Даже не знаю, разочарует Вас эта глава или нет. Она довольно большая, по сравнению с моими прошлыми. Надеюсь, поделитесь впечатлениями. Ваша Marie.
В мгновение я выбегаю из комнаты, чтобы спуститься вниз или, в крайнем случае, узнать, что происходит. На мое удивление, пара дверей на этаже открылись тоже, из одной из них выскочила орава парней-скал, которые были по совместительству моей командой, далее — девушка, по-моему, ее зовут Мэри. Да, смешно, Грей. Не знать именно всех лидеров. И в самом конце коридора — Эрик. Который даже сквозь эту толпу сумел поймать мой взгляд и наклонить голову набок. Думаю, это был жест подойти к нему. — Привет, Оли, — Майк. Черт, я же танцевала со всей своей командой? Так же, как и с Эриком? Уф, ну, хоть ближе им по духу стала. Киваю в ответ и выдавливаю из себя полуулыбку. — Что за черт? — блондинка смотрит сначала на мою команду, затем оборачивается и с прищуром вглядывается в комнату. Вероятно, это был риторический вопрос. — Быстрее, — даже это, как казалось, шипение из другого конца коридора было очень громким. И я послушно перешла на бег. Не стоит раздражать его еще больше. — Что стряслось? — Идем. О, прекрасный диалог. И почему именно я иду с Эриком? А не ребята? И почему с Эриком? Да, Грей, твой тупизм и чрезмерная тяга к опасностям тебя не доведут до добра. Послушно шагаю за лидером. Звон. Я оглядываюсь. Вроде, никто не звонил в колокольчик. Еще один. Вовремя улавливаю свечение из заднего кармана джинс Эрика. Его задница светится? А, нет. Это всего лишь айфон. А я-то думала, что хоть что-то в его теле имеет ангельскую ауру. И я, видимо, слишком долго рассуждала на тему этого свечения, раз в последующую секунду больно ударяюсь носом о спину Эрика. Он тут же разворачивается и запускает руку в карман, а я запрокидываю голову назад. Крови, вроде нет. — Куда мы идем? — наконец спрашиваю у него, но в ответ я слышу только звук закрывающихся дверей лифта. Он уже стоит в кабине. И уезжает. Его взгляд направлен на экран телефона. Он решил по-тихому без меня уехать? В последнюю секунду проскальзываю между дверей и недовольно смотрю на парня. — Может, ты хоть что-нибудь скажешь мне? — в ответ все то же сухое молчание. И я на секунду даже подумала, что его незаметно пристрелили и он мертв, поэтому молчит, но Эрик поднимает на меня глаза и снова засовывает телефон в карман. — Эрик, — повторяю я с напором, но его это, видимо, всего лишь рассмешило. Ему смешно? Да, я не умею говорить сурово. Хотя, нет. Умею, но почему он смеется? И меня уже начинает бесить этот смех. Двери снова открываются и лидер, не снимая с лица нахальную улыбку, проходит мимо меня и выходит из дверей. В молчанку поиграть решил? Это не очень-то и смешно. Мне вот страшно. Глубоко вдохнув, я следую за ним. Он идет в сторону выхода из здания, и я замечаю в прозрачных огромных окнах огромную спину Макса. Значит, дело дрянь. — Может, ты посветишь меня? — я сразу пролезаю между Эриком и Максом. Последний поднимает на меня удивленный взгляд, а после переводит его на Эрика. Только не молчи! — Ситуация серьезная, Оли, — пока в моей голове это не является кусочком пазла. Это вообще никак не помогает мне понять ситуацию, — И нам нужно вывести за пределы фракции новобранцев. Срочно. Вот теперь я хоть ловлю нить разговора. Я же куратор, значит, я и должна увести их. Ну, и Эрик тоже. — Под каким предлогом? — я ковыряю носком берц сырую почву около здания. — Организуйте практику в поле. Им не помешает размять мышцы. А то мозги перекачают еще, — Макс засовывает руку в карманы и поворачивается лицом к Эрику, кивает ему и уходит прочь. — Практика в поле. В поле Дружелюбия же, да? А почему именно там, а не игра, например, в захват фл…- я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусом, но не застаю за собой Эрика. Он опять куда-то смылся. Напоминает какую-то глупую игру. Как ребенок. Я стону в голос и иду к главному зданию Бесстрашия, пиная все попавшиеся предметы под ногами. Я уже не в таком восторге от этой «элитной» жизни, как раньше. Хотя, стойте. Я не особо и рада была до этого. — Эмбер, — шепчу себе под нос я, и поднимаю глаза на девушку, на которую я наткнулась, пока глядела в ноги. Но она молчит. И я не вижу на ее лице каких-либо признаком эмоций. Как много их вокруг меня. Как будто, это я высасываю все чувства. — Как жизнь, подруга? Я давно тебя не видела, — ладонями рук обхватываю ее локти и пытаюсь поймать ее взгляд. Но девушка лишь раздраженно вырывается из моей хватки. Это приводит меня в ступор. — Ты уже другая, Оли. Больше не моя подруга, — это единственное, что она произносит, прежде чем обходит меня. На лице мина непонимания. Что же я такого сделала вчера? Ведь до этого мы с Эмбер мило обменивались взглядами и улыбками. Стоит спрашивать у кого-то? Не факт, что это окажется правдой. Вспомнить самой? Тоже глупо. Я не вспомню. Настроение упало и желание проводить практику, энтузиазм былой пропал.***
Поезд мотает из стороны в сторону, и я едва сдерживаю раздраженные восклики, когда ударяюсь спиной об стены вагона. Мы едем всего минуты две, но для меня это кажется вечностью. И я чувствую себя не самым лучшим образом. В голове сотни вопросов, но еще больше — сожалений. Может, это действительно было лишним — напиваться? И лезть во все это. Продежурила бы и могла хоть насладиться воспоминаниями о вечере. А то все всё обо мне помнят, а у меня самой в голове черная дыра. Ничего. Словно, память стерли. И это невыносимо больно. Именно больно, ведь Эмбер для меня, как сестра. Да, я не общалась с ней. Да, не хватало времени. Но сейчас я разочаровала ее и для меня это большая из зол. И все мои мысли, как назло, именно об этой неловкой ситуации. Рядом со мной опускается чья-то туша. Она внимательно смотрит на меня в оба, прежде чем спросить такой банальный в этот момент вопрос «Ты в порядке, Оли?». Оли. Оливия. Это смешно, наверное, но я уже отвыкаю от сокращения своего имени. Потратила пять лет, чтобы отвыкнуть от настоящего и забыть прошлое, а сейчас так легко возвращаю их. Потратила годы впустую. И из-за очередной кучки новобранцев потеряла все то, что добывала кровью и потом. Друзей. Настоящих. Лиса и Крис, как бы печально это не прозвучало — не мои друзья. Я одна. Совсем одна. Ни Тео, ни Аларика, Ни Фора, а теперь нет еще и Эмбер. Едва подавляю истерический хохот. А ведь все это начала ты, Оливия Грей. Ты. Если бы не твой сидром «матери Терезы», который не позволяет тебе отказывать людям, когда это так, черт возьми, необходимо, ты бы патрулировала сейчас улицы и смеялась бы над шутками Тео. Я отвечаю ему «Да. Просто укачивает», вместо «Я бы продала свою душу Дьяволу, лишь бы время повернулось вспять. Не знаешь, где можно это сделать?». Жалкая. Ты опускаешь руки, Оливия. А еще ты упоминаешь Дьявола. Да ты сама — исчадье Ада. Тебе ли не знать, Грей, где искать своего владыку? Так много ошибок. Так много недочетов. Так много смертей из-за тебя. И это давно перестало быть каким-то недоразумением. Мы обе знаем, Оливия, что ты виновна в этом. Мы знаем. На этот раз, смешок я все же выпускаю, и запрокидываю голову. Вроде, не беременна, а настроение скачет. — Прекрати думать, Оливия. Это вредно для женщин, — на этот раз, рядом со мной опускается Эрик. Хотя, нет. Не всех ты потеряла. Этот мужчина еще рядом. — Скажи, я действительно изменилась? Я стала хуже? Я другая? — ох, зря ты произносишь эти слова. Эрик удивленно вскидывает бровь. — Я похож на психолога? Иди, обсуди эту розовую хрень со своей подружкой. Ах, прости, — как кинжал по сердцу. Умеет он фразы подбирать. — А ты откуда знаешь? — медленно поворачиваю голову к Эрику. Тот невозмутим и спокоен. — Что я еще делала на вечеринке? Он ухмыляется. Правильный вопрос, Грей. Только, правда не всегда так хороша, как во время вакцинации. — Ты танцевала. Просто танцевала с парнем своей подружки. И, знаешь, по его стояку и тому, что он вытворял после, ясно, что после этого он стал ее бывшим. Глаза вот-вот на лоб полезут. Вместе с бровями. Я танцевала с парнем Эмбер? Когда он успел у нее появиться? — Хочешь сказать, что я соблазнила ее парня? — Именно это я пытаюсь вколотить в твою блестящую губку для мытья посуды. Отвожу от него глаза. Теперь ясно, что произошло. Но ведь это очевидно, что я была пьяна. И винить меня в этом как минимум глупо. — Через десять секунд выпрыгиваем, — так как Эрик сидит совсем рядом, я не могу не вздрогнуть от его громкого голоса. А в голове только одна мысль — нужно меняется. Я ведь в Бесстрашии. В Бесстрашии ценятся солдаты, уважающие своих лидеров и слушающиеся их. Слава портит людей. А я стала известной. И востребованной. И испортилась. Сгорела, как красный мак. Погорела вчера и сбросила лепестки. И теперь стою голая среди красивых лилий и орхидей. — Для тебя отдельное приглашение? — я отрицательно мотаю головой и встаю. Я думала, что до поля ехать как минимум нужно минут десять. Спустя мгновение я чувствую, как лечу, а спустя еще одно чувствую боль в колене. Какая ирония. Именно с такими мыслями я спрыгивала с поезда в Бесстрашие. И именно коленкой я ударилась впоследствии. — В себя приди, Грей. Сейчас не время жалеть о содеянном, — Эрик поднимает меня с земли. Он теперь все время со мной нянькаться будет? Ах, забыла. Мы же на глазах новичков. И я порчу его авторитет. Совсем забыла о том, что Эрик — эгоист до мозга костей. — Простите, — решила меняться — начинай сейчас. Оли всегда была покладистой, что касается дисциплины. Оли была воином. Она хоть и была внешне хрупкой и не способной атаковать, Оли знала цену тому, чего достигла. Оли ценила то, что для нее сделали лидеры. Эрик отпускает мой локоть, и я плетусь в сторону кучки новобранцев. — План таков — сначала устанавливаем навес, а потом идем падать и унижаться на поле. — Эрик отдает еще какую-то команду, и дети плетутся в сторону пологого склона. Это не поле Дружелюбия. Тем лучше. И пока идет возня между навесом, Эриком и новобранцами, я сажусь на землю и провожу кончиками пальцев по коже. Под коленкой вот-вот образуется гематома. А это дело неприятное. Из сумки, висевшей на плече, достаю верный спутник — нож, и бутылку с водой. Кончиком ножа подцепляю ободранную кожу и выпускаю струйку крови. Уж лучше эта кровь вытечет, нежели будет скапливаться. Делаю глоток воды. Она уже каким-то образом нагрелась. А пить теплую воду в такую жару — невыносимое издевательство. Когда я слышу смех и обрывки фраз слева от себя, я встаю на ноги и плетусь к уже установленному навесу, забросив сумку в густую тень травы. Может, повезет и она остынет. — На, вот. Установи их в трех метрах друг от друга, — ловлю спортивную сумку, и ныряю пальцами в нее. Здесь лежат две разобранные мишени и что-то, похожее на букву «Д». Лук? Ох, а я думала, что это прошлый век. — Так точно, — избегаю глазами Эрика и смахиваю с колена новую порцию крови. Пальцы теперь в горячей жидкости. Дурное действие, Оли. Медленным бегом настигаю более или менее расчищенную местность. Здесь и будет происходить первое испытание. Идеальное место. Собирать мишени не так уж и сложно. За все пять лет, проведенные в Бесстрашии, я привыкла делать это. В целом, через пять минут одна из них собрана, а другая все еще в моих ослабевших руках. Пока я дотащу ее до отмеченной точки, я скорее умру от солнечного удара. Но что-то заставляет меня глубоко вдохнуть и с новыми силами поставить ее рядом со спортивной сумкой. Напоследок вешаю лук и поворачиваюсь на шум. Они уже идут сюда. — Правила просты. Чья команда наберет больше баллов — та и отдыхает под навесом. Проигравшая идет помогать Оливии устанавливать препятствия для эстафеты. Я обеими руками достаю из сумки колчаны со стрелами и бросаю один из них Дилану, стоящему рядом со мной. Тот слегка удивленно смотрит на этот предмет. Неужели, парень не видел лук в книжках о средневековье? Второй я передаю Крису, который сразу же отходит от меня в другую сторону и, видимо, готовится проигрывать. В его команде ребята не самые искусные стрельцы. А вот в команде Дилана. Неужели, не могли поделиться на равные по силе группы? Обязательно было выбирать такую слабую команду? И, не дай Бог, он захочет поговорить со мной во время установки новых препятствий. — Первые, — я киваю им на мишени, и Дилан с Крисом идут к ним снимать луки. Просто гений, Оли. Нельзя было их сразу им отдать? Когда ребята натягивают тетиву, я замираю на мгновение и внимательно слежу за положением рук обоих. Вроде, все так. Эрик хлопает в ладони. Оба отпускают стрелу и та… Супер. Мимо. Ребята рассеяно улыбаются и переглядываются. Супер стрелки. На секунду улыбка появляется и на моем лице. — Вторые, — очередная парочка ребят встает в стойку, но по команде снова промахиваются. И третьи, и четвертые, пусть и отличились немного, но попасть в третье кольцо от края — не так уж и классно. Для меня это было позором. Хотя, пожалуй, для меня это и сейчас позор. Я же снайпер. И не попадать в центр для него — дикость. — Стифы, — Эрик не злится, не рычит, а ровным тоном скандирует это. Словно, перед научным фактом ставит. Ребята растерянно бегают глазами по друг другу. Но не по лидеру. Боятся его. — Оливия, не поможешь ли? — и снова этот приторно-слащавый тон. Я принимаю из рук Криса колчан и лук и краем глаза замечаю, что Эрик тоже направляется к мишени. Он решил посостязаться со мной? — О, ты за своего, — он кидает мне пошленькую улыбочку и, словно расстроившись, уходит в другую часть поля, к Дилану. — Тот, кто наберет меньше баллов — та команда идет готовить следующую станцию. — Идет, — коротко киваю ему и слежу за тем, как медленно он поднимает луг и как быстро стрела вонзается в мишень. Третий круг от центра. Учитывая то, что Эрик поставил нас намного дальше, чем стоят ребята — это огромная удача. Он выжидающе смотрит на меня. Соберись. Кладу стрелу поверх лука, зажимаю ее указательным и средним пальцами, поднимаю его и встаю боком. Эрик стрелял, как из арбалета. У меня же немного другая тактика. Я закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание. Ребята сбоку от меня засуетились. Натягиваю тетиву и резко распахиваю глаза. Картинка как никогда четкая и я, выждав пару секунд, направляю кончик стрелы, как мне кажется, в центр мишени. Губы касаются тетивы, и я выдыхаю ртом, заставив ее содрогнуться. Слабо натянула. Натягиваю ее больше и, наконец, отпускаю стрелу. Она летела не так быстро, как у Эрика. Она летела стремительно, но не быстро. На секунду мне кажется, что я вовсе не попала в мишень, но после того, как ребята из команды Криса глупо заулыбались и кинули пару насмешливых взглядов на команду Дилана, я поняла, что моя стрельба намного продуктивней стрельбы Эрика. Я стараюсь не смотреть в его сторону. Просто разворачиваюсь и иду к навесу, предвкушая прохладу тени.***
День уже подходит к концу. Вместе с новобранцами я пробежала несколько кругов по полю, прошла дистанцию с препятствиями, постреляла из лука еще пару раз, и заработала еще пару синяков. Собственно, избавлением от них я сейчас и занимаюсь. И я уже не чувствую боли от лезвия ножа. Кажется, я так замерзла, что мое тело, явно не ожидавшее резкой смены погоды, онемело. Тем лучше. — Что за бред ты творишь? — Эрик появляется сзади, но на этот раз не пугает меня. Я слишком устала, чтобы пугаться. И удивляться. — Чтобы избавится от синяков, — коротко отвечаю я, уже подзабыв о том, как нужно докладывать обстановку. Мой внутренний боец давно храпит. — Я не об этом, — он выбивает нож из моей руки и больно сжимает запястье, — Что за бред ты творишь с собой? Его вопрос в конец обескуражил меня. А разве мое тело не является мной? Черт, Грей. Усталость тоже отключает твои мозги. Попробуй мыслить глубже. — Что в бойце главное? — я щурю глаза, пытаясь вспомнить что-то из ряда вон выходящее, но Эрик отвечает за меня, — Личность. Боец — это личность. — Что ты хочешь этим сказать? — он сжимает мое запястье еще сильнее, и на секунду я думаю, что это из-за той стрельбы, но резко отметаю эту мысль в сторону. Эрик хоть и самолюбивый, но так убиваться из-за небольшого промаха не будет. — То, что ты изменилась, Грей. Но изменилась в более или менее нормальную строну, — явно для него говорить «лучший» не про себя — грех. — А то, что ты пытаешь сделать с собой — снова стать бесхарактерной вещью, каких в Бесстрашии тысяча — это отвратительно. Хочешь знать мое мнение? Ладно. Раньше ты вызывала в людях только жалость. Сейчас — уважение. Я ошарашено смотрю на лидера. В его глазах все те же льды и скалы, но что-то говорит мне прислушаться к нему. — Я вызываю в тебе уважение? — Я не человек, Грей. Эрик отпускает мою руку и выразительно смотрит прямо в душу. Ох, кому там я ее продать хотела? — Дьявол, — я ухмыляюсь. Забавно. — А чем я могу вызывать уважение? — Кажется, я говорил, что не похож на твою подружку. И психолога. В твоем случае — на психиатра. Не обижаюсь. Эрик разворачивается и уходит. А я так и продолжаю стоять и смотреть ему вслед, пока кто-то из ребят не толкает меня и говорит что-то неразборчивое. Поезд вот-вот приедет, видимо, это он и хотел сказать. Не знаю, отчего вдруг, но слова Эрика как будто впечатались в мои кости. Это, как стимул. А про себя я отмечаю, что четвертое правило хорошего воина — быть личностью. Купи тест на беременность, Оливия. Твои скачки порядком напрягают. День давно подошел к концу. Что же такое произошло во фракции мне так и не сказали. И, если честно, меня это больше не волновало. Я думала только о книге. О том, как можно совместить в ней две совершенно разные стилистики — темную и сказочную. Темная сказка. Это необычайно красиво. И это завораживает. Эта книга выглядит потрепанной. Значит, не одна я люблю Оскара Уайльда. — Оли, поможешь? — я отрываю взгляд от обложки книги и смотрю на Лису, отчего на моем лице вдруг расцветает улыбка. Ее очки в чем-то измазаны, на руках жирные пятна от чернил и сама девушка стоит в какой-то странной позе. — И что же произошло? — Не спрашивай. Я немного удивляюсь ее резкому ответу, но все же поднимаюсь и плетусь в ее сторону. На ее столе куча бумаг. Их стало больше с последнего раза. А не из-за той ли это критичной ситуации? — Я разберусь с ними. Иди, мойся, — я улыбаюсь уголками губ и сажусь на стул. Пододвигаю бумаги, но чувствую, что девушка все еще стоит над моей душой. — Ты прямо цветешь и пахнешь, Оли. Что же произошло с тобой? — Ой, и не спрашивай. Лиса звонко смеется. И отчего-то мне показалось, что она и без того знает в чем причина. Много бумаг с продуктовых баз. Одна из них пришла из Дружелюбия. Ох, и на что подписать бумаги? — Отмечай наугад. Все равно они привозят одно и то же, — Лиса отходит в сторону, и я слышу, как хлопает дверь в ванную. Убедившись, что девушка ушла надолго, я разгребаю бумаги в поисках оповещений о смерти. Не просто же так нас сослали, да еще и с новичками. К счастью, или сожалению, среди них нету ничего. Ставя в разброс галочки, я все дальше и дальше углубляюсь в листы. Из мед центра Искренности пришли бумаги. Лиса делала запрос на обезболивающее, бинты и на донорскую кровь. Зачем нам все это? Может, запасы делают? Хотелось бы верить. Еще пара бумаг, но на этот раз и тех. центра Эрудиции. Запрос на какие-то машины. Не разбираюсь в медицине, поэтому для меня это темный лес. О, из Дружелюбия еще одна бумага. На этот раз мы запрашивали одежду. И нам привезут ее в скором времени. Ох, я буду первая, кто схватит теплый свитер из овечьей шерсти. Лиса выходит из ванной комнаты и садится напротив меня. Она параллельно подписывает бумаги, на которых стоят отметины. И так, в скором времени мы управились. Почти со всеми. Но Лиса и на этом поблагодарила меня и заняла свое рабочее место. В голову ударил запах замазки и клея, отчего мне вдруг, срочно понадобился свежий воздух. Но на этот раз выходить и идти на свою любимый крышу не было, ни сил, ни времени. Поэтому, чуть погодя, я по лестнице забралась на нашу собственную. Она была, конечно, шикарна. Только одно слово — идеальна и …почему я не приходила сюда раньше? Стекленная беседка в центре, какие-то цветочки в шинах от машин, которые выглядят, не так уж и бедно, видимо, хорошо отдекорировали. Какие-то лампы, которые слабо горят. И это создает настоящую атмосферу сказки. Темной сказки. И романтики. Прекрасное место. — Сказка… — это вырывается непроизвольно. Когда я окинула взглядом всю крышу и поняла, что выше здания в Бесстрашии нет. И эта высота, бывшая когда-то моим страхом, уже ничуть не пугает. На моей груди — орел. А значит, и парить я должна не хуже, чем царь птиц. — Всего лишь фантазия, — слышу позади себя хриплый голос. Голос у Эрика явно не такой же, как у героев из книг. У него голос сиплый, грубый. Но отчего-то сейчас, даже этот недочет не дает мне покинуть эту атмосферу волшебства. — А как же искусство? — я не спешу поворачиваться. Солнце уже садится. И отсюда вид мне кажется намного милее и завораживающе. Чудесное место. Словно, прямиком из фантазий. — Оно — болезнь. — А любовь? — Иллюзия. Я примолкаю. Любовью я всегда считала лишь химический процесс в нашем мозгу. Но слышать такое напрямик — это дикость. И зверь внутри Эрика явно не ручной. Смешно. Зверь рвет и мечет, благо, лидер хоть как-то сдерживает его. — Религия? — Распространенный суррогат веры. Я несмело оборачиваюсь. Он стоит, оперевшись спиной о какой-то столб. — Ты скептик. — Ничуть, ведь скептицизм — начало веры. Я щурю глаза. — Ну и кто же ты? В голове крутится «Дьявол», но я подавляю желание повторить это слово. Он и без того знает мою позицию. — Определить — значит ограничить. — Дай мне хотя бы нить. Эрик хитро улыбается и делает шаг навстречу. Еще один. И когда он находится рядом со мной настолько близко, что я снова оказываюсь под угрозой ушибить нос о его тело, он наклоняется и шепчет на ухо. — Нити обрываются. И ты рискуешь заблудиться в лабиринте. Я звонко смеюсь. И это, видимо, приводит Эрика в замешательство. — Кто-то перечитал Дориана Грея, тебе не кажется, а? — я делаю пару шагов назад и ловлю оскал мужчины. Он молчит. Просто стоит и смотрит на меня в оба. — Что ж, насчет Кэрри я ошибался. Книга действительно навеивает глубокие мысли. Сказать, что я удивлена — ничего не сказать. Он прочитал одну из моих любимых книг. Это для меня многое значит. Это как делиться сокровенными мечтами или местами, где ты находишься постоянно. Словно ключик от себя отдаешь. Частицу. Делиться с кем-то вовсе не ужасно, это дарует ощущение чего-то волшебного. Словно, ты не просто человек — наставитель, фея крестная и помогаешь людям понять лучше мир. Твой мир. — Оскара Уайльда я люблю с глубоких лет, Оливия. — Я тоже. Он окидывает меня удивленным взглядом. — У нас в Дружелюбии было много книг раньше. И я прогуливала школу и читала их днями напролет. Эрик садится на какую-то скамью, которую я не заметила, и снова расставляет широко ноги, упирается локтями на них. Ой, Грей. Если ему их не свести уже, то это наводит на очень неприличные мысли. — Ты прогуливала школу? Что ж, ангелочек-Грей не такая уж и святая. Не задуши кого-нибудь своим нимбом, — он развязно смеется, и я почему-то улыбаюсь в ответ. — Был бы в моем положении, — это прозвучало как-то слишком тоскливо. Как от котенка, которого котлеты лишили. Котенка-сироты. Что ж, так и было. Я жила без родителей и морила себя голодом, лишь бы избавится от второго подбородка, живота, ног. Детство для меня — пора страданий и явно не та сказка, о которой говорят люди. О которой пишут в книгах. Это — реальность. А она сурова. Особенно к добрым людям. Чем добрее душа — тем сложнее жизнь. А я была очень отзывчивой. И мной пользовались. — И, ты с ранних лет увлекаешь классикой и серьезными рассказами? — Да, — киваю и отворачиваюсь, устремляя взгляд на красный апельсин, что вот-вот скроется за горизонтом, — Детей обычно не заставить читать книги и развиваться, а я сама бежала туда. Мой интерес к ним поощряли. — Едой? — ох, Эрик. За больное трогаешь. Не стоит. Спиной чувствую, как на его лице вновь звериный оскал. — Нет. Неофиты из Искренности учили меня иностранному языку. Он давался, конечно, сложно. Но, это было очень занимательно. И я могла читать не только книги на английском. Но и на французском. Ты хоть знаешь, сколько всего еще не перевели с него? Слышу смешок и интуитивно поворачиваюсь к нему лицом. Эрик поднимает глаза с пола и на его лице красуется, да, именно красуется какая-то грустная ухмылка. Что ж, видимо не только он может задевать людей за живое. — А я считал, Грей, что ты тупая и необразованная курица, — ох, вот так комплимент. Спасибо на добром слове. — А я считала, что ты книги используешь только для дополнительного веса, — наклоняю голову набок. Эрик вытягивает губы трубочкой и с каким-то уж очень саркастичным лицом кивает мне и снова издает смешок. — А что насчет тебя? Как ты проводил свое время в Эрудиции? — О, а ты знаешь, откуда я пришел? Прозвучало грубо. И я даже успела поймать себя на мысли, что делаю глупость, спрашивая его об этом. Но ведь не одна я должна открывать перед кем-то душу. Пусть сегодняшний день будет днем откровений. — И я должен посвящать тебя в свое прошлое? Это тоже было очень неприятным. И я в который раз повторяю — зря ты затронула эту тему. Эрик — не тот, кто раскроет перед тобой все свои карты. И вообще удивительно, что он тратит свое время на тебя, Оливия. — Это не должно тебя волновать. Прошлое на то и прошлое. Я живу настоящим, — отговорка. Я киваю ему и опускаю глаза в пол. В каком-то роде, мы с Эриком схожи. Оба, перейдя в Бесстрашие, делают вид, что забыли о прошлой жизни. Но только вот я, встретив Криса, позволила себе снова вспомнить о родном. О далеком. Прошлое — часть тебя. И забывать его — бестактно. Оно всегда будет напоминать о себе. И лучше уж принять его, нежели отрицать причастие к твоей жизни. Но мы оба сделали это только по одной причине — прошлое для нас обоих, по-видимому, больная тема. Не так, как для всех остальных. Я терпела насмешки со стороны сверстников, росла без родителей, которые были заняты вторым ребенком — моим братом, который появился, как говорят «вовремя», когда оба нагулялись и решили обзавестись потомством. А про меня забыли. Как про страшный сон. У меня не было родителей. Они отдавались по полной второму ребенку и отрицали, словно отрицали свое причастие ко мне. Я росла с бабушкой. С больной бабушкой, и книгами из библиотеки. Так ведь делают одинокие дети? Они замыкаются в себе и придумывают свой собственный мир, в котором нет боли, страха, в котором нет издевательств. В нем есть добро, волшебство и вечное веселье. Поэтому я и перешла в Бесстрашие. Я чувствовала, что остаться в Дружелюбии для меня — это обрести себя на долгие годы ложных мечтаний. А там, в другой фракции, ты заработаешь авторитет. Станешь другой. Станешь кем-то другим. Как кузнец выкуешь себя и покажешь остальным. Новую себя. И когда я, начитавшись рассказов о храбрых девушках, которые сражаются в бою не хуже мужчин, пошла на тест, тот показал… Дружелюбие. Я не подходила Бесстрашию. Не подходила. И это еще больше раззадорило меня. И я решила доказать всем, но в первую очередь себе, что мы — творцы своей судьбы. И только мы способны изменить себя. И я порезала свою ладонь над чашей с углями. И теперь навеки принадлежу Бесстрашию. И я — часть Бесстрашия, изъян Бесстрашия, стала новой Оливией Грей. Самоуверенной, той, кто душой все еще Дружелюбная, но телом и разумом — огненная Бесстрашная. Орел. Феникс. Красный мак. И я доказала себе, что мы — творцы собственных судеб. Доказала себе. Другие, кто был в Дружелюбии, не увидели этого. И только потом я поняла, что не было им до меня никакого дела. А Эрик… Я просто чувствую какую-то невидимую и тонкую нить, которая связывает нас. Не любовь, нет, черт возьми. Общее. Прошлое. И оба забываем о нем. И оба хотим доказать, что мы больше, чем просто люди. Но мое спасение и мой подвиг главный в том, что я сумела простить и понять тех, кто изменил меня. Ведь это именно они повлияли на мою личность. А Эрик все еще играет в прятки со своей прошлой жизнью. И не хочет открывать двери в нее. Хочет, чтобы это было тайной. И, возможно я ошибаюсь, и он сам по себе такой грубый и хамоватый, но ничто так не влияет на человека, как желание показать себя. И Эрик стал лидером Бесстрашия. И, я уж точно знаю, показал всем кто он и на что способен. — Знаешь, я тоже замкнулась. Закрыла двери, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но проблема в том, что с каждым годом ты закрываешь все больше дверей, пока, в конце концов, не задумываешься: а сможет ли кто-нибудь снова попасть внутрь? А Эрик молчит. Он молча встает со своего места и уверенным гордым шагом идет к лестнице. — Спокойной ночи, Оливия, — он закрывает за собой дверь. А я так и продолжаю стоять на крыше, обхватив себя руками и глядя в темноту. Задела его за живое? Обидела? Заставила уйти? Ничем ты не лучше самого Эрика, Оли. Такая же самоуверенная выскочка. Такой же обиженный на весь мир ребенок.