Мятежный цветок

Я стою, уткнувшись взглядом в носки кожаных ботинок Макса. Смотрю ему в ноги? Как собака, провинившаяся перед хозяином? Хм, а что еще делает собака, когда сожалеет о случившемся? Трется носом о щеку. Но я не убивала. А Эрик думает иначе. И решил сдать меня лидеру. Сдать. Смешно. Хоть я и не в том положении, чтобы злорадствовать, но у него нет ничего на меня. Доказательств нет. — Эрик, ты хоть понимаешь, что делаешь? — Макс говорит очень громко, от чего голова Эрика вдруг ровняется с плечами. Боится? Неуверен…- Обвинение в убийстве — дело серьезное. — Уверен, что это она, — в его голосе отвращение и ледяная стойкость. Именно ледяная. Вот-вот лед хрустнет. — Ты ведь не будешь покрывать убийцу? — Эрик ухмыляется и как-то не по-доброму косится на меня. Сволочь. — Нет, конечно. Но… — на этот раз взгляд на меня переводит Макс. И в его глазах удивление. Его карие глаза, казалось, посветлели. По спине пробежал холодок. Кого угодно разочаровать. Кому угодно насолить. Но не Максу. — Оливия не способна на такое. — Откуда ты знаешь, на что она способна? — Эрик изгибает бровь и скрещивает ноги. До сих пор болит? Ха. — Я читал ее досье. Семь раз. И несостыковка это. Если, конечно, у тебя нет ничего весомого. — Макс загадочно поводит плечами. — Она ненавидела Эн, — как-то резко он это произносит. Словно ждал вопроса. Эн? Ее так теперь зовут? Будто ты ее любил. — Ее многие ненавидели, — Макс — мой спаситель. Сейчас я изнутри просияла. Такой, огонек надежды, переросший в мгновение в кострище. Ну, а внешне я всего лишь улыбнулась. И это заметил Эрик. — Она угрожала Эн. — а вот этого я не помню. Что за ахинея? — Хм, и? — такое чувство, будто Макс на моей стороне. Или на стороне справедливости. Что одно и то же. — Она сказала ей, что вырвет сердце, если та еще раз назовет ее подстилкой, — оуп-с, да, было дело. Но это всего лишь невинная фраза. Ведь по сравнению с ней, я просто ангел во плоти. С холодным оружием под подушкой. — Я думаю, любая девушка волосы вырвет за такие абсурдные обвинения, — в мыслях я причисляю Макса к числу святых. Он спасает меня. Я выпрямляюсь. Вокруг еще несколько человек. Незначительных. Ну, я их не знаю. А Эрик злится. Я чувствую хруст его костяшек пальцев. — Эрик, если у тебя все — извинись перед девушкой за порванную майку и, будь добр, оставь ей свою. Сейчас с одеждой некоторые трудности. — Макс напоследок бросает взгляд на меня, и отворачивается. Эрик, когда тащил меня, так сильно сжал в руке тонкую ткань, что порвал ее без труда. Тащил, когда я брыкалась и кричала, что невиновна в убийстве. Когда он одной рукой сжимал боксерку вместе с моей кожей, а другой отбивался от Криса. — Эти слова принадлежат ей, — Макс резко разворачивается и хмурит брови. А ведь они действительно мои… И не постеснялся же. — И когда же это интересно она их произнесла? — Эрик вдруг ошарашено захлопал ресницами и бросил на меня кроткий взгляд. Я тебя сдам. Даже не думай, что буду молчать. — Да, Эрик, когда я их произнесла? — я сначала усмехаюсь, а потом жмурюсь от эха. Какой писклявый и неуверенный голос. Как у пуделя. Которому лапу зажали. Неловкое молчание. Все смотрят на меня в упор. Даже Эрик. И я вижу в его глазах страх. В глазах Эрика? Страх? Чего он боится? Макса? Но что ему сделает Макс за меня? — Прости, Оливия. Я был не прав. И… — он задирает майку, снимает ее и протягивает мне. Протягивает! Не кидает! С ним точно все в порядке? — Прими мои извинения. Что здесь вообще происходит? Макс лишь безразлично осматривает нас и шагает к выходу из Ямы. Уже поздно. Все спят. А я стою с майкой в руках. Одна. В тишине. И не понимаю что здесь, черт возьми, минуту назад произошло? Но, все же, сон берет свое. И я прогулочным шагом иду к лестнице. Страшная, обугленная и дико черная лестница. Страшная. Особенно сейчас. Кое-как, с отдышкой, преодолеваю двадцать этажей и на последнем дыхании облокачиваюсь о стену. Этаж, вроде, мой. Здесь тоже темно, хоть глаз выколи. И это дико напрягает. Меня все напрягает. На ощупь иду вдоль по стене. Первая дверь. Оттуда раздается храп. Ой, моя команда. Вторая — хохот. Никогда не интересовалась кто там. Третья — шаги. Небось, моя соседка опять ходит во сне. Ну, и пусть. Поворачиваю ручку двери. Вхожу. Шаги стихают. Я всего лишь пожимаю плечами и бреду к кровати. Ой… Мой бедный мизинец. Уф, надо напомнить себе переставить эту тумбочку в другой угол. Оуп-с. Коленка. Как больно… Кровать. Милая кровать. Залезаю под одеяло и пытаюсь уснуть. Не получается.

***

— Дьявол, — пока я забиралась на самый верхний этаж тренировочного корпуса, я раз пять поскользнулась на пустом месте. До сих пор перед глазами Эрик. Вчера в Яме. Что могло его напугать? Так, Оливия, плевать, что напугало его, главное чтобы это не напугало тебя. Сорвешься еще с последней лестницы. Никто ловить не будет. — Пошевеливайся, — а Эрик как всегда в своем амплуа. Я всегда удивлялась ему. Как можно быть одновременно таким грубым, и таким…заботливым? Что ты несешь? У тебя странные понятия заботы. Наконец, нога касается крыши здания, и я облегченно выдыхаю. Ребят еще нет. Значит, не опоздала. Осматриваю нашу «тренировочную базу». Никого нет. А где же Эрик? Перестань о нем думать. — Дьявол, — повторяю я, шагая к ящикам. Их много. А судя по солнцу — времени у меня мало. Мишени, винтовки, ножи. Классика. Тяжело. Одни мишени килограмм по пять каждая. И из чего их делают? Всего их двадцать. Значит, нужно их расположить между собой с расстоянием в два метра. Это много. Я что-то забыла? Ай, ладно. Винтовки. Угу, повесить на мишени. Ножи? Воткнуть в них. Так намного удобнее. — Я думал, ты будешь это делать вечно. — Снова этот насмешливый тон. Что здесь творится? Минуту назад его не было! Я уже сомневаюсь в своей адекватности. — Дьявол, — самозабвенно шепчу я, ощущая, что лидер стоит прямо сзади меня. — Дьявол, говоришь? До этого ещё дожить надо. Дьявол — он далеко, а я близко. И я гораздо хуже, — умеет он ломать момент. Я молча отхожу на безопасное расстояние. Сердце бешено стучится. Как можно быть таким? Вчера извинялся, майку отдал, а сегодня снова хамит и навеивает страх. Какой он все-таки сложный. И непонятный. Ребята медленно подтягиваются. По одному. Стоят, удивленно вылупив глаза. О, да, помнят самый первый их урок. Я бы сама испугалась. Зазываю каждого к подходящей мишени. Несмело идут. А вот и Крис. Он улыбается, подавляя смех. Я всегда выгляжу забавно? — Для того, чтобы попасть точно в цель, нужно…- смешок Лорен немного сковывает меня. Что я такое сказала? — Кхем, нужно представить, что нож — часть вашей руки. На этот раз смешок я слышу от Фора. От кого-кого, но от него не ожидала. Как неудобно стало. Сжалось что-то внутри. — Правой или левой? — опять этот эрудит. Он издевается? Не люблю таких людей. Толком из себя ничего не представляют, а строят незнамо что. — Молись, чтобы после этого занятия у тебя еще был выбор, — зло шепчу я, подходя к нему впритык. На этом, пожалуй, трудности и закончились. Он приутих, да и другие особо не выпендривались. Работали молча. Как в тюрьме строго режима. А мне это даже начиналось нравиться. Пока какой-то ребенок не попал ножом точно в цель. После этого, другие стали ежиться и неуверенно поглядывать в мою сторону. Ножи метались, как на кухне Бесстрашия. Только еще хуже. Я стала бояться за их физическую целостность после нашего занятия. Результат был нулевой. Я кричала, подходила к каждому и разъясняла что, да как, но от этого тоже было мало проку. От этого обстановка лишь становилась хуже. Ничтожество. — Тебе помочь? — Фор, казалось, проявлял заботу. Заботу… Ну, злоупотреблять ей не стоит. И так постоянно выгораживает меня. Не стоит. — Если не сложно, — опускаю взгляд. Про себя отмечаю, что я вовсе не та, за кого себя выдаю. Фор справился быстро. Это даже не удивило меня. Я отошла в сторону и присела на край крыши. Все же, зря я полезла в эту суматоху. Осталась бы в патруле. И не мучилась бы с бессонницей и кураторством. Это только усложнило мою жизнь. Не дало билет в светлое будущее, скорее наоборот — обеспечило черный. В ад. Где Дьявол — Эрик. А Бог? А Бога не существует. Я не верю. Верю только в суровую реальность. Я даже не помню когда закончилась тренировка. Крис как-то обеспокоенно осмотрел меня, а потом ободряюще кивнул. И скрылся. Только вот это не подняло настроение. Ничто уже не улучшит и не ухудшит его. — Второе правило хорошего воина — никогда не отступать. Отступают слабые. — Слышу его прямо над своим ухом. Что ему от меня надо? Решил продолжить издеваться? Кураторства не хватило? Шаги отдалялись. Пора. — Эрик, это не я убила Анну. Меня подставили, — отчаянно кричу ему в след. Что обязывает делать это? Совесть? Она чиста. А, может, мне важно мнение Эрика? Чушь. — Не знаю, какую там феерическую фигню ты нюхаешь, но мне мозги волшебной пылью пудрить не надо. — опять намек на мое происхождение. И опять грубость. — Имей совесть признаться в этом. Убийцы оттого и отвратительны, что скрываются от правосудия. — Ненавижу тебя! — истошно кричу, резко соскакивая с места. — Ненависть — месть труса за испытанный страх. Ты трус, Оливия. И в какой раз доказываешь мне, что недостойна быть в Бесстрашии. Тебе самое место в куче навоза на пару со свиньями. — напоследок произносит он, спускаясь. И эти слова как-то слишком сильно задевают меня. С каких пор я волнуюсь за мнение Эрика? С каких пор я хочу быть идеальной и неприкосновенной в его глазах? Я ненавижу его. Пуще, чем корейскую морковку. Пуще, чем насилие. Ненавижу всем своим «дружелюбным» сердцем. Ненавижу так, как не умеют делать это другие. Нарушаю законы. Ломаю стереотипы. А все почему? Ведь в милой толстушке Оливии Грей не было даже намека на то, что она может кого-то недолюбливать. Да. Я была готова любить весь мир, но меня никто не понял. И я научилась ненавидеть.