Мятежный цветок

Удар. Еще один. И еще. Кажется, я сбилась со счета. Глаза словно накрывают грязной фасовочной пленкой. Не чувствую ничего. Ни тела. Ни душу. Ничего. Лишь время, тянувшееся так медленно, что казалось, будто весь мир потихоньку останавливается, лишь бы взглянуть на это побоище. Лань и волк. Дичь и охотник. Я и ты. Упрямо шагаю вперед, сгорбившись, как меня учил Фор, и резко выпрямляюсь, слегка подпрыгнув. Ты явно этого не ожидаешь и издаешь рык, хватаясь одной рукой за свое горло, а другой — за мои волосы. Резко дергаешь назад. Больно. Унизительно. Но ты забыл, что научил меня терпеть боль и унижение. Именно ты, а никто другой повлиял на меня. Помог стать личностью. Ты научил игнорировать раздражителей. На своем примере. Ведь, самым главным твоим раздражителем была я, и ты всегда успешно справлялся с миссией «Игнорировать надоедливую девицу». Сгибаю ногу и «нацеливаюсь» на твой пах — пожалуй, единственное, уязвимое в тебе место. Ох…уязвимое место. Оно ведь у тебя точно есть? Ты же не дьявол. Ты же человек из плоти и крови. Хотя, кого я обманываю?! Я всегда думала, что ты дьявол. Есть душа, но она глубоко внутри… Ошибка. Когда рядом ты нельзя думать. Надо действовать. Пользуешься небольшой заминкой и бьешь меня в район солнечного сплетения. Чересчур сильно, для меня. Но я сама напросилась. Ты не стерпишь такую, как я, и уж точно не будешь нежиться. Ты слишком Эрик для этого. А Эрик он такой…такой не нежный. Хотя, может в определенные моменты. Ох, как бы мне хотелось побыть с тобой в эти определенные моменты… В уголках глаз скапливаются слезы. Что же ты делаешь, Эрик? Ни один мужчина не имел надо мной столько власти, сколько ты. Ни одному мужчине я не позволяла того, что готова была позволить тебе. Но это совершенно другая история. Иногда, приходится драться, чтобы можно было жить. Но ты не даешь мне и шанса на ответ. Как и шанса на жизнь. Я падаю на колени, обхватив ребра руками. Некрасиво. Жалко. Ты что-то говоришь, но я не слышу. Поддаюсь желанию сдаться и ложусь на ринг, поджав под себя ноги. Чувствую, как ты с кривоватой, но свойственной тебе манере, ухмыляешься, готовый в любой момент или отпинать меня как следует, или просто убить. В очередной раз доказываешь мне, что ты — главный. Я любила слышать как ты командуешь…раньше. Отдаешь приказы своим спокойным тоном и голос с хрипотцой. Но зачем, же так жестоко? Все просто: ты зверь. Ты никого не пожалеешь. Ни перепуганных неофитов. Ни меня, обычную девушку, которая еще и глупая. — И, все же, удар слабоват, — хриплю я, и провожу кончиками пальцев по окровавленным губам. Шаги стихают. Ты ушел. Вдоволь поиздевался? Видимо, я опять не заметила, что ты оставил меня здесь, чтобы твои любимцы наслаждались падением слабой выскочки.

.Флешбэк. 8 лет назад.

— Оливия, ты принесла базилик? — бабушка говорит настолько тихо, что я невольно зажмуриваюсь, но даже не пытаюсь подойти к ней ближе. — Нет, бабуль. Его там не было. — я замечаю, как она огорченно опускает взгляд на тарелку с салатом, — Но я принесла петрушку! — мда, ее настроение не улучшилось. — С петрушкой — не то… — она томно вздыхает и уже готовится выбросить содержимое тарелки в «праздничную миску» для свиней, но я вовремя перехватываю ее руку. — Попробуй! Вдруг тоже вкусно получится! — я по-детски наивно хлопаю ресницами, на что бабушка лишь улыбается, и тепло хлопает меня по щеке. — Ничего ты не понимаешь, Оливия Грей, — бабушка все-таки оставляет салат на столе, — Давай сюда свою петрушку. А я встрепенулась. Сразу так радостно на душе. Я тоже приму участие в изготовлении Рождественского салата. Ну, как приму. Чуть-чуть. Боком. — Но если мне не понравится — ты разделишь этот салат со Стивеном, — она серьезно? Есть за одним столом со свиньей? А я прижимаюсь к ней, словно вся поддержка, центр этот вселенной — это она. От бабушки пахнет оливковым маслом. Этот запах впитался в ее шаль, в ее волосы, казалось, даже в меня.

.Конец флешбека.

Именно от резкого запаха оливкового масла я просыпаюсь. Больничный сектор… Как давно я здесь не была. Помнится, именно здесь я провела свой первый день в Бесстрашии. И ничего не изменилось. Даже лекарь — и тот остался тем же. Только проседь в его волосах не дает мне забыться и понять, что время неумолимо. И оно оставляет следы на каждом. И на мне. — Ты дура, Оли, — откуда-то сверху доносится тонкий голосок, который принадлежал… Черт, глаза слезятся, — Не стоит тебе напрягаться сейчас. Твое лицо — это жестокое кровавое месиво, — какой скромный парень. И подбадривает меня отменно! — Будь так бобр исчезнуть! — отрывисто произношу я, гордо сложив руки на груди, но, знаете что? Одна из них в гипсе! — Бобр? Может, добр? — он усмехается и садится на край постели. — Если хочешь себе добра — позови поскорей бобра! — ностальгирую я, прикрыв глаза. — Если ты без бобра добр — значит сам ты в душе бобр, — заканчивает за меня Крис, сладко промурлыкав. Сначала я не придала этому значения. И с широкой улыбкой я вновь вдаюсь в воспоминания, но спустя несколько секунд и с ревом сажусь на постель и удивленно смотрю на парня. — Откуда ты знаешь частушку? — своим поведением я жестко напугала парня. — Я…Я просто с детства ее помню, — тараторит он, пытаясь отпрянуть от меня, но что-то ему не дает. — Ты из Дружелюбия? — резко спрашиваю я. И этим, видимо, сильно смущаю парня. Он вдруг краснеет и резко встает, отходя от меня на несколько шагов. Кристиан удивленно осматривает меня. Боже мой! Он весь в синяках! И губа кровоточит… Он кусал ее? Почему? И ответ, конечно же сам приходит на ум. Я лежу в одном нижнем белье. Да, не, бред какой-то. Не мог же он…Или мог?! Гормоны, все-таки, играют. Ой-ой-ой, она еще и немного выпала из чашек. Черт. — Ты оттуда же? — осторожно спрашивает он, все еще отходя подальше. Замечаю, что его… Не смотри туда, Грей! — Да, — скупо киваю я, поправляя бюстгальтер, — Да остановись же ты! Но он меня не слушается и, густо покраснев, выбегает из больничного сектора. Я закатываю глаза и плюхаюсь на подушку. Ой, какие мысли мне в голову лезут. Что он тут делал пока я спала? Вот, что? — Ду-ура, — протягиваю я, и поворачиваю голову набок. На столике лежит поднос с чаем, хлебом и тарелкой. А в тарелке… Салат? Что-то какой-то он знакомый… И оливковое масло чувствуется такое же, как у бабушки. Странно все это… — Надеюсь, ты больше не будешь мне перечить, а, Оливия?