«У меня с тобой был секс?»
Я отбрасываю телефон в сторону. Он ударяется об упругий матрас и отлетает еще на несколько сантиметров правее меня, после чего экран тухнет, и я готовлюсь к худшему. За стеной послышался грохот и чей-то кашель.«Нет.»
Я выдыхаю и падаю на кровать. Отпружиниваюсь и удовлетворенно улыбаюсь. Хвала небесам, это не произошло. Я сейчас в своей комнате в своем доме на своей солнечной улице, по которой, увы, солнечные зайцы не бегают, но зато лучи очень даже быстрые. Эрик забрал мои таблетки и вот-вот придет с результатами. Но-но, я уже забегаю в конец моего сумасшедшего утра, поэтому я собираю мысли в кучку, делаю глоток воды и начинаю свой безумный рассказ. Гм, начну с того, что после этого «открытия» в области «Познание странноватой натуры Оливии Грей», а именно странницы сто сорок пять, главы пятнадцатой «Как я начала новую жизнь», Эрик, отчего-то, стал ко мне относиться с подозрением, точно так же, как и в самом начале нашего сотрудничества. Разве что, более снисходительно. Луч света, возникший благодаря термоядерному синтезу, проделал путь в 150 миллионов километров, отразился в окне и фиганул мне прямо в глаз в 6:56 утра! Прямо перед звоном колоколов, от которых у меня мурашки по телу бегают. Выход в свет для меня — самое мучительное в жизни в Дружелюбии. Ведь Эрик все еще так и не признался, что его спектакль был просто спектаклем. Особенно та часть, в которой меня обвиняли в педофилии. Все тело болело, и я прокляла все на свете, а в первую очередь саму себя, что съела вчера так много — без таблеток мой желудок не справится с такой работой. Но мне даже обыкновенный кефир не дают, не то, что слабительное. И в моей дурной голове возникает довольно безумная мысль — два пальца в рот и дальше спать. А почему не дают? Потому, что у меня аллергия на молочные продукты. Да, как она вообще появилась? Черт его знает. Один только день без этих капсул — и я уже бодрая, как лимон, сытая по горло, как воробей, съевший весь хлебобулочный отдел, и чрезмерно позитивная от сыворотки мира, которая действует на меня теперь, как валерьянка на кота. В принципе, именно по этим причинам бабушка и Эрик вдвоем, да, вдвоем пошли к переходникам из Эрудиции выяснять рецепт, написанный на баночке. Еще бы, Оливия Грей наконец выспалась, довольна и так и цветет и пахнет! Никто этот почерк не понимает. А сейчас уже девять утра и я сижу со стаканом воды и активированным углем на своей кровати и пытаюсь развлечься за прочтением своих старых переписок.«А с кем-нибудь другим?»
Я делаю еще один глоток и слезаю с кровати. Не все ж мне в пижаме ходить. Открываю небольшой шкафчик и достаю оттуда свое старое желтое платье, в котором ходила последние месяцы в Дружелюбии. Мне было пятнадцать. А оно настолько огромное…«А я откуда знаю?»
Я улыбаюсь и натягиваю платье на себя. Что самое удивительное — в груди мне оно все еще в пору. Хотя, я и в детстве не была пышногрудой красавицей.«И вообще, к чему это? У тебя была такая иллюзия?»
Разумеется, бабушка рассказала Крису о том, что я все эти семь лет была под наркотиками. Да, она назвала это наркотиками. А он ответил, что всегда знал, что нормальные люди себя так вести не будут. Мда, любимый братец.«Ага. В палатке. Той ночью, когда мы сбежали.»
Я венчаю мое одеяние слишком свободным, поэтому в следующую секунду уже шарю руками по всем полкам в поисках ремешка или хоть чего-нибудь, что сможет придать этому балахону форму. Я его нахожу и на скорую руку повязываю на талию. В моем старом гардеробе, который бабушка хранила все это время, не было ремней, я в них не нуждалась. Я нашла атласную оранжевую ленту, которую мне заплетали на день Красного Мака. И мой внешний вид оказался вполне приличным. Широкие лямки, на которых платье держится, конечно, выцвели и выделялись на фоне всего платья, но выглядело это сносно. Своеобразный «мешок» над лентой я кое-как свела на «нет», и потуже затянула ленту на бантик. Подол платья был всего в паре сантиметров от пола. В принципе, я выгляжу довольно свежо. Может, это к лучшему — не принимать те таблетки? Чувствую себя на много лучше. Я завязала шнурки на берцах и улыбнулась себе в зеркале. О, да, Оливия. Ты взорвешь дизайнеров в Дружелюбии.«Я тебя не видел той ночью, если что. Я был с Диланом.»
Я удивленно изогнула бровь. — И что это за язык? — бабушка без стука ворвалась в мою комнату и замерла в изумлении, увидев меня в отражении, — Боже мой, Оливия. Сними эти… Эти… Сними их. Я сжала в руках телефон и отрицательно замотала головой. В проеме появился лидер Бесстрашия. — Оставь бойца в покое, бабуля. В ваших сандалетах от пуль не побегаешь. — Она никуда не поедет. Джоан сдержанно кивнула мне и прошла вглубь комнаты. — Ну? — протянула я, пальцами подняв подол платья и подойдя к кровати. — Это не английский. Они сказали, что это не английский, — Джоан развела руками и тут же сложила их у себя на животе. — Ну, стоило ожидать, — усмехнулась я, покачав головой. Вскоре, я словила на себе непонимающий взгляд бабушки, — Ну, их ведь создал умный человек. — Эрудит, — кивнул Эрик скорее самому себе, нежели подтверждая мои слова. — Я ведь могу посмотреть на этот рецепт? Бабушка кинула на Эрика быстрый взгляд, после чего плотно сжала губы. — Чем ты сможешь помочь? — лидер наклонил голову набок и оперся о дверной косяк. — Она в школе была отличницей, — Джоан перевела взгляд на меня, на что я ошеломленно выпучила глаза. — Но она этого не помнит, — озвучил мои мысли Эрик с недоброй усмешкой. — Зачем вообще кому-то стирать мне память? — Чтобы ты на испытании сывороткой правды не смогла рассказать о том, что совершила. Джоан возмущенно подняла плечи. — Какое право вы имеете обвинять мою внучку в подобном? Я прокашлялась, после чего потопталась на месте и прошагала к выходу из комнаты. — И все-таки, я посмотрю. Раз уж сейчас я чувствую себя лучше, чем в Бесстрашии, то, возможно, вспомню что-нибудь полезное. Я ведь больше не под влиянием, да? Эрик поднял на меня глаза и прищурился. Я не поняла, как расценивать этот жест. Просто шагнула за пределы комнаты. И вскрикнула, когда меня потянули за волосы назад. — Ты…- я возмущенно открыла рот, чтобы высказать Эрику свое недовольство, как увидела в его руках мою резинку. Я всегда хожу с хвостом. В Бесстрашии ты либо стрижешься, либо убираешь их, чтобы не мешали. Лидер покрутил резинку в руках. — Дружелюбные ходят с распущенными волосами, Лив. Тебе нужно влиться в толпу, а то так и останешься белой вороной, — бабушка наклонила голову набок. — Кто сказал, что я от этого страдаю? — я грубо взяла из рук Эрика свою резинку и натянула на запястье, как браслет. Эрик ухмыльнулся и подтолкнул меня к лестнице. Внутри остался неприятный осадок.***
Лестница противно скрипит, но я все так же шагаю по ней, совершенно не боясь того, что упаду. Я надеюсь на Эрика. Ну, как надеюсь… — Оливия, может, перестанешь вертеть задом? Я же не железный, — я останавливаюсь и приоткрываю рот, чтобы ответь ему колкостью, но чувствую, как подол моего платья за что-то зацепился. — А ты походи в этом балахоне, — прошептала я, выдергивая желтую ткань из-под подошвы сапог Эрика. Он промолчал, а я подобрала свою длиннющую юбку и прижала руки к груди. Так намного удобнее. Когда я настигла второго этажа библиотеки, то не обнаружила ни единой души. Странно, еще ведь не обед. Или уже? Ух, я потеряла счет времени. — Где они? Эрик проходит мимо и шагает вглубь комнаты. Я все еще стою на месте, с опаской вглядываясь в темноту третьего этажа. Мне кажется, или там кто-то есть? Па-ра-ной-я! Или ребенок заполз. — Эрик, — прикрикнула я, когда не обнаружила его в поле своего зрения. Ха, стоило отвести взгляд всего на пару секунд, а его уже нет. — Эрик, — повторяю я, шагая в самый центр библиотеки. Половица скрипит. Такое чувство, что здание вот-вот рухнет. Действительно, зачем реставрировать библиотеку? Лучше построим новые скотобойники. Неучи. — Ты меня вообще слышишь? — я нахожу его за самым дальним столом. Он стоит ко мне спиной. И игнорирует. Он, что, серьезно? — Эрик! — Слышу я тебя, — откликается, наконец, лидер, разворачиваясь, — Всё Дружелюбие тебя слышит. Лови. Я всегда боялась мячей. Когда я ходила в школу, то на уроках физического развития всегда стояла в сторонке, когда одноклассники набирали команду и играли в волейбол. Или судила. И, кстати, зря они меня недооценивали. Я очень даже ловко отбивала мячи. Но не ловила. Нет. Когда я видела летящий на меня мяч, то закрывала лицо руками и сгибала колени. Бах! Наша команда теряет очко. Грей на скамейку запасных, а на ее место ставят дохлика-искреннего. Так же, собственно, и сейчас. Может, из-за того, что я перестала принимать таблетки, или потому, что давно не участвовала в играх в Бесстрашии, но я снова ошарашено смотрю на летящую на меня баночку, а когда она падает неподалеку, едва не пробив в половице дыру, открыто игнорирую «Тупица» и поднимаю ее. — Не английский, да? — я не знаю, куда мне деться, поэтому сажусь на не менее скрипучий диван неподалеку от стеллажа с книгами. Я раньше любила сидеть на нем и читать тома. Раньше. Его даже с места не сдвинули. И торчит из-под подушек фантик от сникерса. Видимо, Эрик понял, что это риторический вопрос и так и остался стоять на своем излюбленном месте напротив окна. Телефон запищал, и я быстро юркнула рукой в карман.«Ты помнишь Розу МакМиллан?»
Конечно, помню. Ага. И каждого во фракции. Издевается? Меня это задевает. Не помню. Действительно не помню. Амнезия. Полная. Я жила совершенно другой жизнью. Разве это не может не пугать? — Говори. Приказы отдает? — Но я еще не прочла, — открываю рот, обнаружив, что баночка не на моих коленях, а рядом с моим бедром. Я даже не посмотрела на надпись. — Оливия, — сверкает он глазами. Иногда мне становится страшно, когда остаюсь наедине с Эриком. Только иногда. Раньше я была уверена, что он меня не тронет. Раньше. А сейчас меня в дрожь бросает только от одной мысли, что я могу просто не доехать до Бесстрашия. А что? Могу ведь. Как будто насквозь меня видит. И читает, как открытую книгу. Никогда не умела скрывать эмоции. А он этим пользуется. — Это тоже было иллюзией, — слабо улыбаюсь я, сжав в руках телефон. — Похож на экстрасенса или телепата? — Секса с Крисом не было. Вот теперь он кивает. Ох, и мне снова кажется, что он заинтересован в этом. В моих проблемах. — Но ведь все было так реалистично, — протягиваю я, отложив гаджет в сторону, и отвлекаюсь на рецепт. Ух, действительно не английский. Да и подчерк лучшего оставляет желать. — В подробностях, — тихо добавляю я, сощурившись. Кто так мелко пишет? — А я-то думаю, кто свистнул «Пятьдесят оттенков серого» из моего шкафа, — Эрик развязно улыбается. Пытаюсь не показывать своего раздражения и утыкаюсь в рецепт. Да, что же это за язык? Палочки, точечки, черточки. — Что, опыт по книжкам зарабатывал? Фантазии на новые позы не хватает? — в его же манере отвечаю я, оглядываясь. Похоже, он удовлетворен моим ответом. У нас, что, урок колкостей? Да я, вроде, остра на язык, куда больше? За такие вещи меня даже из Дружелюбия выпрут. Тут поколение интеллигентов и добряков. — А зачем ты спрашиваешь? — неужели, камешек запрыгал по грудной клетке, а? Гранит тяжелый, с места сдвинуть сложно. — Ты бы работать не начала, пока не рассказала, — обидно. Все делает с какой-то целью. И самовыгодой. Фыркаю. А он прав. Зато теперь хоть настроиться могу. Палочки, точечки, странные буквы. Это вообще человек писал, или я под влияние инопланетянина попала? — Ну? Щурюсь. Что-то знакомое. То ли подчерк, то ли слова. Не понимаю. — Не дави на меня. Похоже, звучит это по-детски глупо. Эрик издает смешок. Напрягаю плечи, подаваясь вперед. Думай, Оли, думай. Не просто же так ты вызвалась. Интуиция. Шестое чувство. Ты же была отличницей. И ты единственная контактировала с этим доктором. Палочки, точечки, черточки. Странные буквы. Как будто намешаны все языки мира. Все. — Похоже на французский, — осеняет меня. Эрик трогается с места, но не спешит сесть рядом. Гордый. — Гений. Мы пытались прочесть. Это не французский. А я упертая. Случайно, не овен? Да, нет. Стрелец. Мотаю головой и встаю. Так. С новыми мыслями. Силами. Точечки, черточки, палочки. И странные буквы. Однозначно французский! Зуб даю. Нет, даже два даю! — Это старофранцузский, — резко восклицаю я, от чего, кажется, испугала рядом стоящего Эрика. — Ты знаешь старофранцузский? — с подозрением приподнимает бровь он. — На современном французском мало хороших поэм. Удивила? Да. Толстушка из Дружелюбия знает иностранный язык. Хорошо знает. И чего меня в воины тянуло? Была бы сейчас доктором наук. — Ты и раньше в Бесстрашии его знала? — Ага. — Фантастика. Поднимаю на него глаза. Все такой же невозмутимый. Неужели, это сказал Эрик? И, вроде, все потихоньку встает на свои места. Узнаю некоторые слова. Больше эти точечки и палочками не кажутся странными. Это же апострофы и буквы. — Le premier ordinateur*…Компьютер? — топчусь на месте, несмело бегая глазами по строчкам. — Читай все. — Я тебе не гений. — Да уж знаю. Недовольно морщусь. Из нас двоих старофранцузский знаю только я. Не в совершенстве. Но даже француз не знает в совершенстве старую версию своего языка. А этот американец… Этот… — Самый первый компьютер. L'Épinette_Jake_38**? Это, что, логин? Эрик заглядывает за мое плечо. Когда он успел оказаться за мной? — Ты точно перевела правильно? — он насмехается надо мной. — А ты точно не знаешь этот язык? Эрик хмыкает. Прямо мне в ухо. — А в чем проблема? Обходит меня и изумленно вытягивает лицо. — Самый первый компьютер сломан. И утерян. И никакого «скайпа» на нем в помине не было. Бредятина. С каждым разом все запутаннее и запутаннее. — Есть еще, — опускаю глаза я, вновь хмурясь, — Всё совершенствуется. Все совершенствуются. Всё сломанное чинится. Все падшие восстают вновь, — закончив за упокой, мое лицо принимает выражение кислой мины. Этот доктор издевается. — У меня есть сомнения насчет твоих навыков переводчика. Игнорирую его фразу. — И что это значит? — трясу головой, смахивая пряди с лица. — Афракционеры. — непонятно откуда появляется Фор. И эти двое поняли друг друга. Эрик кивает парню и метает молнии в его сторону. Похоже, одна я не догоняю. — Идем к афракционерам. Все пути ведут к ним. Надо проверить, — из-за лестницы появляется голова Трис. _________ * Самый первый компьютер. ** Спинет_Джейк_38