Пью за вас двоих

В небольшом шкафчике справа от двери на кухне Вика и Фрэнка есть фужеры под шампанское. Кажется, кто-то из старых знакомых на новоселье подарил. Они хрустальные, очень хрупкие – действительно красивые. С длинной изящной устойчивой ножкой. Тонким слоем позолоты были нанесены диковинные узоры. Когда его до краев заполняют чудным игристым вином, то можно увидеть, как сотни и сотни пузырьков поднимаются вверх от самого донышка и, достигая поверхности, лопаются, шипят, а затем незаметно для глаз растворяются где-то в воздухе. Словно маленькие фейерверки. В этом вся и прелесть шампанского, пожалуй, – пробуешь на вкус праздник и чувствуешь, как он кусает тебя за кончик языка – будто заражает хорошим настроением и шальным весельем. А еще – когда на бокал с этим праздником попадает особенный, чистый и ласковый луч солнца, от фужера разбегаются маленькие солнечные зайчики и прыгают по стенам, слепят глаза. Но становится неинтересно, когда солнце скрывается за лохматыми тучами и вышли все газы – оно перестало быть тем игристым янтарно-золотистым насыщенным виноградным нектаром. Оно ужасно. Его просто смахивают рукой – выливают в раковину. Фужер снова пуст. Но теперь это уже стекляшка – пусть и красива. Но просто сосуд, оболочка. В шкафчике еще девять таких. Пока не будет шампанского, они не будут вынуты, не будут блестеть на солнце – будут лишь посудой. Ненужные пустые стекляшки с позолотой. Именно так чувствует себя Фрэнк – опустошенным, словно из него вытащили все, выкинули в урну, оставили в прохладе и при выключенном свете. В нем нет того, за что можно было бы держаться, нет той сути – нет «Медвежьей крови», запаха ладана и мирры. Он чувствует себя потерянным, дезориентированным и едва ли не апатичным. Он пуст и уныл без внутренней поддержки, он потерял тот важный указатель – он просто не знает, что делать. Оболочка, использованный сосуд. Выпотрошенная упаковка. Еще несколько часов назад он ощущал эйфорию, легкость и безмятежность – но сейчас огромный тяжелый хомут надели на шею и заставили тащить через бетонные джунгли. Но он отказывался вспоминать прошлый вечер. Просто не хотел этого. – Фрэнк, ты готов? «Джинсы, футболка… Черт! Голова. Как же болит голова». Будто в рождественскую ночь на елке, где перегорели все лампочки на длинной и тяжелой гирлянде, вдруг неожиданно загорелся красный огонек и множество раз мигает ярким неоновым цветом – раздражает всех домашних. Уже и самому хочется выкрутить ее – увы, не в силах. Эта пустота, что завладела Фрэнком, такая болезненная. Но он так ясно помнит ту нежную негу, что разливалась по телу. Кажется, будто это было сотни лет назад – всего пару часов. Сегодня мистер Уэй отпустил их пораньше. Ну, как «отпустил» – выгнал всех пораньше. Он второй день ходит злобный и раздраженный. Сегодня под конец рабочего дня, когда у него в кабинете кто-то был, он взорвался. Кажется, еще никто не слышал криков, настоящих криков Уэя. Он слишком громкий. Фрэнк словно вынырнул из диковинного и красочного сна в жестокую и отравленную реальность. Словно снял розовые очки, которые носил целый день, и был ослеплен закатным солнцем. Он с немым ужасом вспоминал, что Уэй понизил его до какого-то новобранца – словно не он работал в этой фирме около года. Теперь он на испытательном сроке – он содрогается, даже мысленно проговаривая эти слова. Директор пообещал его уволить, если он не справится. Его, пустую оболочку, наполняет чувство ненависти и жгучие щупальца отвращения оплетают грудную клетку, когда он думал о том уроде, из-за которого его любимый человек теперь о нем наихудшего мнения. Он считает его бездарью. Он готов его уволить. «Как можно быть настолько подлым? – с досадой вопрошал черноволосый парень потолок. – Эти люди когда-нибудь перестанут строить козни для своей выгоды? Что за бред! Скорее Солнце будет вращаться вокруг Земли». Если этот человек, что расстроил встречу, хотел как-то уколоть Фрэнка, он бы скопировал какие-то важные документы с его компьютера и шантажировал его ими или, на худой конец, украл бы кофе из общей кухни. Но встреча с «Minore» – это удар не Фрэнку, а Уэю, компании. Этот человек хочет разрушить «Union» – возможно, он узнал, что компании грозит разорение, и решил не упустить случай из-за каких-то своих мотивов. Возможно, он и виновен в этом разорении. Как Фрэнк мог думать, что нужно пропустить это мимо ушей? Он не может быть настолько жалким, чтобы его шкурка была ему дороже, чем многолетний труд и упорство мистера Уэя. Он эту компанию по кирпичикам собирал – так какое он имеет право умолчать об угрозе? «Завтра же расскажу… Черт, суббота. Расскажу при первой же возможности. Какая разница, если он будет думать обо мне плохо? Он слишком много сил потратил на «Union», чтобы все рухнуло из-за моего страха и эгоизма в одночасье. Он этого не заслужил». – Ну, Фрэнк, ты уснул там? – вновь раздался крик Вика по квартире. – Если ты до сих пор в трусах, я вытащу тебя за дверь прямо в таком виде, я обещаю. Фрэнк раздраженно провел по своим немного спутанным волосам. Пусть кто-нибудь заставит его сердце не сжиматься от беспричинной ревности. Он и сам прекрасно понимает, что смысла и повода для этого паршивого чувства у него нет – нет, повод есть. Он своими глазами видел номер Вика у своего босса. А ведь после он забрал его с собой. Может, Вику он понравился настолько, что он захочет его себе? Как игрушку. Если Уэю, хоть он и убежденный натурал, по компетентному мнению Фрэнка, понравится его друг? Слишком много «если» и «возможно», чтобы тебя не воротило от ревности. «Вик так не поступит. Не может». Он перевел взгляд на зеркало и заметил, что за ним стоит тот самый светловолосый обольститель. Совершенно неожиданно ему захотелось ударить его. Он прекрасно помнит ту сексуальную улыбку, обращенную Уэю. Это чудовище с зелеными глазами заставляет человека бросаться на других людей. Животное чувство. – Прекрати дуться, – чуть устало проговорил Вик, перехватив взгляд друга в зеркале. – Ведешь себя как ребенок. – Я не дуюсь, – буркнул Фрэнк, отходя от зеркала и направляясь к шкафчикам у стены. Ему необходима аптечка. – У меня болит голова. Вот и все. Черноволосый парень раздосадованно вздыхает каждый раз, когда лишь кончики его пальцев касаются ручек высоких настенных шкафчиков. Даже когда он встал на носочки, он все равно был слишком низок, чтобы отворить дверцу. Вик наблюдал за стараниями своего друга с какой-то странноватой легкой полуулыбкой. Его сердечный друг кажется таким маленьким… милым – точь-в-точь ребенок. Разве что детей нельзя тискать так же, как он тискал Фрэнка. Прекратив мучить парня, он подошел ближе и немного отодвинул его. Без труда раскрыв дверцу, он извлек аптечку и принялся искать что-то от головы. Фрэнк действительно выглядел измотанным и осунувшимся. – Но я все равно хочу, чтобы ты знал: я никогда бы не сделал того, что могло бы причинить тебе боль. Ты ведь днями напролет только и грезишь о нем – но ведь я не знал, как он выглядит, а имени своего он мне не говорил. Он вообще со мной не говорил, если тебе будет от этого легче. Просто забудь это, ладно? Я бы так не поступил. – И как он тебе? – не подумав, ляпнул Фрэнк. Он тут же смутился собственного вопроса и опустил взгляд, желая, чтобы Вик не расслышал этих странных слов. Но, увы, Вик не страдает проблемами со слухом. Он лишь секунду смотрит на Фрэнка, прежде чем благоговейно выдохнуть: – Я бы его трахнул. Фрэнк возмущенно вскинул голову – он явно не этих слов ожидал. Вик улыбается уголком губ, наблюдая, как медленно закипает его друг. Он такой ребенок, думается Вику. Он подходит ближе к столу и ставит аптечку, а рядом с ней валерьянку и обезболивающее. – Ты же спросил, что я думаю о нем. Что я должен был ответить? – добродушно молвил старший друг. – Да ладно, успокойся. Красивый он, красивый. Доволен? Давай, пей свои таблетки, и едем в аэропорт. Человек, которого они прибыли встречать, должен выйти к ним с минуту на минуту. Скромные фигуры Фрэнка и Вика затерялись где-то в огромном зале ожидания. Здесь таких людей, как они, сотни. Кто-то ждет родных из других городов, стран, с замиранием сердца следя за дверью, откуда появляются прибывшие пассажиры; кто-то со слезами на глазах уже встречает любимых, падая в объятья друг к другу, и невозможное количество раз повторяют «люблю, люблю, люблю», – Фрэнк видел и такое; но сами друзья стояли немного поодаль ото всех, немо и отрешенно следя глазами за людьми, что нетерпеливо ерзают на стульях, возбужденно что-то говорят соседям и тычут пальцами в табло с расписанием рейсов. Они оба возводили в памяти тот светлый образ самого дорогого и чистого человека из всех. Они не хотели отвлекаться на суматоху других. – Мама… Голос Фрэнка утонул в плотном гуле голосов, но сам он с Виком со всех ног бросился к низенькой леди с морщинками у глаз и рта, когда она с широкой улыбкой встречала этих двух «малых сорванцов». Им пришлось отойти немного в сторону, чтобы не мешать другим, и стоило им это сделать, как Фрэнк тут же заключил в объятья эту самую дорогую и любимую для него женщину. Он был так рад, так искренне рад видеть ее. Он просто не мог перестать обнимать эту хрупкую, но удивительно сильную фигуру, вдыхая запах домашнего молока, коим пахнут немного выгоревшие на солнце волосы, – он просто не может отпустить свою маму, когда только сейчас, после долгой разлуки, вновь встретился с этим человечком. И он с приятным ощущением давно невиданного счастья ощущает эти немного неуклюжие руки матери – но он готов их целовать. Эта женщина слишком много для него сделала. Смуглое от работы на солнце лицо не переставало светить улыбкой, а в уголках все еще горящих молодостью и энергией глаз скопились чистые материнские слезы. Даже эта бойкая леди не в силах сдержать эмоций от вида такого милого сердцу сына. Она заключила в крепкие объятья и Вика. Светловолосый парень тоже скучал по этой жемчужной леди в шляпке и с мозолистыми руками. Один Бог знает, насколько мальчики скучали по женщине, которая включала им в детстве мультики и пекла яблочные пироги. – Как вы выросли, – сквозь тонкую пелену слез шептала миссис Айеро, взглядом ощупывая двух друзей, – какие большие и красивые стали. Боже, Фрэнк, татуировка на шее? Вик, милый, тебе нигде не жмут эти штаны? Только она может знать, что ощущает мать, которая увидела сына после долгой разлуки таким взрослым и самостоятельным, красивым и счастливым. Ведь он так широко и искренне улыбается. Ради матери он готов забыть о себе, чтобы не огорчать этого светлого человечка. – Пойдем, мам, – как-то надломленно и хрипловато говорит Фрэнк, с удовольствием протягивая последнее слово. – Дома поговорим. Женщина согласно кивнула, смахивая набежавшие слезы, и засуетилась в поисках вещей. Когда были раздобыты чемоданы, а руки чуть не оборваны в попытке их поднять, трио направилось на поиски такси. Вик едва заметно облегченно выдохнул, ощущая, как все же ему спокойней и комфортней на улице, чем в окружении стольких людей. Телефон Вика зазвонил, когда перед ними остановилось такси. Пока Фрэнк торопливо загружал вещи матери, а сама женщина располагалась в салоне автомобиля, лицо Вика вытягивалось все больше каждым произнесенным словом на том конце провода. – Фрэнк, – негромко позвал его друг, – тебя к телефону. Немного хмурясь, что его отвлекают, он принял аппарат и поднес его к уху, делая жест, чтобы Вик сел в авто. – Да… – несколько отстраненно пробормотал черноволосый парень. – Мистер Айеро? Чего же вы свой телефон не носите? Неважно, впрочем. Я хочу видеть вас как можно скорее в офисе. Это срочно, – скороговоркой проговорил мистер Уэй и сразу положил трубку. Фрэнк лишь сконфуженно смотрел на потухший экран друга.

=== Ω ===

– Я очень рад, что вы смогли так быстро прибыть, – услышал приглушенные слова Айеро, когда подходил к двери их директора. Его до сих пор снедало волнение. У него отчего-то отчаянно потели ладони, и громыхало сердце в такой тесной грудной клетке. Он не понимал, почему мистер Уэй пожелал видеть его после окончания рабочего дня; отказывался думать, почему Уэй все же воспользовался номером Вика – хоть и из нужды, ведь он свой телефон редко берет. Он категорически не понимал, что случилось такого важного, что он оставил свою мать с Виком добираться домой одних. «Наверно, обнаружилось еще что-то, – грустно подумал он, касаясь ручки двери в кабинет босса. – Сейчас я буду либо уволен, либо… уволен». Он вошел в помещение директора и на несколько секунд замер. Оказывается, он, Уэй, не только Фрэнка пригласил «срочно». Вероятно, массовое сокращение штатов. Все присутствующие – четыре человека – были уже в повседневной одежде, а Берт даже несколько подвыпивший. Эти три мужчины и одна женщина явно не ожидали провести пятничный вечер в офисе – их лица были хмурыми, они старались скрыть раздражение и досаду на босса. Сам же Уэй был все еще в костюме – странно, но даже этот унылый серый и черный смотрятся на нем иначе, как-то по-особенному. Может, потому что он прекратил носить эти немного бесформенные свободные брюки, заменив их облегающей тканью темных джинсов, а привычная удавка-галстук теперь свободно болтается на белоснежной шее. Этакая небрежность. Даже волосы теперь лежат иначе… Слишком много внимания, Фрэнки. – Некоторое время назад, – начал Уэй, обращаясь ко всем присутствующим, – я получил официальное письмо от итальянского «Minore». В нем говорилось, что они желают нас видеть в своем главном офисе в Бари. Они хотели бы еще раз обсудить возможную сделку. Видимо, сколопендры все же не стали выше реального потенциала нашей фирмы. Поэтому-то я и пригласил вас сейчас. Мне потребуются для этой служебной командировки доверенные лица. Завтра в назначенное время вы должны быть в аэропорту. Мистер Уэй поджал губы, чтобы не улыбнуться. Но глаза все же выдавали его – неподдельная искренняя радость плескалась в этих ярких каре-зеленых очах, смешиваясь с явным облегчением и легким возбуждением перед предстоящей поездкой. Будто огромный валун, целая гора свалились с его плеч, а он разом стал выше. Он так надеялся на «Minore», что почти забыл о той непроницаемой маске директора, которую получают вместе с креслом и табличкой на двери. Сейчас он просто рад; он, наконец, скинул напряжение и нервозность, что наполняли его эти два дня. Доверенные лица – как любезно назвал их мужчина – были тоже рады, хоть не настолько глубоко и прониклись. Все же для них это просто работа – для Уэя эта его построенная империя. Их чувства несравнимы. Но никто явно не откажется от поездки в солнечную Италию – особенно в июне. – Думаю, вы можете идти. Все остальное вы получите почтой, – тщательно скрывая эмоции, проговорил мужчина. – Мистер Айеро, не могли бы вы задержаться на минуту? Фрэнк не может быть доверенным лицом фирмы «Union». Он прокололся, он опозорил свою фирму. Вероятно, мистер Уэй просто из жалости решил избавиться от этого нерадивого сотрудника без лишних глаз. Возможно, это их последняя встреча. Фрэнк просто опустил голову, ожидая колких, режущих и кромсающих сердце слов. Но он в любом случае скажет об угрозе его фирме – даже если сейчас будет уволен. Мужчина вышел из-за своего стола, но не сделал каких-либо попыток приблизиться к своему сотруднику у двери. Он лишь уперся бедром о край столешницы и наблюдал за Фрэнком. У него плохо получается скрывать свои эмоции, как-то вскользь подумалось мужчине. Волнение съедало Айеро изнутри и уже пробиралось наружу – его ладони потеют, а дыхание все более затрудняется. Он почему-то раньше не представлял, что может вот так просто лишиться возможности увидеть любимого мужчину под официальным предлогом. – Знаешь, в каком-то роде я тебе благодарен, – вдруг заявляет мужчина, опуская всю официальность. Фрэнк даже приподнял голову от таких ярких перемен. – Не могу сказать, что рад, что ты сорвал прошлую встречу, но все же… – Уэй как-то неопределенно повел плечами, вгоняя черноволосого парня в ступор. – В этот раз я хочу, чтобы все было идеально, понимаешь? Это действительно важно. И еще… мне нужен человек, который будет помогать мне. – Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? – цепляясь за возможность разговаривать как близкие люди, друзья, удивленно уточняет Фрэнк. Это определенно не то, что он ожидал. Мужчина едва сдерживает улыбку, смотря на такого озадаченного и порядком обескураженного Фрэнка. Ему однозначно нравится, когда этот человек так реагирует на его слова – просто реагирует на его слова. – Да. Хочу, чтобы ты стал секретарем-референтом. Хочу, чтобы завтра утром ты был в аэропорту. Хочу, чтобы ты был со мной в Бари. Хочу, чтобы ты стал моим серым кардиналом*. По лицу Фрэнка медленно, робко и неуверенно начала расплываться счастливая улыбка. Но она быстро исчезла, когда в голове, словно огромная неоновая вывеска, появилась мысль: «Жаль, я не смогу поехать».