Мятежный цветок

— Эй, извра… — я метаю на Эрика уничтожающий взгляд, прежде чем он заканчивает фразу. К тому же, мы сейчас сидим в кабинете бабушки. Ну, я сижу в кабинете бабушки, а Эрик на моей шее. Он облизывает нижнюю губу, а я закатываю глаза и откидываюсь в кресле. Мы ждем Джоан уже полчаса. И все эти полчаса я прокручиваю в голове план по уничтожению Эрика. — Не думай, Грей. Для женщин это вредно, — я пропускаю реплику мимо ушей и набираю в легкие побольше воздуха, после чего разворачиваюсь к нему и наклоняю голову набок. — Ты можешь помолчать, м? Ты опозорил меня перед всей фракцией, — тихо начинаю я, пытаясь не отрываться от его глаз, потому как мне сложно даются «непрерывные контакты», — И, Боже, Эрик, я не в лучшем настроении. — Думаешь, меня это интересует? — бросает он, после чего я разворачиваюсь обратно и качаю головой, как бы сама себе говоря «а чего ты хотела?». С минуту мы сидим молча. Я рассматриваю фреску над креслом бабушки, Эрик следит за мухой, и у меня, если честно, складывается впечатление, что все то, что он говорил насчет мытья унитазов в психушке — чистейшая правда. Он странный какой-то. — Ладно, Оливия, — причмокивает он, сведя брови к переносице, — Я искуплю свою вину. Обещаю. — Хочешь искупить — выступи на обеде с опровержением, — бросаю ему я, закинув ногу на ногу. — Нет, — грубо отвечает мужчина, от чего я ошеломленно выпучиваю глаза, все так же неотрывно смотря на гладиолусы на стене. — Тогда не приближайся ко мне, — выдыхаю я, ссутулившись. Для меня каждая секунда становится невыносимо мучительной. — Нет, — уголки моих губ приподнимаются. Это как-то радует, что ли, — Ты же сбежишь, так и не доехав до Бесстрашия, — мысленно проклинаю себя за наивность. К счастью, у беседы не будет продолжения, потому как в комнату зашла Джоан. Она обвела нас пристальным взглядом, покачала головой и присела в свое кресло, вытянув руки. И все так же молчала, буравя меня изучающим взглядом. А я смотрела на Эрика, который в свою очередь смотрел на Джоан. Вот такой замкнутый круг. Мне стыдно глядеть ей в глаза. — Ты изменилась, Лив, — наконец, произносит она, после чего я осторожно поворачиваю голову к ней. Она слабо улыбается. — И ты. Выглядишь посвежее, — киваю я, обхватив пальцами подлокотник. — То, что сказал он, — она кивает на Эрика, а тот ухмыляется, качнув головой, — Правда? Тишина. Я смотрю на лидера, а тот роется в своем телефоне. Очень вовремя. Эрудит под маской Бесстрашного. Конечно, не перед кем выпендриваться. Хоть какое-нибудь уважение бы имел. — Частично, — начинаю я, снова переведя взгляд на Джоан, — Я не беременна. Никогда не была беременна. И уж тем более, не связывалась с ним. Она опускает глаза, а я готовлюсь к худшему. Всегда, когда Джоан смотрит в пол и трет пальцами губы, она собирается с мыслями. Послышалась веселая мелодия, на которую мы обе повернули голову на Эрика, который активно пальцами что-то вырисовывал на экране. Он, что, серьезно? — Молодой человек, имейте хоть грамм уважения, — Джоан приподнимается, а Эрик отрывает взгляд от телефона. — Да тут целых тысяча грамм, а то и десять тысяч, — я кусаю нижнюю губу, с опасением переведя взгляд на лидера Дружелюбных. — Засуньте свои саркастичные шуточки куда подальше, — я и сама привстаю с места, — Пожалуйста. — Ну, если вы просите, — я носком ботинок ударяю Эрика по коленке, а тот лишь хитро улыбается мне. Идиот. — И про Кристиана тоже ложь? — мне кажется, или в ее голосе надежда? Думаю, мое молчание и смешок Эрика послужили ответом на ее вопрос. Она плюхается обратно, снова проведя пальцами по губам. — Мне придется украсть Оливию, — он убирает телефон в карман джинс, — Нам нужно устранить одних людей… — Моя внучка не будет участвовать в ваших планах, — как-то строго произносит Джоан, отчего я почувствала себя здесь лишней. Тут два действующих лица — Джоан и Эрик. И я тут, скорее, как связующее звено. — Я ее командир. И только из-за Макса я церемонюсь с вами, — Эрик наклоняется к столу и щурит глаза, — Мадам. — В первую очередь, Оливия — беженец. И она больше не принадлежит вашей фракции, юноша. И не обязана помогать. — Тут я решаю — кто принадлежит, а кто нет, — рычит мужчина, и я чувствую, как растет напряжение в комнате. Между ними и так отношения были не самыми теплыми. А сейчас? — Решает мой сын — кто лидер, а кто нет, — в принципе, я оценила ее ответ, если бы не одно «но». — Сын? — я развожу руками, тем самым привлекая внимания обоих. Джоан кусает губу, а Эрик ухмыляется. — О, он тебе не сказал? — Почему я узнаю об этом только сейчас? Снова неловкое молчание. Джоан прячет глаза. — А ты думаешь, почему ты все еще во фракции? Только из-за Макса. Это он тебя держит, — повторяет он свою реплику. Я слышала ее еще в самом начале этого «водоворота событий». — Почему? — я открываю рот и тут же закрываю его. Просто супер. В тебя влюблен твой младший брат, и ты оказываешься племянницей лидера Бесстрашия. Вот тебе семейка! А я уж думала, что Макс действительно хорошо ко мне относится. — Лив, — бабушка проезжает ладонью по столешнице. — Почему ты не рассказал мне обо всем сразу, Эрик? — дрожащим голосом извлекаю я, вставая с кресла. Я удивлена и подавлена. Это два состояния, которые для меня, как гремучая смесь. И я уже готовлю свой мозг к самому главному — последней стадии удивления. Шоку. Самое время шока. Выпасть в осадок. Разинуть рот. И офигеть до состояния атома, как выражается Праматерь. — Это не столь важно было, — отмахивается лидер. Нервоз. В районе диафрагмы образовался шар. Не столь важно. Разумеется. Я во фракции, так сказать, из-за хороших связей. Угу, бабушка тоже не промах. Попросила сыночка… Сыночка? Сколько же ей было, когда он появился? И почему я ничего о нем не помню? Это все алкоголь Грей. — А почему Макс не сказал мне, что ты похудела? — спрашивает сама у себя бабушка, и я удивленно перевожу взгляд на нее. — Как ты похудела? — Это не столь важно, — язвлю я, после чего жалею о своих словах, словив бабушкин укоризненный взгляд, — Мне помог мой…друг. Брови Джоан поднимаются высоко, и она готовится задать мне еще один вопрос, но очень вовремя звучат колокола, созывающие на обед. Пронесло.

***

Я рада, что что-то может заставить меня так грустить. Понимаете, я чувствую себя живой, я чувствую себя человеком. Раз мне сейчас так плохо, значит до этого было по-настоящему хорошо. Так что, я должна пережить плохое, как пережила хорошее. Наверное, это называется «чудесная грусть». Не считая одного «но» — времени, которое только усиливает влияние этой грусти на меня. Что самое лучшее болеутоляющее? Сигареты? Алкоголь? Чтение. Ты перемещаешься в другую реальность, в которой грусть наваливается не на тебя — на героя. Но ты читаешь про нее, испытываешь его эмоции на себе, и сам в реальном мире справляешься с этой грустью. Оно и отвлекает, и помогает. — Прекрати меня преследовать. Я могу хотя бы здесь побыть в одиночестве? — гневно шепчу я, отодвигаясь в самый дальний угол скамейки. — Ты выбрала неудачное место. В Бесстрашии библиотеки нет. А здесь есть. Намек понят? — Эрик берет с одной из полок книгу и присаживается напротив. Я молчу. Смотрю сквозь книгу и думаю о своем. За это время я не прочла ни страницы. Я просто думала. Думала. И угнеталась. Кому я выскажу все, что накопилось? Листу бумаги, который порву? Нет. Я не считаю это выходом. — Говори. Я поднимаю глаза с книги на сосредоточенное лицо лидера. — Чего? Это звучит слишком глупо. — Слушай, если ты решил… — Говори. Меня передергивает. С одной стороны я понимаю, что Эрик — не тот человек, которому можно доверить свои страдания. Но с другой, кто еще выслушает? Может, мне полегчает? — Я хочу в Бесстрашие, — ухмыляюсь я, положив голову на руки. Эрик качает головой. — Так рвалась в свою деревеньку, чтобы потом убежать обратно? Грей, если бы я знал, что любовь к фракции можно привить так, сделал бы давно с половиной бойцов. Я киваю, прикрыв глаза. — Хочу покончить жизнь самоубийством. — Зачем же самоубийством? У меня с собой пара ножей и пистолет. Я подавляю смешок и опираюсь подбородком о кисти рук, сложенные в замок на столе. — Я дура. — Поддерживаю. Открываю глаза и сталкиваюсь взглядом с Эриком. И я снова вижу сталь. Сталь в его глазах. Не льды. И это меня расслабляет. — Я переспала со своим братом. — Кто не без греха? Я улыбаюсь, покачав головой. Для Эрика мои проблемы — не проблемы. И это смешно. Как будто, он спит со своей сестрой каждую субботу. Не может человек так спокойно говорить о подобном. — Я в Бесстрашии благодаря дяде. — А я в Дружелюбии благодаря тебе. Тоже не менее унизительно. Рвано выдыхаю, плотно сжав веки. — И я хочу раскрыть душу психопа… Психотерапевту. Да, хочешь искупить вину? Побудь сейчас моим психотерапевтом. Меня волнует это молчание, наступившее внезапно. И я не тороплюсь раскрывать глаза. Я слышу шаги. И сердце замирает «Ушел?». Я горько усмехаюсь. Еще бы, думала, что останется? Ты глупая, Оливия. Открываю глаза и убеждаюсь правильности своих догадок. Он исчез. Как и исчезло мое желание читать. — Ладно, — я дергаюсь вбок, услышав его голос прямо над своим ухом. Разворачиваюсь к Эрику лицом. Он выглядит невозмутимо. Ну, почему бы и нет? — Психотерапевт должен гарантировать конфиденциальность, — щурю глаза я, присев поудобнее. — А виллу с бассейном он гарантировать не должен? Кому ты нужна, Оливия? — вскидывает брови Эрик, а я угрюмо киваю. Действительно. Воздух такой свежий и терпкий, что даже на языке ощущается горечь увядающей зелени. Начало сбора урожая. И я в библиотеке, находящейся прямо рядом с садами и огородами, атмосфера в которой не менее увядающая. В Дружелюбии книги начали выбрасывать давно. Однако оно процветает. Что-то с этой фракцией не так. — Я, — мычу я, опустив глаза, — Для меня это шок, понимаешь? Все это время я была рядом со своим братом, помогала ему, потом в постель затащила. И я даже не поняла, что это мой брат. Или Макс. Как я могла забыть своего дядю, м? Я люблю свою семью, как бы она со мной не обращалась. И я не могла забыть своего дядю. Не могла. И Дружелюбие. Я понимаю, что в Бесстрашие мне было тошно, но как я хотела вернуться сюда? Я схожу с ума? — Согласен, хотеть сюда нормальный человек не будет, — усмехается Эрик, а я продолжаю. — Я приехала. Да. Что дальше? Жить здесь? После твоего спектакля — и подавно не буду. Даже больше — я хочу, Эрик, хочу помочь фракции. Вернуться. Черт, да я даже умереть готова, чтобы эти убийства не совершались больше. Но меня мучает один только вопрос: что тащило меня в Дружелюбие? Эрик качает головой. И мне снова кажется, что он заинтересован в этой беседе. Но Эрик — актер. Маска психопата, маска интеллигента, маска хама. — И почему я узнаю о своей семье только сейчас? А бабушка «Как ты похудела?». Что мне ей сказать? Да так, бабуль. Втайне от тебя таблетки принимала, потом, когда стала частью Бесстрашия, операцию в Эрудиции сделала, ну, как-то так, ба. А так я воин, да. И сильная. Гордись мной. Эрик издает смешок. — И у меня депрессия. Просто… Шок, Эрик! Шок. У меня провалы в памяти, я ем за четверых, как беременная «хочу в Дружелюбие — не хочу в Дружелюбие», да еще и… Еще и… — я пытаюсь подобрать слова, а Эрик вытягивается и с опаской смотрит на меня, — Я с детства пью пиво. И удержись уж от своих ехидных комментариев! Это нормально! Хмель полезен! И я могла выпить целый бочонок! И не пьянеть, хотя я была тогда еще очень маленькой. Но, правда, его разбавляли для меня, — тяну я, прикусив внутреннюю сторону щеки, — А сейчас? Стакан пунша или виски — и я уже с тобой танцую и с братом со своим сплю. Фантастика! Повзрослела. Эрик молчит. Говорят, если замедлить дыхание, то время замедлится. А я пытаюсь дышать чаще, чтобы оно ускорилось. — У тебя с собой эти таблетки? — вдруг спрашивает Эрик, с напором во взгляде буравя меня. Я слегка удивлена, но все же ставлю перед ним баночку, которая сразу же оказывается в его руках. Я увлеченно смотрю на манипуляции, которые Эрик вытворяет с ней. Он сначала читает что-то, потом достает одну и долго крутит между пальцев. В конечном итоге, он разламывает ее пополам и содержимое капсулы оказывается под его ногтями. — Блять, — Эрик достает еще одну капсулу, но на этот раз раскрывает ее над столом. На столешнице образуется кучка из странных гранул. Я никогда не задумывалась над тем, что в ней. Ну, врач прописал — принимаю. Я медицине в Эрудиции доверяю. Но сейчас меня одолело любопытство. Что это за вещества? Или, вон та — самая крупная золотисто-молочная гранула, или эти крошечные серые. — Давно ты их принимаешь? — Эрик злобно сверкает глазами, а я шумно сглатываю. — Ну, с пятнадцати, где-то. Когда впервые бабушка попала в больницу, — Эрик щурит глаза. Мне продолжать? — Там меня проконсультировал доктор и сказал, что поможет мне избавиться от лишнего веса. — За какую плату? — Эрик опирается о стол и играет мускулами на руках. Думаю, непроизвольно. — Он сказал, что когда ему понадобиться моя помощь — я должна буду ему помочь, — уклончиво отвечаю я, на что Эрик вытягивает лицо в выражение «Вот идиотка» или что-то вроде этого. — А в чем дело? Эрик ворошит свой недоирокез. — Ты хоть понимаешь, что за дрянь принимала все это время? А в кучке веществ я узнаю знакомый цвет сыворотки для симуляции. Глаза в секунду становятся размером с боб. Вот тебе и таблеточки. Ты была марионеткой, Оли. Это даже хуже того, в чем тебя обвиняют.