August

      Холмс бесшумно влез в окно, быстро скинул с себя пальто, отшвырнул в сторону ботинки и лег, старательно пытаясь согреть замерзшие руки. В голове промелькнуло, что надо было все же надеть шарф и перчатки, предоставленные ему Марковым. Вскоре после возвращения сыщика пришла и Машка. Девушка ничего не заподозрила, чем очень обрадовала Холмса. Все же она была немного простоватой. Зато Машка задержалась в палате, а Холмсу хотелось скорее приступить к работе над шифровкой.       Машка, казалось, нарочно долго расспрашивала всех, вставляла какие-то совершенно нелепые реплики и часто начинала разговор на тему, совершенно не касающуюся здоровья солдат в лазарете. Она обсуждала свежие сплетни, рассказывала истории из жизни, болтала по пустякам. В общем, Машка была именно тем типом женщин, от которых очень быстро дуреешь. Она говорила много и часто, вовсе не задумываясь, что ее болтовня быстро надоедает. Даже Холмсу осточертело слушать ее. И только воспитание не позволяло англичанину намекнуть, что медсестра мешает ему.       Сыщик молча лежал, решив набраться терпения, теребил длинными пальцами краешек одеяла и надеялся, что Машка скоро уйдет. Медсестра, напротив, скоро уходить не собиралась. Она разговорилась с кем-то из солдат, а разговор она могла вести долго.       Холмс начал раздражаться, расшифровывать записку при Машке он не мог, медсестра никогда не отличалась умением молчать. А Холмсу хотелось пока сохранить это в тайне, вдруг кто-то вновь предпримет попытку его убить. В последнем сыщик не сомневался, видимо, в его руках уже был ключ к разгадке. «Жаль, я никак не могу понять, как воспользоваться этим ключом! Что-то важное я упустил, что-то слышал, но не предал значения!» – Холмс начал нервно выбивать по тумбочке у кровати пятую симфонию Бетховена, но тут же перестал. Это еще сильнее нервировало.       Лондонский детектив вдруг понял, как сильно ему не хватает скрипки и Уотсона. Захотелось вернуться на Бейкер-стрит 221 b, взять в руки смычок, начать бездумно водить им по струнам, выслушивать жалобы по этому поводу от друга, разговориться с ним и выложить все факты. Уотсон, сам не блистая умом, обладал талантом расшевелить ум Холмса.        Уотсон делал глупые гипотезы, освобождая от этой обязанности сыщика. «Видимо, именно благодаря моему дорогому другу я быстро разгадываю дела… - подумалось Холмсу. – Уотсон, только теперь я понял, как вввввы мне помогаете! Но вас здесь нет, надо самому делать нелепые предположения, опровергать их… Так и с ума сойти не сложно, разговоры с самим собой – это, конечно, хорошо, я часто практикую их. Но не постоянно же!». Решив, что можно хотя бы поразмышлять над самим преступлением и личностью шпиона, Холмс устроился поудобнее и закрыл глаза. Рука машинально потянулась к карману, где лежала трубка, но сыщик тут же вспомнил, что курить в лазарете нельзя.       Машка наконец ушла. Холмс облегченно выдохнул, взял с тумбочки фонарик, и стал разглядывать бумажку. «Ну конечно же, это элементарно! Шерлок, как можно было не понять это? Восемь минус пять равно трем. Три минус ноль тоже три… Данька, спасибо!» - Холмс откопал где-то карандаш и начал записывать числа. Шифровка в самом деле оказалась простой, нужно было просто посчитать, какая будет разница двух чисел, соединенных между собой стрелками, потом найти число, при вычитании которого получается та же разница. И это число скрывалось за точкой.       В результате у Холмса получилась дата: девятое августа 1943 года. В глазах сыщика снова загорелся огонек. Он был на верном пути. В голову пришла мысль, что можно еще и складывать эти числа, но в результате ничего не получилось, ведь месяцев в году всего двенадцать.       Утром Холмс, несмотря на возмущенные крики Машки, все же прорвался к Маркову и рассказал, что разгадал шифр. Командир долго смотрел на дату, потом на Холмса. Затем сказал, что все это надо сохранить в тайне. Холмс согласился, ведь шпионом мог быть кто угодно. - Павел Евгеньевич, а есть ли у вас описание возможного шпиона? – вдруг поинтересовался Холмс. - Имеется, получил его недавно от моего друга, - Марков потушил сигарету. – Но только примерное. - Давайте примерное, - вздохнул Холмс. – Будем довольствоваться малым.       Марков достал папку, внимательно пробежался глазами по описанию, после зачитал его. - Не старый еще мужчина, рост у него средний, предположительно шатен… Особых примет нет, исключая возможный акцент и шрам около уха. По всем описаниям подходит только Отто Эберхард, но его вы не считаете виновным, - Марков пожал плечами. - Верно… Послушайте, я вспомнил про портфель шпиона, - Холмс чуть-чуть подался вперед. – Могу ли я его осмотреть?       Марков сначала возразил, затем махнул рукой. «Этот все равно по-своему поступит», - подумал командир. Он вышел из кабинета и попросил двух солдат, обсуждавших предстоящую вылазку, принести портфель. Когда его принесли, Холмс отыскал на столе Павла Евгеньевича лупу и стал изучать замок, после перешел к содержимому. Тут он нашел письма, как расшифрованные, так и нет.       На вопрос, почему не все расшифровали, он получил ответ, что над этим работают, ключ уже есть. Только переводить с немецкого не успевают, Отто Эберхарду это теперь не доверяют. Пробегаясь глазами по уже расшифрованному, но не переведенному письму, Холмс вдруг обнаружил, что «август» везде написано как «Август». Конечно, это был немецкий, там все существительные писались с большой буквы, но во многих местах это было обращением. - Так это имя! – воскликнул Холмс. Марков, ничего не понимая, уставился на сыщика. Холмс пояснил: - Посмотрите, нашего шпиона величают Августом! Все просто! Как вы, русские, говорите? Проще… - Проще пареной репы, - подсказал Марков. – Действительно, имя… Как же я этого не заметил? И переводчики наши тоже хороши… Не видят, что ли, обращений? - Их можно понять, они же не настоящие переводчики, а обычные солдаты, просто знающие разговорный немецкий… Но какая наглость! – продолжал Холмс. – Фашисты так самоуверенны, что даже называли шпиона по имени! - Между прочим, сами фашисты себя не называют фашистами… - вставил кто-то. Но Марков замахал на солдата руками, приказывая замолчать. - Товарищ Холмс, тут дело ясное. – командир выдворил говорившего за дверь. - Наш шпион – самый квалифицированный профессионал своего дела в Германии! Ему нечего было скрываться, такие почти не ошибаются, - Марков помахал каким-то списком. – Вот этот список включает в себя лучших шпионов. Имя Август упоминается всего один раз. Фамилия у него Олберих. Однако, он мог взять себе другое имя… вроде Отто. - Да что вы к несчастному врачу так враждебно настроены? – спросил Холмс с улыбкой. – Я уверен, он не виновен. К тому же, проще было взять русское имя… Я могу присесть? - Да, можете… А вы правы! Но, Холмс, идите-ка, отдохните, - вдруг посоветовал командир. – Вы снова сильно бледны.        Холмсу пришлось подчиниться. Он и вправду не очень хорошо себя чувствовал, почти всю ночь он провел за размышлениями, усталость да и слабость все же мешали. Но вернуться в лазарет Холмс отказался наотрез. Вместо этого он вернулся к себе в комнату, лег на диван и закрыл глаза. Тут же сыщик провалился в сон, сам того не заметив. ***       Проснулся Холмс только следующим утром, зато полным сил и отдохнувшим. С новым энтузиазмом взялся он за дело, окончательно сузив и без того маленький круг подозреваемых. Сыщик теперь знал дату операции, это радовало. Риск внезапного нападения стал меньше.       Но кое-что не давало Холмсу покоя. Он явно слышал что-то важное. И слышал не один раз, подсказок было много. Но каждый раз Холмс не обращал на это внимание, а потом корил себя за это. Уотсона со своим блокнотиком и дурацкой привычкой записывать все, что слышит, явно не хватало. Часто Холмс, когда не мог что-то вспомнить, читал записи его друга, и в памяти всплывали нужные фрагменты разговоров. Холмс расхаживал по комнате, пытаясь вспомнить, что же он уже слышал. Шпион как минимум дважды выдал себя случайно оброненным словом, и Шерлок Холмс никак не мог восстановить в памяти, кто и как это сделал. - Товарищ Шерлок, а товарищ Шерлок, - позвал его Шумов, зашедший в дом забрать свой фотоаппарат. – Чего вы по комнате расшагиваете? На улицу пойдемте, проводите меня, хоть польза от этого будет.       Холмс усмехнулся, накинул пальто и на ходу завязал шарф. Александр Николаевич сказал очень двусмысленную фразу. Конечно же, Холмс ни на секунду не подумал, что Шумов имел в виду, что от него нет никакой пользы. Просто солдат не подумал и ляпнул то, что вертелось на языке.       Гуляя по улице, Шумов рассказывал довольно занимательные истории, после чего поинтересовался, а не нашел ли Холмс хоть что-то, что может помочь расследованию. Александр Николаевич очень интересовался этим делом, старался помочь Холмсу, иногда давал хорошие идеи. - Нет, если честно, - Холмс все же решил не рисковать. Шумов мог обмолвиться кому-то, а этот кто-то еще кому-нибудь. Огласки пока не требовалось. - Эх, не дают жизни нам нацисты, - вздохнул солдат. – Что ж, вот мы и у меня… До скорой встречи!       Холмс улыбнулся. Затем вернулся к дому Тетеревича. Подниматься к себе он не захотел, вместо этого сыщик устроился в своем любимом уголке на кухне, прислуживаясь к разговорам Даши с Машкой, слушая рассказы Зинаиды Евгеньевны и гладя мурлыкающую кошку. В кухне всегда было уютно, тут можно было подумать, а так же услышать нечто важное. В этот раз Зинаида Евгеньевна по просьбам девушек запела русскую народную песню. Слушая ее мелодичный голос, Холмс снова начал задремывать, и он бы заснул, если бы дверь в кухню не распахнулась, и не появился Тетеревич.       Иван Павлович уселся за стол, тут же получил себе суп и, дав Марковой закончить песню, сообщил, что они взяли в плен двух «языков». Машка тут же попросила рассказать поподробнее, Тетеревич с радостью выполнил ее просьбу. Рассказ он свой немного приукрасил, но рассказывал эмоционально. Холмс сидел и развлекался тем, что считал, сколько раз Иван Павлович повторит слово «фашисты». Тетеривича повторения не смущали, а сыщик нашел себе забаву. И вдруг вновь Холмс понял, что услышал нечто очень важное. Но что?..