с серыми меховыми хвостами, без каких-либо трудностей предугадывал все его движения и отражал их. Когда кочевник с выверенной точностью описал мечом в воздухе восьмерку, молодой человек ошарашенно осознал, что его навыки во многом превосходят всех остальных воинов орды, привыкших сначала выматывать жертву, а после наносить удар в полную силу. Движения странного высокого гунна выдавали в нем талантливого мечника, хоть и хромого; Пинг никак не мог взять в толк, почему при всем этом противник не убьет его.       Раздался громкий взрыв — кто-то из солдат выпустил снаряд прямо в снежную шапку горы. Когда серый дым развеялся, оглушительный гул лавины уже бил по ушам воюющих в долине у обрыва. Высокий гунн резко вскинул голову; черный капюшон съехал, открывая сухое, вытянутое лицо и узкий лоб. Пинг задохнулся; меч едва не выскользнул у него из рук.       — Отец?       Фа Зу повернул к нему голову и лишь молча выставил перед собой кривой гуннский меч. *чжан — китайская мера длины, в современном исчислении 3,2 м (в древности 1,9-3,4 м)