Шаги смерти

В тот день Лаура непривычно светилась от радости и носилась из стороны в сторону-как маятник. На его вопрос почему, она ответила, в своей привычной манере коверкать и передразнивать чужие слова: — Потомууууу чтооо мы идем на вечеринку! — На вечеринку? К кому? В смысле мы? Я против, ты же знаешь, я не люблю тусовки и шумные места, где много людей. — Но это очень крутая тусовка, блин! — она нахмурилась и потянула к нему руки в намерении то ли пихнуть, то ли придушить. — Не будь занудой хотя бы сейчас, до экзаменов уйма времени, ты все выучишь и сдашь училка-зубрилка. — Ладно, допустим я согласился, но кто нас звал? Кажется, нас все недолюбливают здесь. — Ой да ладно, за себя говори, ога. — ее руки обвили торс, подбородок уперся во впалый живот. — Сара, мы идем вместо Сары. — Найтингейл? Птица высокого полета, нам не по зубам, обломишься. — Ну конечно же блиннн! — она снова отпускает чужие руки и отходит от парня, поправляя лохматые волосы. — Она заболела и не может идти, а я, вспомнив ее, гммм, грешки, милостиво позволила ей дать мне билеты, в обмен на то, что об этом никто не узнает, ни одна душа, даже ты, так что не спрашивай что там да как там. — Вот об этом я и говорил, ты меня не слушаешь. — Что ты там под нос себе бубнишь постоянно? Я очень хорошая, и, если у тебя заниженная самооценка, то это не означает, что и я должна быть такой же. Мы идем и точка! — А в честь чего хоть сбор? — День всех мертвых, бэби! Не спи на ходу! ***** Лаура была хоть и прикольной иногда, когда спала зубами к стенке, но выедала слишком много нервных клеток и весь мозг в целом. О братьях или сестрах он вообще, упаси боже, никогда не думал, но отец вдруг на старости лет умудрился найти себе милую женщину бальзаковского возраста, уговорить переехать их всех сюда, в город, где он когда-то рос, и вместе с ней ее буйную дочь, так что семья очень быстро увечилась, и были ли эти изменения в пользу или во вред - судить было трудно. Поначалу было дико жить в старом доме с кем-то кроме отца, понимать, что посуда стоит не на своих местах, что часто ванная комната занята, слишком много шума и музыки, мало воздуха, но от одного счастливого лица отца нужно было мирится, ибо этот седобородый человек заслуживал своего счастья, пусть его и пугало немного поползения Лауры в его сторону, вызванное вовсе не братскими чувствами. Город был жесток и пугал своей давней историей и традициями, но его жестокость была оправдана видами почти первозданной природы и спокойствием, которое он не ощущал после смерти матери, впервые за долгое. ***** День мертвых был их общегородским днем, отмечаемым уже очень давно, когда многие не выходили из дома, молясь богу о прощении грехов умерших, или монотонно убирали кладбища за день до него, говорили с умершими родственниками, кладя лилии или конфеты на могилы, в общем, праздник так себе, уходил глубоко корнями в старые легенды о троллях и терялся где-то во мхе пергаментов о феях, крадущих детей у сельских жителей. Вообще не смотря на довольно современные взгляды вера в старое здесь процветала, в частности из-за старого населения, преимущественно годами за сто и больше, кстати, возглавлявшим данный городской совет, чтоб их черти драли, и шли бок о бок с жизнью здесь. Особенно скучным он был для сумасшедшей молодежи, поэтому каждый год какая-нибудь парочка устраивала безумный праздник, не смотря на строгий запрет совета. В этом году инициатором была семья Волкеров, как позже сообщила Лаура, и проходил он в готическом особняке, стоящем на отшибе, в далеке от городской черты. Что странно, ни самих Волкеров, ни то, как они выглядят, он не знал, и ничего никто не слышал об их семье. Подготовка к празднику у Лауры шла полным ходом, а сам он просто сидел на месте и смотрел на эту нескончаемую беготню. Неужели это так важно, в чем пойти туда? Дом шумел старыми ржавыми трубами и было холодно. Он поморщился. — Торопись блиннн, ты думаешь, что раз красавчик, то тебе все можно, да? — первая попавшая вещь летит прямо в него, но он мастерски уворачивается от нее. — Я все равно считаю, что это плохая идея. Если в прошлом году совет это не прикрыл, то в этом должен. Это серьезно, совет против. — Бебебе, пессимист, это мой первый праздник здесь, но я и то больше про все знаю в городе, и, если ты будешь мне его портить, то я тебе нос откушу! — Ведешь себя хуже ребенка. Отец так же говорит, что не понимает всего этого. Мы должны уважать старые обычаи. — И ты так же хочешь дожить до ста, да? Пойми, жить так долго скучнооо, ты будешь делать это после, но сейчас, да, пока у нас в жилах горит огнем, мы должны пить эту жизнь как нектар, подаренный нам богами, мон шер! — Если ты начнешь и дальше нести эту чушь, то я просто не вынесу. — Бука, хорошо что ты пошел в технический в другом городе, на филологическом я бы тебя не вынесла. ***** Сумерки сгущались, стало еще холоднее, но ее это не останавливало. Лаура вся искрила, что аж в глазах рябило, ее платье коктельного цвета еле доходило до колен, а ноги были синие от холода. Зубы били тумбу-юмбу. — Не пялься на меня, а то я тебя быстро смущу. Куртку снимай. Холодно. — Думать надо было какой месяц, дура. — фыркнул он, но куртку все же отдал. Они шли другим путем, более длинным, через овраг, сквозь небольшие заросли. Можно было пройти по прямой дороге, но тогда бы их кто-нибудь из старших заметил. Вскоре они остановились у стальных ворот, овитых узорам лилий. Без куртки было холодно, но он решил не показывать свою слабость перед ней. — Ну что, готов? — она выглядела очень взволнованной, сжимая его руку в своей. Его насторожило то, что вокруг было очень тихо, но она видимо, не обращала на это внимания. Звезды не одарили своим светом их сегодня. Она покрепче сжала его руку и они шагнули в неизвестность. Двери открылись с противным писком, впуская их внутрь особняка. Здесь было еще темнее чем на улице, хотя чуть теплее. Под ногами было много пыли на старом ковре и пахло чем-то не очень свежим, прокисшим — Где Вы все? — выкрикнула она через несколько минут, когда осмотрелась, но ответом ей служило гулкое эхо. — Может, — предложил он отходя к двери, — Ты ошиблась вре… И тут грохнула музыка, оглушив его на несколько секунд и выбив из колеи. Лаура радостно пискнула и побежала в верх по крутой лестнице, воспользовавшись его невнимательностью и заторможенностью. — Эй! А меня зачем сюда притащила, раз сама ушла! Чертова поганка! Он подергал дверь, но та не поддалась, словно была запаяна. — Прекрасно, черт! Он стоял в холе и не решительно смотрел вверх лестницы, ведущей куда-то далеко в мелькавшие огни и как-будто летний туман занавесок, похожих на сахарную вату. Музыка нарастала, буквально оглушая даже с холла. Раз есть вход, то, по идее, есть и выход, подумал он, нужно искать. Подойдя ближе к лестнице он заметил, что под ней находится приоткрытая дверь, из щели которой лился слабый лиловый свет. За ней что-то было. Открыв ее полностью он оказался в узком тоннеле, путь который освещали люминесцентные лампы, весящий по сторонам. Смотрелось это крайне не обычно, и, возможно, эта дорога вела к выходу, поэтому он двинулся дальше. Через некоторое время свет исчез, и ноги уперлись в небольшой столик, отодвинув который он увидел углубление в стене. Он подумывал пойти обратно, но от мысли о том что выход, возможно, только один и он здесь, то решительном движением двинул стену, которая тут же, будто ждала только именно его появления, отодвинулась в глубь и сторону, открывая вид на множество свисавшего чего-то в низ длинного и короткого. Какая-то ткань. — Это… Одежда? Что за черт? Но, действительно, отодвигая ворох одежд и вешалок дальше он увидел дверь, открыв которую он попал в комнату, освещенную тусклым светом настенных ламп. Здесь было очень красиво. Стены были покрыты позолотой, возле угла стояла большая кровать с массивным балдахином, пол был деревянным, со странными белыми вставками какого-то камня, возле шкафа, из которого он вылез, стоял стеллаж на котором было очень много книг, судя по всему старых, потрепанных, на не понятном ему языке. Резко его взгляд привлекло какое-то движение в углу. Насторожившись, он на ощупь прошел в перед, и обнаружил зеркало, полуприкрытое темной занавеской, сняв которую он увидел, что оно стояло на небольшой деревянной подставке с резным рисунком. Зеркало было пустым. По логике оно должно было показать его образ, но поверхность его была матово-белой и мертвой, с длинной трещиной в углу. Проведя по поверхности стекла он резко вскрикнул и чуть не испустил дух. — Тише пожалуйста, — руки с его плеч не убрали, а только придвинули ближе. Голос был низким, с порыкивающими властными нотками.  — Вечеринка на верху, что ты здесь делаешь? Он попытался повернуться, но его прижали к себе еще ближе, горячим дыханием опаляя затылок. Сердце билось как бешеное, а щеки запылали, будто его поймали на месте преступления. — Разве тебе не говорили, что рыскать у гостей не хорошо? Плохой мальчик. — Я не рыскал?! Пусти меня! Послышался смешок, после чего его резко развернули в сторону лицом к лицу к мужчине. Тот был выше его на полторы головы, шире раза в два, а его темные глаза пылали как два не до конца потухших угля. Руки его он, в общем-то, до сих пор не отпускал, сжимая не так сильно как ранее, но весьма ощутимо. — Что-то не помню, чтобы высылал приглашение кому-то вроде тебя. Как тебя зовут? — Ты хотел чтобы кто-то сюда зашел. Дверь была приоткрыта. Я зашел, тебе что-то не нравится? — ответил он вопросом на вопрос. — Дерзишь не в твоем положении, мальчишка. Весьма глупо. Я не отпущу тебя, пока ты не скажешь мне имя. Эти глаза не давали смотреть куда-либо кроме них, словно притягивая, голос подчинял чужую волю. Только сейчас он почувствовал странный кисловатый запах, исходящий от мужчины. -… — О, вот как, забавно, приятно познакомиться. Я Алан Волкер, хозяин данного места. Он тупо открывал и закрывал рот не до конца понимая как влип. На языке перекатывал отголосок чужого имени, смакуя. Оно горчило. — Ты… выглядишь слишком молодо. Особняк не может быть твоим. — Ты прав, особняк моих родителей, но сейчас он принадлежит мне. — только сейчас его руки отпустили, и он смог отойти чуть дальше от мужчины, замечая на постели какой-то предмет. — Хмм, не дрожи так, я не таю злобу на тебя за проникновение сюда. — Я не… Точно! — он залез в карманы брюк и достал приглашение. — Вот. — Вижу, но оно не твое. Ты заменил другого человека. — брови Алана сошлись на переносице. — Я вообще не хотел идти сюда, черт! Меня притащили сюда! — О, так ты не один? — губы мужчины озарила внезапная улыбка. — Замечательно, это очень хорошо. Идем. И, не давая что-либо вставить в ответ, он развернулся и ушел через дверь, которую раньше сам парень не замечал. Сердце почему-то билось слишком сильно. ***** Музыка больше не так сильно оглушала, как ранее, глаза привыкли к свету. Он сидел свободно, но все равно был скован аурой этого человечка сидящего не в далекие от него. Выпивка шла не в то горло, голова шла кругом Лаура стояла рядом и тихо, возбужденно шептала на ухо: — Боже, как так, я не могу на него смотреть, но до чего же он сексуален, не то что ты. — Прекрати! — Почему ты вечно ничем не интересуешься? Почему я не знала об этом парне раньше?! — Лаура! — О нет, он идет сюда, боже! Он отвернулся. Он не хотел на это смотреть. Алан Волкер танцевал с его сестрой, нахально обнимая ее за тонкую талию. Еще чуть-чуть и его руки опустились еще ниже… — Пошли вы, черт! Почему его так расстроило то, что он увидел? Что творится с ним сегодня вообще? Где прежнее хладнокровие? В коридоре было холодно. Музыка до сюда не доносилась. Он стоял здесь видимо долго, оперевшись спиной о стену, впав в какой-то ступор. В голове стояли легенды и дикие звери, пророчества и свитки. Его мутило. Когда до него дотронулись, он понял, что тело сильно затекло и он продрог. — Почему ты ушел? — руки были очень горячие и липкие, или это он сам такой горячий? — Я не… Ноздри опалил острый запах, влажный, до чего-то чертовски знакомый. — Пойдем. И Алан исчез, будто растворился сквозь стену. Запах усиливался, с каждым шагом заставляя сердце биться еще сильнее, а ноздри трепетать. Остановившись у дверей зала он прикрыл нос, накатывали позывы к рвоте. Трясущимися руками он приоткрыл двери и обомлел, падая на колени. Кровь. Он никогда не видел столько крови, при свете луны казавшейся мазутом. Странные существа с черной шерстью и длинными лапами, покрытой острыми шипами, рвали людей на части, молча, без криков. От ужаса происходящего желудок скрутило и его мучительно вырвало, но рвота не принесла покоя. Его резко подхватили за ногу и потянянули в центр зала по лужам из крови, и только одна мысль билась в голове испуганной птицей — где Лаура. — О, поздравляю, ты пришел к нам в разгар пира! Оглушающий хохот пронесся по залу, заставив его смертельно побледнеть, а зверей замереть над обглоданными трупами. — Ты думал все так просто? Вы все пали в жертву, чтобы продлить нам жизнь! Это великое таинство во славу темной богини Иллеады! Возле него возник алтарь с углублением в центре, покрытый нитями паутины. — Это. Не п… правильно, это ужасно! — Нет, мой мальчик, это самое лучшее, что есть в этом смертном мире, — Алан подошел к алтарю и взял оттуда кинжал, сверкнувшим острым лезвием, — Оно дарует нам годы безбедной жизни! — Где… моя сестра? Нет, не подходи ко мне, нет! Тело не слушалось его, и ему с ужасом пришлось видеть, как мужчина подходит к нему и склоняется, выдыхая в губы: — Ты моя жертва, ты должен гордится этим. Ты подаришь мне источник жизни, ты будешь моим пока не угаснешь. — его подхватывают на руки и несут к алтарю. — Ты будешь жить ради меня, восхлавляй меня, обожай меня, блудный отрок! — и в следующую секунду кинжал пронзает его насквозь, окрашивая алтарь невинной кровью. ***** — Не беспокойтесь Вы так, они взрослые люди, сейчас каникулы, более чем уверен что они куда-либо вместе уехали со своей сестрой. — старейшина улыбается уголками самих губ, беспощадно затуманивая разум беззащитных людей. — Вы так думаете? Чтож… — седобородый мужчина тяжело вздыхает и, взяв жену за руку, они уходят из комнаты, оставляя старейшину одного, внешность которого на секунду меняется в поверхности матового стекла зеркала, стоящего за ним, являя миру черноволосого статного мужчину, у ног которых лежало почти бездыханное тело.