Шаг в неизвестность

От лица Усаги Мне страшно. Я никогда не знала, как правильно относиться к грозе. Многих пугало это буйство стихий, вспышки белого света и зигзаги, от которых становилось светло, как днем, а я... не представляла, как нужно. Порой и меня накрывал страх от молний и ужасного грохота, тогда я пряталась под одеяло, дрожа, как котенок. А иногда стояла и восторженно смотрела на злое небо, ощущая какое-то почти благоговение от угрожающей красоты происходящего. Грозу можно было понимать по-разному... или неправильно. Сегодня бушевала буря. Этой ночью она не стихала, начавшись ещё с вечера. Почти каждую секунду небо озарялось молниями. Всполохи света резали глаза, отражаясь бледными бликами на стенах комнаты. Эти блики были похожи на свет автомобильных фар на потолке, когда мимо проезжала машина, но они были гораздо холоднее. И, несмотря на то, что от вспышек молний было светло, как днем, не стоило находиться на улице в такой час. Даже на машине. Был праздник и у ветра. Яростно, мощно, не жалея себя, он ударял по деревьям, с каким-то остервенением хлестал мокрые ветки, сметал громадные капли прямо в воздухе, так подвластном ему. Асфальт больше не напоминал себя: громадные лужи покрылись рябью, сияющей во вспышках бледно-фиолетового света. Вода, гонимая штормовым ветром, превращала большую часть асфальта в быстрый, сияющий, серый водопад Даже в буйстве стихии есть что-то невероятно красивое. И в громадных каплях дождя тоже. Я стою, боясь приложить руку к холодному стеклу, и меня переполняет благоговение. Капли падают с неба сплошным потоком, это напоминает прозрачную стену, которую так легко разрушить. Крохотные части дождя стекают по обратной стороне оконного стекла, быстро вырисовывают свои загадочные узоры и исчезают из поля зрения при очередном всполохе. Новый раскат грома звучит насмешливо. Мне кажется, что кто-то там, наверху, смеется над нами, людьми. Смеется громким, низким, раскатистым смехом – и этот смех отдается у нас в ушах грозным эхом, доказывая, какие же мы всё-таки беспомощные... От грома становится жутко. Я сажусь на кровать, подбирая под себя ноги. Очередной раскат такой громкий, что аж уши болят. Чибиуса всё ещё сопит на самом краю моей кровати, но щурится от вспышек молний и усиленно шарит ладонью по уже остывшей после моего тепла простыни, желая кого-то там найти. Что она вообще здесь делает?! Ночью мне стало теплее, чем обычно... сквозь сон я почувствовала чье-то движение: кто-то аккуратно приподнял одеяло и спрятался под ним с головой, свернувшись в калачик. На минуту мне показалось, что эта Луна... только моя кошка выросла: теперь её голова была на уровне моей груди, а лапы – где-то рядом с коленями. Правда, я так и не проснулась от этого беспокойства. Рука сама нашла что-то гладкое, я, кажется, гладила его, уверенная, что это – мягкая шерстка Луны. Оказалось – волосы Чибиусы. Но понять что-то не давало теплое дыхание, от которого становилось очень хорошо. Я проснулась от грохота за окном. Резко села – и только тогда разобралась, кто же это был. Чибиуса лежала всё также, свернувшись в калачик, и у меня почему-то не поднялась рука разбудить её и вытолкнуть из своей комнаты. Я слишком мягкая для этого... правильно, ведь это только я могу думать, что Чибиуса – ещё ребенок, поэтому нельзя обращаться с ней так грубо, как она со мной. Чибиуса нахмурилась, что-то пролепетав, и от ещё одной вспышки молнии проснулась, садясь на кровати и тря кулаками заспанные глаза. Самое время, чтобы поговорить. - Что ты здесь делаешь? - Мне было страшно, Усаги, - она почти виновато опускает голову, и я поражаюсь: неужели это – моя сестра? Та самая нахальная и гадкая девчонка. - И?.. - Я всегда боялась грозы. - А мне какое дело? - Я думала, что ты... ты закрывала собой от вспышек молний. Рядом с тобой было спокойно. - Неужели? - Да, - Чибиуса кивает, сжимая в свой кулачок (и мне почему-то кажется сейчас, что он какой-то маленький) часть простыни. – Мне страшно, Усаги. - Ну и что? – я злюсь. Кричала бы на неё, на эту нахалку, если бы не ночь. – Ты считаешь, что можешь много лет обзывать меня дурой, отравить мою кошку, отобрать у меня любовь мамы, переманить всех моих друзей, оскорблять меня – а потом вот так вот прийти и уснуть рядом со мной? И я должна сказать, что ты очень хорошая и отныне мы будем дружить? Не слишком ли ты любишь себя, а, Чибиуса? Она не смотрит мне в глаза. - Мне нельзя остаться до утра? - Нет. Чибиуса осторожно слезает с кровати, засовывая ноги – я знаю – в милые синие тапочки с розовыми кроликами. Это у нас в семье какая-то отличительная черта: мы любим кроликов. Я стою и спокойно смотрю, как она уходит. Мне не хочется плакать или остановить её – ничего подобного. Я равнодушно поправляю немного измятую простыню и ложусь, укрываясь одеялом и поворачиваясь к окну спиной: не хочу больше, чтобы мне в закрытые глаза вспыхивали молнии. От этого плохой сон. Мне ничуть не жаль из-за того, что я её прогнала. Чибиуса не заслужила к себе хорошего отношения. Буря не собирается униматься. Под неё хорошо думать о замедлении. Не спится. Чибиуса вовсе не имеет к этому отношения, просто не так легко уснуть после получаса бодрствования, когда глаза то и дело слепил бело-фиолетовый свет. Я боюсь. Одно это слово до сих пор вызывает у меня приступ паники, когда некуда спрятаться, но хотелось бы проснуться, как, управляя своим сном, можно на ранних стадиях выбраться из любого кошмара. За-мед-ле-ни-е... Растягиваю по слогам, но никак не могу привыкнуть. Умирать – это всегда страшно. Гибнуть мучительно – ещё хуже. А у меня назойливое чувство, что недолго ещё жить. Не верится, что конец света будет медленным, растянутым, как раскатывают кусок теста до тончайшего слоя по деревянной доске. Такой сильной бури я не видела очень давно... мне совсем не хочется думать о том, что значил этот поступок Чибиусы. Ничего не кончится – я понимаю это так отчетливо, что становится ещё больнее. Возможно, впервые в жизни я ощущаю себя настолько наивной и глупой. Как можно бояться того, чего не исправить? Это как бояться экзаменов, от которых не уйти, как мечтать об остановке времени, чтобы застыть в том миге, который тебе так нравится... Я хотела бы быть очень сильной, волевой. Может быть такой, как Харука – я даже не знаю, кого ещё привести в пример, на кого ровняться. Мне очень страшно.