Cosmopolitan

Лондон. Дождливый, холодный, промозглый Лондон. Черные костюмы, черные такси, черные зонтики. Черная полоса. Черный плащ и черные ботинки, черный коврик под дверью, черное постельное белье и посуда. Прости меня, Лондон, но наши сердца бьются в разных ритмах, и мне к тебе, увы, никогда не привыкнуть. А вас я прошу простить мне лирическое отступление. Я находился в столице Соединенного Королевства вот уже порядка месяца и выходил из дома не больше пяти раз, и то лишь по требованиям главного офиса Vogue. Сидеть дома казалось спасением ото всех проблем: никто тебя не видит, никто не задает вопросов, мужу не к кому тебя ревновать. Домашние брюки, футболка, бутылка виски и старые черно-белые фильмы стали моими лучшими друзьями. И, честно говоря, здесь я и не мог мечтать о лучшей компании. Весь мой «богатый» внутренний мир был больше похож на помойную яму, в то время как Адам светился от счастья. Он не замечал, во что я превращаюсь, а если и делал это, то усиленно старался не придавать этому значения. Мне хотелось ударить его, как можно сильнее, чтобы прорвать эту чопорность и невнимательность. Я хотел, чтобы обо мне, наконец, позаботились, но единственный человек, которому, казалось бы, есть до меня дело, находился за океаном и готовился к своей собственной свадьбе. Впрочем то, что он – единственный, мне лишь казалось. Были и другие люди, крайне озабоченные моим состоянием. В тот момент, когда злоба, казалось, начала уже затапливать меня волнами, мне представилась восхитительная возможность выплеснуть её. Я снова был не собран. Серая футболка растянулась до колен. Я опрокидывал в себя очередной бокал виски, когда раздался звонок в дверь. Две восхитительные особы предстали моему взору, стоило мне открыть её. Единственным минусом было то, что я их на дух не переносил. – Здравствуй, Мэри, здравствуй, Энн, – я выдавил из себя улыбку, жестом приглашая их войти. – Какими судьбами? – Курт, дорогой, я счастлива видеть тебя, – Энн улыбнулась так, будто её вот-вот стошнит. Мэри была молчалива, лишь сморщила нос, явно показывая, что ей не особо нравится, что от меня разит алкоголем за добрые пару метров. Дамы прошли внутрь, я же учтиво принял их верхнюю одежду и повесил её на плечики. В конце концов, любовь к дорогим дизайнерским вещам во мне перебить невозможно, даже если я пьян настолько, что еле связываю между собой слова. – Повторю свой вопрос: какими судьбами вас занесло сюда из самого Сассекса? – мне казалось, меня игнорируют намеренно, желая вывести из себя. Я не переносил ни одну из них, а их гордо вздернутые носы, сморщенные от презрения, которым они буквально сочились, вводили меня в состояние, граничащее с бешенством. – Ты не учтив. Тебя нужно начинать учить манерам, что мы сделали, казалось, несколько лет назад. Америка развращает людей. Благо, на Адама это не повлияло, – Энн не хотела слушать меня. Она не утруждала себя даже возможностью подумать о том, что мне может быть неприятно такое обращение к себе. Или же, что куда более вероятно, она делала это всё намеренно. – Мы предупредили Адама о приезде, разве он не сообщил тебе? – Мэри усмехнулась, проходя на кухню. Конечно, он не предупредил. Адам даже не подумал сказать мне о том, что его чертовы кузины, о моей ненависти к которым он прекрасно осведомлен, решат приехать к нам посреди недели, когда я представляю собой идеал того, каким не должен быть муж английского аристократа. Потрясающе. Или муж решил проучить меня за все мои нью-йоркские выходки, или ему просто действительно стало плевать на меня. Мой мозг усиленно склонялся ко второму варианту. – Нет, он не говорил, – я проглотил тонкое оскорбление, не желая начинать ссору в таком состоянии. – И всё же? – Нам с тобой нужно поговорить. Завари чай, будь добр, – они обе сели за стол с одной стороны. Я же молча сделал то, о чем они просили, себе же заварил кофе. Спустя некоторое время, мы все сидели за столом. Мы воплощали стереотип, каким он существует в головах сотен и сотен людей: с одной стороны стола сидели идеально ухоженные английские леди с чашками чая, с другой – американский мужчина, растрепанный, держащийся за кружку с кофе. – Итак, Курт, – Мэри сделала глоток горячего напитка и прочистила горло. – Нам нужно обсудить твои лондонские статьи и фотографии всех мало-мальски интересующихся светской жизнью журналов. О, черт. – Обсуждайте, – честно говоря, я хотел пробить собственную голову о ближайшую стену. – Ты изменил Адаму и объявил об этом всему миру. Но оказался настолько удачлив, что он не читает твои статьи. – И что же вы предлагаете мне делать? Я и так не показываюсь на публике, чтобы кто-либо особо любопытный не начал задавать вопросы. – В этом основная ошибка. Тебе нужно выйти на публику. Быть только с Адамом. Показывать всем своим видом, что кроме этого мужчины тебе не интересно ничто в мире. Твои глаза должны гореть рядом с ним. Играй это, как хочешь. Но все должны поверить, что твои статьи – авторский вымысел, а Адам – не последняя надежда и жертва твоей безответственности, – Энн говорила полушепотом. Для меня же её голос звучал громом в абсолютной тишине, а равномерное тиканье часов накаливало обстановку до крайности. – Договорились. – Послезавтра. Званый вечер у посла США в Британии, – Мэри откинулась на спинку стула. – Крайне символично, – я сжал кулаки. – В том и суть. И мы поживем здесь пару недель. – Если я против? – Мы расскажем всё Адаму, и он выставит тебя из дома. – Живите, сколько сочтете нужным. Они нокаутировали меня. И мне было некуда бежать. – Извини, Курт, но на кону честь нашей семьи. Ты поставил её в настолько шаткое положение, – Энн встала и подошла ко мне. Девушка положила руку мне на плечо. Казалось, она была на грани того, чтобы пустить слезу. – Ты знаешь, мы никогда не имели ничего против тебя. Но сейчас... прошу, пойми нас. Ну конечно же. В прошлую нашу встречу обе эти особы, вместе с матерью, тетей Адама, предприняли неплохую попытку выставить меня из этого дома. Оказалось, они нашли видео с одной из громких рождественских вечеринок. Она была за пару лет до нашего знакомства с Блейном, следовательно, я вел себя куда более распущено, чем на последующих. Там было и катание на люстре с Эллиотом на пару, бессчетное количество выпивки, поцелуев с незнакомцами, боди-шотов и прочего обычного для нью-йоркской вечеринки. Но стандарт для Нью-Йорка – непотребство для древнего, верного традициям, Лондона. Помнится, тогда мы крупно поссорились с Адамом. Но спустя час тот подошел и извинился за то, что накричал. Сказал, что ему плевать на то, что было, а я для него – самое важное. Черт подери, куда делось то время, когда мы действительно любили друг друга? Или были влюблены? Я все же склоняюсь ко второму варианту. А может быть, у нас с ним не было ни того, ни другого. Лондон – место, в котором не было моей привычной зоны комфорта. Не было Бовери бара, не было моих друзей, не было теплых объятий Блейна, не было моей прекрасной небольшой квартирки и книг Элизабет Гилберт, не было моих коллег, моего прежнего окружения, офиса, стиля жизни. Я чувствовал себя словно рыба, выброшенная из воды, а Адам вдруг появился на моем пути и не захотел уходить. У него были деньги, связи и квартира. У меня не было ничего кроме горьких сожалений и воспоминаний. Это было довольно выгодно: убедить себя, что все в прошлом, отбросить все назад и начать «с чистого листа». Только, как бы я не старался, этот лист все равно оставался чистым, даже после трех лет, проведенных с Адамом. Блейну Андерсону удалось заполнить пустое пространство за несколько месяцев, не прилагая к этому никаких усилий. Я остался один в столовой. Кофе горчил, зубы болели от того, как сильно я сжал их. Если бы рядом был Блейн, он бы положил руки мне на плечи и размял их. Он бы сказал, что мы справимся. А эти две твари получат своё. Через пару дней я бы узнал, что их банковские счета заморожены. Но была одна проблема – Блейна здесь не было. Зато вечером домой пришел Адам. Стоило ему снять верхнюю одежду и разуться, я потянул его за собой в спальню. – Что. Черт. Подери. Происходит? – я прошипел эти слова, встав к мужу вплотную. – Что ты имеешь в виду? – Адам взглянул на меня, как на умалишенного. – Почему Энн и Мэри объявляются у нас дома с решением пожить здесь некоторое время, а я не в курсе? – Наверное, потому что ты был в пьяном угаре, когда я говорил об этом тебе? – Адам был зол. Крайне зол и теперь, наконец, это прорвалось. – Я окончательно перестал узнавать тебя, Курт. Когда мы встретились, ты был таким нежным, таким спокойным и собранным. Ты... ты был настолько моим, что я полюбил тебя всем своим сердцем. Но стоило нам поехать в Нью-Йорк, как ты стал меняться. Ты стал пропадать ночами, ты стал часто срываться на меня. Курт, ты стал пьяницей! – Ты знал, на что шел. Ты сам смотрел со своими кузинами то видео, Адам! Тот парень на видео – тот, кто я есть. Да, сейчас я старше. Может быть, более сдержан, но как бы то ни было, это я. Был и остаюсь, и ты меня не изменишь, – после этих слов мне захотелось просто упасть и больше никогда не видеть никого рядом с собой. Оставьте меня одного. Дайте мне умереть здесь одному, захлебнувшись в жалости по отношению к себе и горе. Адам смотрел на меня так, будто я вонзил кинжал ему в сердце. Я был готов провалиться под землю. – Я надеюсь, ты всё же тот, кого я узнал. Или же я замужем за незнакомцем, который только и умеет, что напиваться и позорить меня. Я промолчал. Я развернулся и дал Адаму пощечину. Звон разлетелся по всей комнате, он заполнил собой комнату, заставляя ее гудеть и съеживаться вокруг нас. Что-то плохое только что произошло, и что-то плохое обязательно произойдет. Я видел всё будто в замедленной съемке, а глаза застилал туман. Губы Адама сжались в тонкую полоску, после чего он ударил меня. Основная сила пришлась на нос и верхнюю губу, я почувствовал боль спустя несколько секунд после того, как упал на кровать. То, что у меня идет кровь, я понял ещё позже. Адам резко прижал меня к матрацу и впился в мои губы. А у меня не было сил сопротивляться. Собственный муж изнасиловал меня, а я не мог ничего сделать. У меня болели губы. Ребра, бедра, искусанные ключицы. Шея и лопатки. У меня болела душа, и эта боль была в тысячу раз сильнее любой боли в физическом плане. Утром Адам ушел на работу, не сказав ни слова. Я же смог лишь принять душ и упасть на диван, накинув на себя шелковый халат, не раздражающий кожу. Я думал только о том, какой я идиот. И что Блейн никогда не должен об этом узнать. Через два часа на мой телефон пришло сообщение. "Твой Андерсон не явился на свою свадьбу". А еще через четыре «мой Андерсон» уже барабанил во входную дверь, стоило лишь Адаму уехать.