Пью за вас двоих

Вероятно, Существо, что рисует жизнь Фрэнка, решило позабавиться и добавить на его полотно розовую краску. Скорее – ярко-красную. Пульсирующую и резкую. Фрэнк был счастлив, весел – преисполнен эйфорией. Кажется, он даже светился изнутри. По крайней мере, в его глазах озорные бесята, а губы ласкались улыбкой. Он ощущал себя едва ли не самым счастливым в мире – он действительно так думал. Пожалуй, у него были основания: прекрасные родители, что души в нем не чаяли, самый лучший друг, готовый вытащить из любой передряги, и любимый мужчина, который расцветающей зарей нашептывал на самое ухо, как он любим. У него тепло растекалось по телу, нет в его словаре подходящих выражений, чтобы выразить всю ту сладость внутри от осознания своего счастья. И он просто откидывается на спинку своего кресла в самолете, прикрывает глаза и нащупывает руку Джи, мягко сжимает ее и тихо вздыхает, словно не веря в свою ярко-красную полосу. Эти выходные – один день, грубо говоря, – принесли ему больше счастья, чем несколько до купы взятые. Человек, которого он любит, нашептал, что его чувства взаимны. Он улыбается – чисто, открыто, не скрывая подлинных чувств. Фрэнк целовал его, – наконец, почувствовал его горьковато-сладкие губы на своих. Он мог просто разговаривать с ним – не стесняясь, ничего не скрывая. Он имел возможность касаться его – медленно скользить кончиками пальцев по молочной тонкой коже, оставлять свои отметины, если захочет. Он до сих пор чувствует жар его тела – всего ничего назад они находились на одной постели. И легкая улыбка касается еще алеющих губ. Фрэнк не думает больше ни о чем: ни о высоте, ни о страхе и смутном сомнении. Не замечает ничего вокруг, целиком и полностью сосредоточившись на детском ощущении бабочек в животе. А дома его ждут еще два любимых человека. Он не знает, что поддавленный Джи провожает взглядом Бари. Фрэнк – конченый оптимист и верит, что все будет прекрасно. Дома его встретили сдобные булочки и насыщенное приторно-сладкое смородиновое варенье, которое и было в тех тяжелых чемоданах матери. А вечером, за чаем, он вдохновлено рассказывал про встречу с «Minore» и красоту Бари, тактично умалчивая о мистере Уэе. И мама улыбалась и смеялась, и приговаривала, какой ее сын взрослый. Все время трепала его волосы, словно он маленький мальчик. Вероятно, ее материнское сердце чувствует, что ее сын весел и как-то по-особенному счастлив – хоть она и не понимала причины. Но не все ли равно? И она не могла упрекнуть его, когда он несколько минут смотрел в окно, а на губах блуждала едва заметная улыбка. Она лишь аккуратным вопросом выводила его из транса, заставляла вернуться из Бари в Сан-Франциско и понять, что вся красота ушла. И Фрэнк заедал легкую меланхолию этим смородиновым вареньем, которое делали заботливые руки его милой леди. Только когда они с Виком убирали стол после вечернего чая, последний впервые за вечер заговорил. Он мокрыми руками оттянул ворот его домашней футболки и протянул: – Прелестно. Не расстегивай завтра верхние пуговицы рубашки. Вся кожа немного ниже ключиц была зацелована, и несколько ярких отметин горели на ней, словно какие-то сигналы. Кажется, Фрэнка это ничуть не смутило. Он лишь надеялся, что мама не заметила. А то подумает, что это действительно какая-нибудь любвеобильная итальяночка. – А ты свинья, – беззлобно отозвался парень, продолжая протирать кружки. – Ты зачем мне это в кейс засунул? – намекая на яркий пакетик смазки на самом дне под бумагами, продолжил Фрэнк. – А если бы кто-то увидел? – Я заботился о твоей, между прочим, пятой точке, – оскорблено выпячивая нижнюю губу, словно ребенок, сказал Вик. – И только не говори, что я это даром делал. – Даром, – утвердительно молвил младший. – Единственное, что у нас было, это зацелованные ключицы. – Зря время только потратили, – заметил Вик на преднамеренное уменьшение Фрэнка. – Ты еще бы с ним в шашки поиграл. Фрэнк лишь цокнул языком. Вряд ли он был разочарован отсутствием близости между ним и Джи, ведь признание друг к другу чувств и первый поцелуй не должен превращаться в неудержимый трах в номере отеля во время командировки. В любом случае Фрэнк уже был всеми мыслями на работе – в офисе компании «Union», ближе к ее руководителю, ведь он понятия не имел, как вести себя с ним там. Пожалуй, это все зависит от Уэя. Хоть он и провел всего два дня в старом городе, он немного растерялся, когда на следующее утро оказался в этой вечной толпе Сан-Франциско. Да и утром что-то щелкнуло в нем – он обернул вокруг шеи ярко-красный галстук. Он странно оглядывается в этой толпе, даже один раз остановился. Но Фрэнк не мог понять то чувство жгучей неприязни к ним, к себе, к тому, что он здесь находится. У него перехватывает дыхание, легкие сжимаются от пыли. Это немного сбивает с толку. И вопреки этому, уже через секунду черноволосый паренек слегка махнул головой, отгоняя нелепые мысли, приподнимает подбородок, а его ярко-красный галстук – словно маяк в этом черно-белом потоке. «Интересно, что-нибудь изменится?» Он понимал, что уже ничего не будет, как прежде, но ответом ему была офисная тишина с солнечным запахом пыли. В Бари перед самым рассветом уже пели птицы. Там краски были живые. Даже тот серый выглядел иначе – блестящий, словно начищенная сталь, лоснящийся. Здесь серый – глухой и грязный. Все тусклое и неживое. Фрэнк и раньше бывал в красивых городах, но только этот он запомнил особенно ярко и четко. Теперь, вероятно, он часто будет сравнивать ютящийся на берегу Средиземноморья Бари и затхлый и скучный Сан-Франциско. И сейчас он проводит кончиком пальцев по поверхности своей клавиатуры, и его мучает все один вопрос: «Моя жизнь тоже будет скучной и грузной, лишенной каких-то ярких и запоминающихся моментов?» Он слишком ярко чувствует контраст этих двух городов – двух миров словно. Пришедшая Эл встретила его злобным оскалом – добродушной улыбкой. Хотя она уже и не пыталась скрыть того факта, что Фрэнк ей отвратителен, а ее душит зависть. Уже все сотрудники знают о его повышении, о контракте и будущем процветании – они уверены. Возможно, они даже устроят небольшую вечеринку, где отпразднуют успех. А пока: – Что же ты такого сделал, что Уэй вытащил тебя со дна и посадил рядом с собой? Эта девушка словно находится одновременно везде и знает все – даже то, что Фрэнк был на испытательном сроке жалкие полдня. Но сейчас глаза девушки прищурены, она смотрит на Айеро, будто он сейчас откроет ей важный секрет; ее руки скрещены на груди, вся ее фигура напряжена, будто она змея, готовая атаковать, – вся ее сущность кричит о том, как она зла. Этот парень поставил ее в тупик и разрушил все планы. – Я лишь хорошо исполняю свою работу, – отмахнулся Фрэнк, не желая раскрывать свою ошибочную теорию. – Я просто хороший работник в его глазах – все. Эли лишь презрительно фыркнула и кинула сумку на свое рабочее место. Кажется, она была готова задушить своего напарника, что теперь был выше нее по должности и расположению к шефу. Хоть они и будут так же сидеть – стол напротив стола, – но их значимость теперь разительно отличается. Теперь Эл для Уэя – равна уборщице, как думает девушка. И она злобным взглядом следила, как Фрэнк отпирает дверь в кабинет директора и оставляет их настежь открытыми – в ожидании своего хозяина. Медленно, словно мухи после зимы, в помещение начали заползать люди. Еще порядком сонные, они занимали свои места, а кто не забывал, с желчью напополам поздравляли Фрэнка в этом небольшом продвижении по карьерной лестнице. А он улыбался, не ведая подвоха. Совсем скоро офис заработал, как маленький улей, и только главного не хватало – мистера Уэя. Но он прибыл сегодня точно по своему расписанию, гордовитой походкой прошелся от дверей лифта, окидывая всех без исключения холодным – строгим – взглядом. Бросив Фрэнку короткое «кофе», он скрылся в своем кабинете. Кажется, быть этакой офисной прислугой шефа все еще входит в обязанности Фрэнка. И Фрэнк закусывает губу, делая кофе своему начальнику, – так, как он любит. Тщательно размешивает, постукивая маленькой ложечкой по внутренним стенкам кружки, он старается усмирить свои хаотичные и отрывистые мысли. Слишком много глупого энтузиазма. Расправив плечи и вздернув подбородок, он вошел в кабинет Уэй и поставил кофе на его стол. А сейчас он переминается с ноги на ногу. Он ожидал… чего-нибудь. Может, какого-то особого слова, взгляда, который бы был красноречивей слов, или ненавязчивого прикосновения к руке… Чего-нибудь. Но мистер Уэй молчал. Просто неторопливо, пуговичка за пуговичкой, снимал свой пиджак, обнажая торс в белоснежной прекрасно выглаженной рубашке. Кажется, директора, думается Фрэнку, опять переклинило: на ногах вновь те широкие и немного, как для него, бесформенные брюки, а темные шелковистые волосы едва не зализаны – убожеский порядок. Как успел заметить Фрэнк, мистер Уэй – человек легкокрылый, и менять решения, взгляды и одежду – для него обычное дело. Мужчина садится за свой стол, ставит руки перед собой и вперяет в своего сотрудника взгляд – смесь прохлады и скромной похвалы. – Я рад, что встреча с «Minore» прошла прекрасно. Думаю, вы заслуживаете повышение, которое я вам предоставил. Но, надеюсь, вы понимаете, что это требует больше ответственности, времени и упорства. Мой помощник должен быть собран, коммуникабелен и легок на подъем. Уэй выжидательно смотрел на Фрэнка. Будто он действительно думал, что Айеро этого не знает – ведь он повторяет одно и то же по сотне раз. Будто действительно ожидал от него кивка, слов согласия. И Фрэнк судорожно сглатывает – то ли от волнения, то ли от взваленной ответственности. В любом случае он легко кивает и отчего-то тихо произносит: – Да, конечно, я понимаю. Они в упор смотрели друг другу в глаза. Но каждый был в своих мыслях и далеко отсюда. И каждый ждал – чего-то своего, отличного от желания другого. И, в конце концов, взгляд Уэя метнулся к приоткрытой двери, и он откинулся на спинку своего кресла. Но и здесь у каждого была своя трактовка. В любом случае Фрэнк быстро спохватился и покинул кабинет директора. «Пожалуй, он прав, – опускаясь на свое рабочее место, согласно думает Фрэнки. Он изучающим взглядом осматривает большое помещение офиса, всех его лжепреданных работе пчел-трудяг, встречаясь с некоторыми глазами, – кто-то улыбается, кто-то сдержано кивает. Он также смотрит на красные пятна злости на щеках Эли. Он делает для себя заметки – он раньше кое-чего не замечал, – слишком много ушей и глаз. Слишком много завистников и длинных языков. Им дай палец – они отгрызут тебе руку по самый локоть. То, что происходит между мной и Джи, должно оставаться только между нами, а не стать достоянием общественности. И работа – не место для каких-либо отношений. Особенно наших. Так что хорошо, что он указал на открытую дверь. Один Бог знает, что я мог там ляпнуть. И ведь Эл под самой дверью находится». Он кивнул собственным мыслям, удовлетворяясь своими выводами. Все же мистер Уэй – предусмотрительный человек. На этот раз блаженная улыбка касается его губ. Потому что Джи заботится об их отношениях. Хотя отношениями это вряд ли пока назовешь. И Фрэнк, подобно Уэю в кабинете, откидывается на спинку своего кресла и позволяет телу на минуту расслабиться, чтобы с новой силой приняться за работу. Он неторопливо пробегает взглядом по своим рабочим принадлежностям: работающему компьютеру, пустой чашке с веселой надписью, кипе бумаг, ручкам, скрепкам… Полустон-полувздох сам собой сорвался с губ. Эл, прищурившись, смотрела на это нетерпеливое ерзание на стуле, намного отрешенный взгляд и самую что ни на есть глупую улыбку на губах. Эта подозрительная змея и для себя делала пометки, а затем злорадная ухмылка исказила изящные черты ее лица. Волк в овечьей шкуре. Сегодняшний день для молодого сотрудника был напряженным, ожидающим, но, пожалуй, незаметным. Фрэнк с головой ушел в мир цифр и длинных сухих слов. И пусть в его теле, словно прожорливый червь, бушевало нетерпение, и живот скручивало в непонятном спазме, но он упорно это игнорировал. Старался сделать свою работу как можно лучше – чтобы не было возможности упрекнуть его. И в конце рабочего дня, когда в его глаза уже засыпали достаточно песка, а все тело налили свинцом, он услышал голос Эл, что собирала свои вещи: – Остальные хотят, чтобы ты спросил у мистера Уэя про вечеринку. Фрэнк оторвался от своего компьютера и удивлено глянул на девушку. – Почему я? Сделай это сама. Это по твоей части. – Меня он слушать не станет, а ты теперь, видимо, его любимчик, – ядовито заметила напарница, продолжая глядеть в свое зеркальце и поправлять прическу. – Так что лучше это сделать тебе. Она звонко захлопнула зеркальце и широко улыбнулась Айеро, поднимаясь со своего места, рукой разглаживая свою юбчонку, подхватила сумочку и направилась к лифту. Перед тем как закрылись двери, Эл успела бросить несколько добродушных фраз интонацией затаившегося волка: – Знаешь, я рада, что не получила этого повышения. Слишком много ответственности, времени и упорства. Но тебе, как человеку без собственной жизни, это очень подойдет. Желаю удачи тебе, человек без лица. Закрытие дверей лифта сопровождалось скрипом зубов Фрэнка. Он отстранено наблюдал за своей ручкой, что медленно катилась к краю и в конце концов упала, но Фрэнк не предпринимал никаких попыток остановить или поднять ее. «Это все зависть, – думал он себе. – Черная зависть неудачника». Но пусть это и было сказано с целью уколоть Фрэнка, но Эл в кои-то веки права. В попытке сблизиться с любимым мужчиной он теряет самого себя. Слишком глупы, чтобы увидеть очевидное, слишком слепы, чтобы понять: работа в офисе, желание работать в офисе – удушение личности собственными руками. Повязать на шею ярко-красный галстук – лишь жалкая попытка вернуть прежнее «я». Но на самом деле, эта серая череда, черно-белые костюмы и накрахмаленные воротнички – делают тебя, твою сущность, прозрачной, водянистой. Просто уничтожает лицо и вкладывает в голову другую программу, установку на целую жизнь. Потерянный человек, персона без лица, безликая фигура в прекрасном костюме. Повязать на шею ярко-красный галстук – лишь неосознанная попытка нарисовать неумелыми руками что-то похожее на индивидуальность. И Фрэнк хмурится и отбивается от этой мысли как только может. Он не хочет в это верить. Но собственные нещадные мысли, словно желая довести своего хозяина до заветной лакированной труны, подбросили воспоминания веселого, беззаботного и искреннего Джи в Бари. Когда они покончили с делами в офисе «Minore», он будто изменился. Его глаза засияли ярче, интонация голоса стала более вдохновленной, а все действия по принципу «я захотел – я сделал». Фрэнк бы не смог так резко перестроится без его помощи. Он словно какая-то батарейка, которая смогла зарядить его жизнью – настоящей жизнью, а не ее жалким подобием. Но сейчас Уэй и сам сидит в офисе – так не делает ли это его безликим фантомом? У мистера Уэя есть еще один пунктик: позволять своим сотрудникам уходить раньше себя, а самому находиться там сколько он посчитает нужным. И это могло значить «сколько он посчитает нужным», ведь он любил свою фирму. И теперь Фрэнк был невольно привязан к нему. – Сотрудники интересовались насчет небольшого корпоратива, – аккуратно начал секретарь, когда вошел в кабинет директора. – Они считают, что контракт и мое повышение – отличный повод. Глаза Уэя уставшие и тусклые. Его пальцы порядком болят, а плечи, как и спина, напряжены. Его любимая работа готовит для него заветную лакированную труну. Мужчина выпрямляется и протирает глаза. Фрэнку становится его жаль – он чуть не поддался порыву подойти и обнять этого, казалось бы, хмурого и уставшего человека. Но черноволосый паренек вряд ли бы это сделал, хоть в офисе более никого нет, а они за плотно закрытой дверью. Он просто подошел ближе к столу и стал ждать ответа. – По-моему, это неплохая идея, – кивает Уэй. Он встает со своего места и бредет к противоположной стене, уставленной шкафчиками. Повернувшись к своему сотруднику спиной, он открыл один из них и выудил толстый блокнот – ежедневник, и принялся листать его. – Если вы все же желаете, на следующей неделе вы с мисс Брос в пятницу сможете устроить небольшой праздник. Раньше не получится. Фрэнк воспринял это как шанс. Пока мистер Уэй задумчиво листал свой ежедневник с запланированными встречами и планами, Айеро подошел сзади и робко и, не до конца уверенный в своих действиях, опустил руки на напряженные плечи своего шефа. Эти выходные, слова Джи вселили в его сердечко какую-никакую смелость. Поэтому когда мужчина дернулся от его прикосновения и резко обернулся, выжидательно и немного удивленно глянул на него, он притянул Уэя ближе и впился в его губы поцелуем. Это поцелуй был словно… словно Фрэнк рыбу поцеловал – холодную и неподвижную. Этот поцелуй не вызвал никаких прежних чувств – только тугой мерзкий ком в груди и неприятный осадок. Это заставило его отшатнуться от мужчины, но руки с груди и плеча не убрать. Уэй напротив него остолбенел с приоткрытым ртом и выпученными глазами, но ни одно слово – какое-либо – не слетело с его бледных уст. Казалось, действие Фрэнка просто парализовало все нервные окончания и любые мысли в его голове – настолько было это шокирующее для него. И опять они с Фрэнком испытывали разные чувства. Айеро с ног до головы окатило холодом. Тело Уэя, коего он касался, было холодным и словно каменным. Его взгляд – диким и преисполненным непонимания. Но самое главное – Фрэнк ничего не чувствует. Кроме желания отнять руки от этого чужого родного тела, провести ладошкой по губам – убрать след прикосновения, его сердце не скачет в груди, словно шальное, а больно сжимается, будто он делает что-то совершенно неправильное. Но ведь это его Джи – он видит его глазами, но не чувствует сердцем. И он решительно ничего не понимает. – Джи, в чем дело опять? Словно пощечина мужчине. Он вздрогнул всем телом, непонимание и шок покинуло лицо, сменяясь глумливым пониманием наравне с дикой злостью. Уэй убрал руки Фрэнка со своей груди и плеча и бросился к своему креслу – быстро надел пиджак и торопливо собрал какие-то мелочи в кейс. Затем, все так же не произнося ни слова, лишь плотно поджимая губы, он вылетел из кабинета, оглушительно хлопнув дверью. А Фрэнк просто стоял у шкафчиков – растерянный, полностью потерянный, тупым непонимающим взглядом, уставившимся в пол. «Еще один раунд этой игры, мистер Уэй? – вопрошал серое небо Фрэнк, когда и сам, наконец, покинул офис, отдав ключи. – Да что это за тупая игра?! Я разве на игрушку или личного зверька похож? – О, Фрэнк был зол, действительно зол. – Поперек горла уже эти игры, правила коей знает только он. Пусть хоть раз потрудится объяснить». И, как никогда решительный и наполненный желанием понять, что происходит с Уэем, он совершает самое глупое, что только могло прийти в эту темную головушку, – он направляется в дом своего мистера Уэя.