Мятежный цветок

Я много тренировалась, и все у меня было чувство, что мне нужно, как говорится, держать себя в руках. Ночью, раздеваясь, я нарочно посвистывала и напевала, но вдруг, как трусливый ребенок, вздрагивала от легкого шума за спиной, от шума джинс, соскользнувшего со стула. Собственно, я не считаю себя взрослой. Совсем. Большой ребенок. И я, как большой ребенок, который боится одиночества и во-о-он тех подозрительных чуваков за мусоркой, шла почти вплотную с Эриком. Мы вошли на территорию к афракционерам метров сто назад, а нас до сих пор не заметили. Ну, или не напали, или как там они делают это с чужаками. — Зачем ты сделал это? На мое удивление, Эрика не прошлось одергивать и недовольно сводить брови к переносице в ожидании ответа. Он просто замедлил шаг и повернул ко мне голову, даже слегка наклонил, прищурившись. — Что именно из того, что я сделал, зачем? С секунду я находилась в легком шоке от его ответа, но вовремя привела себя в чувства и, как только мы настигли двери странного грязного, исписанного граффити и всякой не очень-то не сатанической символикой в перемешку с древнеегипетскими рунами, двухэтажного здания, я повела плечами и задержала дыхание, прежде чем шагнула внутрь. Странная привычка. Может, я боюсь токсичных газов, или благовоний афракционеров, или же пытаюсь дышать не так часто, чтобы остановить бешеное сердцебиение. И это распространяется не только на темные, наполненные сырым, даже прокисшим воздухом, заброшенные здания. То же, и когда сталкиваюсь взглядом с идущем навстречу человеком. Словно, он, как Алек из Саги Стефани Майер, сможет вдруг обездвижить меня газом, а потом навредить. Да, трудновато легко относиться к людям, когда всю свою сознательную жизнь ты была изгоем и посмешищем. Да, именно всю. — Почему перешел в Бесстрашие, а не остался в Эрудиции? Я говорю это довольно тихо, но мой голос отскакивает от стен и настигает не только уши нас двоих, но и Фора, Трис и Эмбер. Я поняла это, как только они резко повернулись ко мне и выражением лица напомнили котов, впервые увидевших воду. С одной стороны, страшно, а с другой интересно. Но чаще всего, страх пересиливает интерес. И я понимаю это. Эрик довольно необычно отреагировал на вопрос о его жизни до инициации. — Оливка, то, что я плел про наши высокие духовные отношения в твоей деревушке — только способ поиздеваться. Ни доли правды в этой шутке нет. Я морщусь. Да, спрашивать и получать один и тот же ответ все время — в моем стиле. Но если пытаться, то рано или поздно можно задолбать человека до такой степени, что он буквально выплюнет свою историю на тебя. Я не хочу этого. Совсем. Слюна у Эрика ядовитая. Ребята отворачиваются, явно расслабившись. Еще бы, кому хотелось слушать истории от Эрика? А что? А вдруг? Хотя, они наверняка свободно вздохнули от отсутствия новой перепалки между нами. Я одернула свитер и опустила глаза. Одежда в Дружелюбии оказалась еще более специфической, чем я ожидала. Все, чем меня наградили перед нашим походом — это зеленым свитером крупной вязки с ананасами и бананами, джинсовыми шортами, которые едва ли заметны под длинным верхом, и паре ярко-розовых гольф. Выглядит очень смешно и очень позитивно. Да, я и без того раздражала всех своим позитивом, а теперь еще не только словесно его распространяю, еще и зрительно. День как никогда удачный. Раздаются пара щелчков, как будто перезарядка ружья или что-то вроде, после чего огромная лампа над нами загорается, а взору предстают человек десять, причем совершенно безоружные. Но от этого не менее пугающие. У половины из них пирсинг и тату во всех, где только можно, местах, почему я напрягаюсь и пытаюсь нащупать нож в заднем кармане. Судя по всему, это и есть те самые нарушители порядка в Бесстрашии, которых выдворили еще лет пять назад, как только я прибыла на инициацию. Я помню каждого. И помню то, как они поздравили меня с днем рождения. — Держись сзади и не тявкай. Я остановилась от такой фразы, и так и осталась стоять на месте, пока не увидела широкую спину лидера, скрывшеюся за очередной дверью. Я одна. В помещении с головорезами Бесстрашия. Но они не скалятся. Просто осматривают меня с какими-то глупыми ухмылками. — Оли, какая встреча, — вот его, черт возьми, я совсем не помню. Того шатена с длинными волосами, собранными в хвост, я помню, и очень даже помню, а его нет. — А ты, собственно, кто, парень? Да, я совсем не понимаю фразу «не тявкай». Но Эрика здесь нет и… Я нахмурилась. Именно, Эрика здесь нет и защитить меня некому. — Стоило мне заступиться за тебя перед лидерами, как ты забыла это? Был прав. Жалкая. В голову ударяет что-то тяжелое. Ртуть. Да, наверное, по ощущениям схоже. Течет медленно, но уверенно, и как только настигает мозга, падает в пропасть из бесконечных извилин и микротрещин. — Тео? Он кивает и переминается с ноги на ногу. Что-то заставляет меня вдруг дико захотеть обнять его, как я вдруг вспомнила нашу последнюю беседу. И то, как я после этого отходила. — Я думала, ты знаешь, что убийца не я. Я просто…просто… В горле застрял ком. Действительно, а кто я? Я глазами бегаю по голым (на удивление) стенам помещения. Никакого вандализма. Чисто и даже как-то слишком чисто. Голые стены. Голые полы. Голая я, под их изучающими взглядами. Так и не решилась продвинуться ни на шаг. Так и стою в дверях, содрогаясь от шума за спиной. — Ты просто глупая деревенщина, которая забыла своего лучшего друга. Я сначала удивленно смотрю на него, раскрыв глаза. От милого мускулистого парня, сравнимого с суперменом, не осталось ничего. Ни даже роскошных волос. Он побрит. Не налысо, конечно, но то, что у него на голове — этот странный дикий ежик, трудно назвать привлекательной прической. На теле появились новые татуировки. Символика. Латынь. Даже глаза изменили свою форму, кажется. Но после, как только я ловлю на его лице приветливую улыбку, сразу же преобразившую его хотя бы немного, но в знакомого мне шутника, наклоняю голову набок и уверенным шагом направляюсь в его сторону. Сначала в его глазах удивление. Не удивлюсь, если выражение моего лица непроницаемо. А это чаще всего и пугает в людях. Потом он вдруг сощурился и поджал губы, слегка отступив назад, словно, готовясь к броску, и наконец делает пару шагов навстречу, заключая в объятья. Я смыкаю свои руки у него на шее и носом утыкаюсь в висок, как только он отрывает меня от земли. Кто-то в толпе сдавленно смеется. Кто-то закатывает глаза. А кто-то громко выказывает свое отношение к японской кухне, словно, не замечая нас. А это довольно трудно. Мы неслись друг к другу, как Марти и Алекс из Мадагаскара. — Зачем же ты сделал это? Зачем признался? — Потому что я сказал ему. Я отрываюсь от колючих жестких волос друга и поднимаю взгляд на толпу. Сердце екает, и я пытаюсь высвободиться из объятий Тео, но тот держит. Упрямо. Собственнически. Недолго. И с промежутком в секунды две я натыкаюсь на новое тело. Теплое, мускулистое, жесткое. Живое… — Рик. Чувствую, как он сдавленно хохочет мне в макушку. — Боже праведный, ты здесь. Подтягивает меня к себе. — Ты жив, черт возьми, жив. На этот раз Аларик заливисто смеется, носом зарываясь в мои волосы. Самые яркие вспышки радости у нас возникают от самой неожиданной искры. Даже, пускай, и не положительной. Он рукой проводит по моим волосам — А ну отошла на метр от бойца, Грей. Не хватало мне его еще отмывать от твоих слюней, — довольно громко произнес Эрик, по-видимому, подходя к толпе. Аларик поджал губы и отпрянул.

***

— Так ты знал, что он останется жив? — Иди нахуй. Тео издал смешок, нагоняя меня. Аларик ухмыльнулся, все так же плетясь в хвосте толпы. Фор сделал вид, что не услышал его, а Трис и Эмбер оглянулись, саркастически изогнув брови. Я не знаю, куда мы идем и зачем мы туда идем. Впрочем, я всего лишь солдат. Воинская единица. Одна из тысячи. Я же всего лишь была под влиянием странного доктора и меня требуют на переговоры для освобождения пленных. Да, просто пешка. Ох, так относятся ко мне, словно у них есть лишняя скляночка оборотного зелья, и они прикинуться мной, чтобы все не вышло из-под контроля. А у меня в крови выводить все из строя. И компьютеры, и людей… Но я действительно удивляюсь грубости Эрика. Вроде, не косячила сегодня. — А без грубости? — Иди нахуй, пожалуйста. Я даже остановилась, переваривая его ответ. И тут же нагнала. — Я не это имела… — Не соизволите ли Вы, милостивая государыня, обрадовать меня своим визитом нахуй, пожалуйста. Кто-то прыснул от смеха, а я остановилась. Опять. И на этот раз надолго. Настолько, что видела спину самого последнего — Аларика, как мошку. Как муравья. Отстала, наверное, метров на пятьсот. Они отдалялись. И я дрожащими руками пыталась ущипнуть себя, но все никак не могла нащупать кожу. На спине Тео дракон. На. Спине. Тео. Дракон. Дракон. Как в моей иллюзии. Тело Криса чистое, как пергамент. Щурюсь, пытаясь сопоставить все. Криса не было в ту ночь со мной. У него нет тату. Меня никто не видел. На спине моего друга дракон. Причем, его нельзя спутать ни с чем другим. Тату, это как отпечаток пальца. Неповторимо. И это заставляет меня напрячься. — Грей, твою ж мать, быстро повернула шило в своем заду и ускорилась!

***

Всю дорогу я рассуждала о своем. Да, что там. Я весь день, словно чужой жизнью живу. Со стороны вижу себя, ребят. И постоянно запинаюсь, если меня о чем-то спрашивают. Вроде, из-под влияния я выбралась, сыворотка мира во мне выветрилась, не брызжу слюной позитива, как обезумевший бульдог, а все равно что-то не то. Эрик, пока мы шли, ни разу не удостоил меня взгляда. Что-то не то. — Трис и Тео со мной, — Фор кивнул в сторону парковки для автомобилей, и тут же скрылся в темноте. Я вновь свела брови к переносице и последовала за тремя фигурами, идущими, как и обычно, далеко впереди меня. — Пойдем, Эмб, — Рик схватил девушку за локоть и потащил в сторону подземного перехода. Ноги гудели… Эрик же просто тараном понесся в сторону главных дверей, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. — Почему мы в Искренности? — О, да ладно! Я едва ли не споткнулась о ступеньку, когда заметила краем глаза, что Эрик остановился и обернулся на мой голос. — Соизволила-таки напрячь извилины и спросить. Нет, от его грубости я не отвыкла. Я отвыкла от его взгляда. Холодного. Нет, Оливия. Это даже не льды, как в начале тренировки новичков. Это полнейшая Антарктида. Словно, он вдруг узнал что-то очень важное для него, чему не позволила случиться я, и вдруг возненавидел всем сердцем. Всей душой, ведь глаза — зеркала души. — И все же? Эрик хмыкнул. — Компьютер перекупил глава суда. Там была какая-то начальная версия детектора лжи. Или что-то вроде. Меня устроил этот ответ. Коротко, ясно. И без мата. Дверь в здание тихо отворилась, и я медленно перешагнула, держа перед собой вытянутую руку. Здесь еще темнее, чем на улице. Шаг за шагом, я не заметила, как пробежала вслед за лидером несколько этажей по лестнице. На стенах висели портреты судей, юристов, контактные данные, дипломы о получении высшего образования, самые сокровенные секреты членов фракции. Дикость, да и только. Я бы не смогла жить здесь. Даже всего лишь 16 лет. Я остановилась, почувствовав, как лезвие ножи поддернуло ткань джинс, чуть не впившись от постоянного движения в ягодицу. Схватилась за периллу, пытаясь поправить его, и словила гневный взгляд Эрика, по губам прочитала «Грохнешься — оставлю здесь». Очешуенный командир. Плюнув на нож, я продолжила свой забег по лестнице. Почему у меня такое чувство, что мы проникли в здание без спроса? Ну, без ордера… Без разрешения! Да ладно, Оли. Только додумалась? Прекрасно. У меня даже оружия нет никакого. Я настигаю Эрика возле резной двери. Он копается в карманах. А я сминаю свитер. Бамц! Я резко разворачиваюсь, смотря на упавший предмет. Ох, здорово. Нож прорезал карман насквозь и вывалился. Всплескиваю руками. Бах! Ваза на постаменте рядом со мной встретилась с холодным полом, от чего Эрик вздрогнул и медленно развернулся, кусая губы. Дверь со скрипом раскрылась, и я ощутила, как мое запястье что-то сжало, а потом? Потом я оказалось в пыльном помещении, от чего нос сразу защипало. Может, на интуитивном уровне, а может просто по зову разума, я тут же ринулась в центр этого хранилища антиквариата и попыталась найти хоть что-нибудь похожее на компьютер. Хотя бы в чем-то оказаться полезной… Честно сказать, это было гораздо проще, чем я предполагала. Он стоял в самом центре, как что-то значимое, что-то выделяющее его из всего этого хлама. Пыльные стеллажи с книгами, пыльные горы всякой старинной посуды и куча мебели. Все в пыли, все светлое. А белый сводит с ума… — Нет источника питания. Эрик, судя по моему, может не далеко идеальному слуху, остановился в паре шагов. — Предлагаешь тащить эту махину к афракционерам? Я уловила в его голосе сарказм. Действительно, этот компьютер был совершенно не таким, как его намодернизированные сородичи. Он был единый. Литой. Как панель управления. Только толще и, вероятно, тяжелее. — Может, можно присоединить к нему переносной? Эрик сделал еще два шага и снова остановился. Может, задумавшись, а может, чтобы драматично посмотрев на меня, всплеснуть руками и сказать, что он предвидел это. Но… Он все же думает. О таком, видимо, он не подозревал. — Стоит вер… Дверь захлопнулась.

***

Солнца уже давно не видно. Персиковая полоска над горизонтом уже настолько тонкая, что едва заметна. Эрик расположился в пыльном кресле, изредка поглядывая на разрядившийся телефон. Мой остался в Дружелюбии. За час до этого был закат. Красивое явление. Но грустное. И потом, давай говорить честно: сколько времени можно смотреть на закат? И кому нужно, чтобы закат продолжался целую вечность? И кому нужно вечное тепло? Кому нужен вечный аромат? Ведь ко всему этому привыкаешь и уже просто перестаешь замечать. Закатом хорошо любоваться минуту, ну две. А потом хочется чего-нибудь другого. Уж так устроен человек. — Они успели прочитать сообщение? — Да. Эрик поднимает на меня глаза лишь на секунду, словно проверяя — здесь я или же успела ускользнуть до того, как дверь захлопнулась. Да, мы насильно сидим в этом уже темном, пыльном, душном помещении. Часа два, если не больше. Отмычек нет, ручки изнутри нет. Ну и зачем этому главе суда такое помещение? Он сюда лет сто не заходил, точно. Эпичности бы еще добавили десятки скелетов на диванах. Ох… — Они ведь придут за нами? Удивительно, как за эти часы я из пофигистичной компаньонки превратилась в трезвомыслящую сокамерницу. Они ведь могут не прийти. И это давит. Сильно давит на голову. Руки скользят вверх по свитеру и останавливаются на уровне талии. Даже не столько холодно, сколько тоскливо. — За тобой. Я слышу скрип старой мебели и поворачиваюсь на звук. Эрик распластался в этом бедном маленьком кресле, как великан в бассейне. — Ты ведь лидер. Они обязаны помочь тебе. — А ты их друг. И они обязаны помочь тебе. Это было необычно — осознавать то, что будь здесь на твоем месте кто-нибудь другой, творивший точно такой же беспредел во фракции — их бы оставили. Наплевали бы на этот компьютер и просто отправились на переговоры. Ведь узнать о таблетках была инициатива Эрика. — Я бы вернулась за тобой. Он снова поднял на меня взгляд, но на этот раз продержался гораздо дольше. Эрик — странный человек. Эмоции в его глазах меняются со скоростью света. Только вот взгляд редко изменяется. У него вечные широко распахнутые, полные гордости и чувства собственного превосходства глаза. Сейчас же он явно забыл надеть очередную маску. В глазах вновь появилась жидкая сталь за место непроницаемых льдов. — И вовсе не потому, что ты мой командир. Даже будь это не так… Не отрывая от меня глаз, Эрик поднимается и словно мнется на месте, но все же опускается рядом на пол, оперевшись локтями о колени. Он сидел близко. Слишком близко, отчего по левому бедру пробежали мурашки. Он теплый. Непроизвольно облокотилась об него плечом. — Тест показал на Бесстрашие. Другого выбора не было. Я сначала напряженно сощурилась, вдумываясь в его слова, а после удовлетворенно кивнула. — А мне в Дружелюбие. — Я знаю. Я отрывисто задышала и наклонила голову набок, от плеча Эрика, взглянув на черные берцы. Прятала глаза, может. — Ты была бы классной мамой, кстати. Такая фраза повергла меня в шок. Глубокий. Я сразу же оторвалась от пересчитывания царапин на коже и удивленно уставилась на лидера. — Почему? — Ты умеешь читать книги. С расстановкой, с душой. Как надо. На секунду мне показалось, что губы Эрика дрогнули в улыбке. Но лишь на секунду. — Для детей это важно. Я прикусила нижнюю губу, задумавшись. Полезные привычки должны появляться с детства. Кто прививает их? Близкие. Бабушка не читала мне книг, она вообще редко желала мне спокойной ночи и целовала в лоб. Она была хорошей бабушкой. Она заботилось обо мне, помогала с уроками, давала урок дыхательных упражнений. Но не целовала в лоб и не читала книг. Да и неважно это было для меня. Она привила ко мне такую привычку, как слушать людей внимательно, анализировать их проблемы, как свои собственные, радоваться за них, как за себя. — Я думаю, рано. Эрик опустил взгляд на мой свитер и усмехнулся. — Потому что ты сама еще ребенок? Хмыкнув, я активно закивала, не скрывая полуулыбки. — Да. Да, конечно. Ребенок должен появиться в семье. Чтобы у него были оба родителя. Зрелых родителя. Чтобы они относились к нему, как к сокровищу. И любили целиком и полностью. Просто так. Лидер снова заглянул в мои глаза, явно что-то обдумывая. Или вспоминая. Он знает про меня все. Абсолютно. Может, поэтому и пытается сострадать? Детские травмы, как привычки. Не забываются. — Да и не думаю, что сумею найти достойного мужчину. Их вообще сейчас мало. — Ты придирчивая? На этот раз я могу стопроцентно сказать, что уголки его рта приподняты совсем не в усмешке. Улыбка! — Он должен быть уверенным в себе мужчиной. Храбрым. Благородным. Чтобы за ним, как за каменной стеной. И чтобы читал ребенку рассказы. Стивена Кинга. А потом нес его, боящегося каждого шороха, к нам в постель и мы бы втроем засыпали, тесно прижавшись друг к другу. Эрик покачал головой, оперевшись виском о стену. — Ты никогда такого не найдешь. — Не сыпь мне соль на рану. Он усмехается, облизнув нижнюю губу. — У тебя настроение меняется чаще, чем ты вздыхаешь. Эрик подавляет смешок, поворачивая голову прямо и прикрыв глаза. — Хочешь сказать, я обидел тебя? — За пять лет привыкла. Отпускаю свитер и вытягиваю руки перед собой, сжимая в кулаки. — Я импульсивен, думаю, ты должна была заметить за это время. — Твоя главная проблема. Эрик хрипло смеется и вновь поворачивается ко мне. — Не думаю. С секунду я пытаюсь придумать какой-нибудь едкий комментарий по поводу его самовлюбленности, как чувствую, что он рукой ныряет между мной и стеной и поворачивает к себе, чуть ли не прижимая к бедру до боли в костях, и тянется к моему лицу. Быстро. Даже не смотря на мою реакцию. Почти невесомо касается моего лба своим, проводит кончиком языка по нижней моей губе и, поймав мгновение, когда я вдыхаю поглубже, захватывает верхнюю губу, держит полсекунды, и запускает руку в волосы. Может, от шока, а может из-за холодного шока, я, как истукан, уже второй раз не могу ответить. Похоже, это ничуть его не задевает. — Говорил же, что одежда из твоей деревушки для бойца непригодна. Ни черта не греет. Он все еще находится критически близко к моему лицу. Я от досады поджимаю свои губы, и неловким движением утыкаюсь холодным кончиком носа в его губы. Эрик сдавленно смеется. — Могла бы просто попросить. Он снова касается моих губ, но на этот раз без предварительной нежности. Собственнически смял сначала верхнюю, потом нижнюю и углубил поцелуй. Пожалуй, это один из тех разов, когда я была рада этой его импульсивности.