August

      Прошло с полчаса, а фашисты так и не ушли. Холмс начал нервничать, в любой момент их ненадежное укрытие могло быть обнаружено. За себя Холмс не волновался, не раз в своей практике он попадал в более опасные передряги, куда больше он волновался за Даню. Мальчик дрожал от холода, в глазах его застыл неописуемый ужас. Лошади топтались на месте и нервно дергали головой, им хотелось побежать домой. «Хоть бы не заржали!» - пронеслось в голове Холмса. - Товарищ Холмс, - вдруг позвал его мальчик. – Товарищ Холмс! У меня идея есть! - Говори, но тише, - прошептал сыщик, выглядывая из-за бревна. - Я их отвлеку, а вы в штаб бегите, - глаза Даньки блеснули в темноте. – Мне не в первой, я теперь немецкий знаю! Сидите здесь, я дам знак. - Даня, нет, я… - начал было Холмс, но мальчишка уже вылез из укрытия и направился к немцам.       Разговор фашистов оборвался, как только они увидели мальчика. Один из них вдруг выхватил парабеллум, лежавший в машине, и взял Даню на мушку. Затем что-то спросил на немецком. Холмс подполз к самому краю, осторожно выглянул и зажмурился, понимая, что затея была очень глупой. Он прислушивался к разговору, надеясь, что мальчишка знает, что делает. - Ты от Августа? – резко спросил человек с пистолетом. - Н-нет, я лошадь ищу… - специально испуганно пролепетал Даня. – Вороная такая, не видели? - Ночью ищешь? – подозрительно прищурился другой, включая фонарь. Яркий свет ослепил Холмса и Даню. - Дак ведь волки… Дорогая кобыла… - Даня попятился назад, видимо тоже поняв, что его идея была не лучшей. - Стой, стрелять буду! – фашист угрожающе щелкнул курком, сделал контрольный выстрел в воздух. - Да командирская кобыла… Он на ней на парад выехать должен… - совсем растерялся Даня.       Немцы переглянулись, затем кто-то наконец произнес: - Командирский конь белым должен быть.       Даня в ужасе замер, поняв свою оплошность. Фашисты заговорили на пониженных тонах, изредка кивая в сторону мальчика. Затем заставили его сесть в машину. Кто-то присмотрелся к нему и сказал, что русские часто отправляют в разведку детей. Нервы у Дани сдали, мальчик дернулся, чтобы побежать. Тот, что был с парабеллумом, с размаху ударил его ркоятью, попав в висок. Даня сдавленно вскрикнул и, перевалившись через борт машины, упал на землю. Снег окрасился кровью, мальчик не двигался. Немцы еще немного посовещались, затем завели мотор. - Так и не пришел, - сказал человек в черном мундире. – Видно дорогу занесло, не смог приехать. А ты – идиот! – последнее обращалось уже к человеку с пистолетом. - Да я случайно, не думал, что сильно ударю, - начал оправдываться тот. - Идиот, - еще раз процедил мужчина, посмотрев на часы. – Едем, Август точно не придет.       Машина побуксовала немного, выехала на дорогу и вскоре исчезла. Только тогда Холмс вылез из укрытия. Он подбежал к мальчику и потормошил его. Даня не очнулся. Из разбитого виса струей текла кровь. Холмс приложил ухо к груди, потом попытался найти пульс на шее. Ничего.       «Мертв… - догадался сыщик. И тут же похолодел, осознав это. – Мертв… Убили… О, Шерлок, ты последний дурак! И ты-то гордишься своей логикой! Можно же было догадаться, что добром это не кончится!». Шерлок Холмс еще долго сидел на коленях возле мальчика, все никак не мог прийти в себя от пережитого.        От мрачных дум его отвлекла лошадь. Кобыла тонко ржала и топала ногой, привлекая внимание. Видно, пришло время кормежки, а быть может, она просто замерзла. Холмс поднялся с колен, затем поднял и Даню. Он подозвал серого пони и бережно уложил тело мальчика поперек спины, попытавшись закрепить его поясом от пальто. Лошадка зафыркала, покосилась на сыщика лиловым глазом и встряхнула гривой. Холмс поймал свою кобылу, запрыгнул на ее спину и выслал в рысь, изредка подзывая пони.       Тетеревич, ждавший машины у окраины деревни, первым увидел эту процессию. Заметив Даню, лежавшего поперек конской спины, он всплеснул руками и бросился им навстречу. Ну а увидев отсутствующее выражение лица Холмса, он догадался, что что-то произошло. Лоб у мальчишки был в крови, Иван Павлович схватился за голову. - Сколько раз говорено ему было не ездить без седла! Разбился? - Нет, - тихо возразил Холмс. – На фашистов наткнулись.       Иван Павлович отнес тело мальчика в сени, затем прошел в комнату Холмса и попросил рассказать, что же произошло. Сыщик как можно понятнее начал пересказ произошедшего, изредка поглядывая на Тетеревича. Он молчал и кусал длинный ус, затем, когда Холмс закончил повествование, Иван Павлович сказал всего одно слово: - Сволочи, - и снова замолчал. Холмс закурил трубку, глядя на горящую лампу немигающим взглядом. После продолжительной тишины, Иван Павлович снова повторил ругательство, после чего продолжил фразу. – Вот и мальчишку прибрали… За всю свою короткую жизнь Данька много чего натерпелся. Вон сначала отец на самолете разбился, подбили его… Потом мать в концлагерях померла. Вот один остался, мы его к себе взяли… Веселый парнишка был… - Смышленый, - добавил Холмс, выпуская кольцо дыма. - Да… и смелый, как черт. Такие дерзкие вылазки предпринимал, - вздохнул Иван Павлович, откинувшись на спинку кресла. – Я его ругал, да что уж там говорить, восхищался тоже. Много раз он сухим из воды выходил, а вот теперь не вышло, видать «стрелянные» попались… - и затем, переведя взгляд на Холмса, с задумчивым видом смотревшего в окно, он сказал: - Вы себя, товарищ Шерлок, не вините. Вы ничего сделать не могли, оружия у вас при себе не было. Покойной ночи… - И вам, Иван Павлович, - вздохнул Холмс, поднимаясь и провожая Тетеревича.       Иван Павлович отнес тело Даньки в лазарет, где его и оставил до утра. Холмс из окна наблюдал за ним. Тетеревич остановился посреди дороги, поднял взгляд на небо, плюнул, ругнулся и, бросив ушанку на землю, побрел домой. Потом, однако, он вернулся за шапкой, отряхнул ее от снега и нахлобучил себе на голову. Холмс погасил свет и отошел от окна.       «Вот ведь чудно, - думалось ему. – Как я так быстро привязался к Даньке? Как легко этот мальчишка полюбился мне. Никогда до этого я ни к кому не привязывался, даже к Уотсону… Наверное, мой дорогой доктор чувствовал то же самое, когда я якобы погиб, упав с Рейхенбахского водопада… Да, Уотсон, теперь я, кажется, начинаю понимать вас… Пустота в душе. И от этого еще более тошно!» - Холмс лег на диван, не раздеваясь.        Сон не приходил, мысли настойчиво лезли в голову, а выгнать их не получалось. Холмс, всегда умевший избавляться от ненужных дум, сейчас не мог даже переключиться на другую тему. Наконец, когда сыщику просто надоело лежать без дела, он встал, еще раз прошелся по комнате, потом схватил пальто и выбежал на улицу, даже не надев шарф.       Пушистый, густой, снег лежал везде: на земле, на крышах домов, он почти скрывал под собой небольшие кустики. Большие хлопья его кружились в свете отдельно стоящих фонарей, липли к пальто, попадали в глаза и за шиворот. Но Холмс не обращал внимания на снегопад. Он медленно прошелся от конца деревни в начало, подставив худое острое лицо ветру. В глубокой задумчивости Шерлок Холмс дошел до дома Шумова и Оберхарда. В окнах все еще горел свет, хотя вся деревня спала. «Вот странные, - подумал сыщик. – Чего им не спится?». - О, мистер Холмс! – раздался голос Шумова. Александр Николаевич подошел к нему. Все лицо и руки у него были в мазуте. – Вот мотоцикл чинил, сломался, собака такая. А еще говорят, немецкое качество, немецкое качество! Да не качество это, а… Черт с ним, не хочу ругаться, настроение слишком хорошее, - солдат улыбнулся. – Зайдете на чай?       Холмс кивнул. Он был рад отвлечься от своих мыслей. В кухне было тепло и уютно. Потрескивали дрова в печке, тихо играло радио. Александр Николаевич растолкал Отто Эберхарда, дремлющего у огня, попросил его поставить чайник, а сам полез доставать печенье и пряники. Затем туда заглянула и Зинаида Евгеньевна. Она принесла заштопанные валенки Шумова, присела рядом с Холмсом и мягко улыбнулась. - Не убивайтесь, товарищ Шерлок, не надо, - произнесла она, положив руку ему на плечо. – Вы же не виновны. Да, забыли прихватить револьвер, но с кем не бывает? Вот возьмите лучше, - она достала из сумки небольшую книжечку. – Мой английский не лучший, но я попыталась перевести вам эту поэму. Она поможет справиться… Мне всегда помогала. - О, Зинаида Евгеньевна! – воскликнул Холмс, пробежавшись глазами по первой странице. – Когда вы ее успели перевести? - Книжка тонкая, - пожала плечами женщина. – А перевела ее сразу же, как только узнала про смерть Даньки… Иван Павлович мне рассказал. И про вас упомянул. Почитайте на досуге. - Данька умер? Когда? – Шумов уронил чашку. Она со звоном разбилась. Отто, не веря своим ушам, уставился на Холмса.       Сыщик снова повторил свой рассказ, в комнате повисло скорбное молчание. Шумов выглядел озадаченно, Оберхард сидел в прострации. И ему Данька пришелся по душе, немец сейчас выглядел как загнанная в угол кошка. «Как странно, - думал Холмс. – У русских все совсем не так, как у нас… - Засвистел чайник, Шумов вздрогнул и снял его с огня. Он разил кипяток по чашкам, добавил заварку и сахар. Сыщик взял свою чашку и поблагодарил солдата. Он отпил немного горячего чая и снова задумался. – Однако, странный чай… Но все нынче странное…».       Выпив пол кружки, Холмс поставил чашку на стол и откинулся на спинку стула. Вдруг закружилась голова. Безумно захотелось спать, и как бы Шерлок Холмс не боролся с сонливостью, он все же задремал.