Шаги смерти

Ты был со мною так несправедливо жесток и груб… Ты рубил все мои надежды на корню, рушил всю мою судьбу, всю мою карьеру, все мое состояние, нажитое кровью и потом, как карточный домик. Ты был словно мстительный египетский божок, чью гробницу разграбили воры, и который теперь хотел крови и отмщения. Ты ненавидел меня, ты желал мне смерти. Любил ли ты меня? Ты гнал меня несколько часов подряд по лесу, давая только несколько минут форы, чтобы я убежал от тебя всего на пару жалких шагов, хватаясь за воздух поцарапанными руками и вдыхал не менее огненный воздух, проникающий внутрь и наполняя пустоту, проделанную тобой. А после ты снова гнал меня, как скотину. Ты загнал меня в тупик, и я сдался. Я молил тебя прекратить, молил не причинять мне боли. Прорвало плотины моего отчуждения. До этого я никогда бы не встал перед кем-либо на колени. Даже перед тобой. Но ты не сделал ничего, чего бы я хотел и чего бы я у тебя не молил. Ты был бессердечным богом. Ты был хладнокровен, твои движения были механически отточены, и, может быть, раньше я и находил это привлекательным, но только теперь это вселяло в меня первобытный ужас, который достался мне и другим людям от далеких предков с молоком матери, которые были еще более жестоки, чем ты сейчас. А может и нет… Ты застрелил меня из охотничьего ружья. Прямо в лицо. Как собаку. Ты не улыбался даже, мне казалось, ты не испытывал ничего. Ни боли, ни радости, ни печали, ни ненависти. Ты так же перегорел, как я когда-то. Но я смог тогда собрать себя воедино, но вот ты… Мое тело ты выкинул в болото, наивно полагая что меня никто не найдет, что я просто сгнию, что меня съедят черви или рыбы, что меня окутает белозор и я навеки обрету покой. И ты был прав. Все били тревогу, но меня не нашли, а на тебе не было никаких подозрений. Мое тело разложилось, превратилось в отвратительную, зловонную, гниющую массу. А ты жил как прежде, может даже лучше. Прошло время. Только я выжил. Я уже не был человеком, но в то же время был жив. Чье-то удивительное колдовство влило в меня жизнь вместе с светом серебряной луны, выглянувшей из-за свинцовых туч. Я выл во тьму от нестерпимой боли и холода звериным криком, все мое тело пылало вулканическим жаром и не было ни секунды, где бы я не молил о смерти у дьявола. Почему я выжил? Почему восстал с темных глубин? Чья это злобная шутка и почему меня призвали? А затем боль исчезла. Она, будто бы ночь державшая меня в стальных тисках, ушла вместе с первым лучем солнца. Мне стало легче и так упоительно-хорошо, что я безумно рассмеялся, чувствуя, как из раны в голове стекает кровь вперемешку с остатками мозга. А затем все кончилось. Рана сама по себе затянулась, ушло все, что терзало мое бренное тело. Только в голове билась отчаянная мысль. Месть. Я должен отомстить тому, кого любил всей душой и кто предал меня. Ты — бог, но в него я больше не верю. Я свергну тебя с пьедестала. Я наблюдал за тобою пять долгих месяцев. Найти тебя было не легко, ты, словно хитрая лиса, запрятался в такую глухомань, в такую пещеру, чье название даже не было написано на карте. Было очень трудно, но я нашел тебя. Нашел по запаху крови и шалфея. Твоим запахам было устлано все здесь, каждая сраная ступенька и доска, каждый миллиметр. Этот запах был словно какое-то жуткое благовоние, которое намертво въедалось под кожу и от которого было трудно дышать. И ты задыхался, в отчаянной попытке разодрать себе горло. Ты был так хладнокровен, но ты не утратил своего шарма. У тебя была женщина, и она была беременна. Это был не твой ребенок, но ты все равно был с ней. Ты принял эту блудницу, как собственную плоть и кровь. Так странно. Ты улыбался, когда видел ее, ты улыбался, касаясь и целуя ее светлые локоны. Вы жили в нищете, но для вас она была словно драгоценность. Вы ценили каждую минуту, проведенную вместе. С ней ты был другим, каким никогда не был со мной. И меня сметала ярость и желание доказать тебе и самому себе, что я лучше, что я — лучшее, что когда-либо было у тебя и от чего ты пожелал избавится. Я выждал, когда она осталась совершенно одна, покинутая тобой. Я, как тень, прокрался мимо, меня никто не замечал. Бесшумно, будто мое тело было соткано из тумана. Старые ворота церкви напряженно проскрипели за мной, пропуская внутрь священной обители. Она стояла, низко склонив голову и молясь господу над иконой, грубо вырезанной из камня и дерева. Она была блудницей, она заслуживала наказания. Я ощущал ее грех, витавший в воздухе, словно пыль. И только я ступил на твердый пол святыни, как страшной силы проклятие легло на мои плечи, и острая боль пронзило все мое тело, лишая рассудка и заставляя преклониться над землею, как раба. Я кричал, стараясь избавится от нестерпимой боли, я сгорал в божественном пламени бога, которого отрек. Но я не жалел. Ни капли. Ни секунды того, как жил и что совершал раньше. С каждым шагом, дающимся мне с огромной волей и трудом, я ступал к ней, раскинув руки и обнажая острые когти. Я ощущал сладковатый запах крови и не понятно было, чья она — моя или же ее. Кровь текла из давно открывшихся ран в голове, но все мое внимание было сосредоточено на ней. Следующий шаг и… — Стой. Этот голос я узнаю из самых преисподней. Ты вышел из-за темного угла, закрытого от моего звериного взора. Ты стоял, бывшая моя любовь, сжимая в руке крест. Ты ненавидел меня, я явственно видел это у тебя в глазах. Страх, от которого у тебя не послушно подгибались колени. Но ты упрямо стоял, смотря на меня. — Ты не сделаешь этого. — Почему? — Ты должен покаяться. Тебе нет места на земле. Она вздрогнула и медленно подняла голову. Она смотрела на меня, сквозь спутавшиеся волосы, и она так же боялась меня. Я хочу увидеть ее кровь, почувствовать ее боль. Но ты не даешь мне сделать и шагу. Ты подошел ко мне, протягивая мне серебряный крест, словно какое-то подарок или дорогую побрякушку, коими я засыпывал тебя раньше в той далекой, чужой жизни. Ты обнял меня, вовлекая в капкан из мускулистых рук, ты вовлек меня в жаркий поцелуй, впечатывая в мой лоб холодный метал креста. Я закричал, я забился в твоих руках, но ты упрямо держал меня. Ты целовал меня как прежде, все с тем же холодом, но теперь с такой нежностью, что, мне казалось, я готов плавится не только от боли, но и от чего-то другого, чего ранее не знал. Любовь ли это? Она начала читать молитву, теребя кончик библии. Все мое естество орало, взывало меня напасть и испить ее грязной крови. Но я сдался. Обличье монстра отсоединялось от меня, с ревом и криком, с каждым опадающим шмотком кожи и шерсти, не желая отпускать из своих силков. Что-то резко рванулось из меня, откинуло его на пол, и напало на нее. Она закричала, гонимая силой зверя вверх, а затем так же быстро затихла, опустившись на пол, словно не живая. Ты подбежал к ней, ты взывал к ней. Ты молил, чтобы она не уходила в тот мир, где нет места боли и страданиям. И она открыла глаза, не веря в то, что осталась жива. Она была бледна, испугана, но с ней все было хорошо, она осталась жива. А я… Ты опять стоял шептал мне что-то, ты снова держал эту чертову, мерзкую книгу, но слова твои были где-то так далеко от меня… А затем солнце как будто лениво, не хотя, пробилось через хлипкую дыру в крыше, и священный жар сжег меня полностью, без остатка, оставив после себя только сизый пепел. Ты упал на пол, не в силах сдержать слез и шепча только, сжимая ее в своих объятиях, как в тисках: — Прости, прости меня. ****** Сара стояла безмятежно улыбаясь. Ее маленькая Джесика бегала по полю, задорно смеясь и срывая ромашки и одуванчики. Ветер нежно трепал ее светлые волосы. Было очень тепло, ведь весна — пора жизни и обновления. Вся природа дарила свое дыхание всем растениям и животным, людям. Они были счастливы и безмятежны, вместе, в этом тихом месте. Джон стоял рядом и нежно улыбался ей, держа ее за руку одно рукой, другую же положив на ее живот. Но ни он, ни она не знали о том, что в чреве ее растет новый плод, заполненный дьявольской тьмой.