Промах

      Джон лежит в своей кровати, свернувшись в клубок под одеялом. Старательно посапывает носом. Глубоко, ровно, имитируя дыхание спокойно спящего человека. На самом деле это дается ему с громадным трудом, но он не может позволить себе такой роскоши - впадать в панику. Нет, даже не так. Если Джон хоть на мгновение собьется с самим собой установленного раз и навсегда ритма, то дверь через мгновение распахнется, и гибкая невесомость опуститься рядом с ним на кровать, прижимая к себе, оглаживая плечи, успокаивая, потом осторожно повернет к себе лицом, так, что нос уткнется куда-то в подключичную ямку, пробежит сильными, музыкальными пальцами вдоль позвоночника, находя именно те точки, которые у Ватсона отвечают за мгновенное возбуждение, изогнет нечеловечески красивую шею и, прикусив кончик уха, примется ласкать, требуя все большего и большего, и Джон, конечно, опять не выдержит и позволит себе раствориться во всем этом урагане без остатка, позволит нежному яду желания отключить инстинкт самосохранения и вновь отдаст всего себя, чтобы утром проснуться в капкане рук и ног, выскользнуть на свободу и, малодушно закрывшись в ванной, стоять под тугими холодными хлесткими плетьми воды, сам себя наказывая за очередную слабость, хотя это вряд ли поможет ему потом. И Шерлок, конечно, опять почувствует сбой в системе обороны Ватсона, и дверь послушно распахнется перед хозяином, и он, ругая Джона последними словами, будет растирать окоченевшее тело под горячей водой и снова целовать, целовать, целовать. Никто и никогда не целовал Джона так нежно и так горячо. Так ласково и так страстно. Словно величайшую драгоценность, хрупкую старинную китайскую вазу, с топазовыми драконами на золотисто-ванильном фоне. Ватсон - как одинокое дерево посреди бескрайнего пшеничного поля. Ветер грубости и пренебрежения, силы и унижения, гнул его ветви, сдирал кору, оставляя на ней уродливые шрамы, обрывал зеленые ветви, но стоило ему стихнуть хоть на миг, и вот он снова стоит посреди владений своей души, прямой и гордый, маленький солдат, выигравший свое личное, очередное Ватерлоо. Да, Джон умеет противостоять боли и страху. Но у него нет оружия против ласки. И он абсолютно не знает, что делать с нежностью Шерлока, которая, подобно удару молнии, пробила его броню, добралась до сердцевины, расколов могучий ствол самоконтроля, навсегда лишив покоя. Как понять, где заканчивается игра и начинается реальность? И есть ли у них эта реальность? Джон боится заснуть, он лежит и слушает, как внизу в своей комнате в кровати ворочается Холмс, ждущий одному ему ведомого сигнала, чтобы снова подвергнуть его этой сладкой пытке. А Шерлок… А что Шерлок? Впервые он сам не понимал, что происходит, и с каждым днем сдерживать себя в отношении Ватсона становилось все сложнее и сложнее. Если днем удавалось ограничиться только мимолетными прикосновениями, то стоило Джону пожелать «спокойной ночи» и подняться к себе… О! Холмс думал, что когда все случилось в первый раз, это станет и последним разом. Просто удовлетворение обоюдных желаний двух не связанных существ. Ну, почти не связанных. Он-то свободен. А то, что отдача настигает Джона каждый раз, и тот бьется в судорогах, закатывая глаза… В первый раз он даже растерялся… А во второй - просто прижал спиной к своей груди, оплетая руками и ногами, не позволяя причинить себе вред и убаюкивая как маленького ребенка, оставался рядом до утра, снова и снова обещая себе, что это все в последний раз, и вновь и вновь нарушая собственные клятвы, скатываясь все глубже и глубже, приближаясь к той черте, за которой уже не будет возврата, прекрасно зная, что Джон никуда не уйдет. Не сейчас. Они играют свои роли. Но вот играют ли уже? Или маски настолько плотно приросли к лицам, что уже ощущаются как своя собственная плоть и кровь? Или никогда не было этих масок, и именно поэтому все идет совсем не так, как должно и как они с Майкрофтом просчитали? Что если брат был прав с самого начала, а он - беспечный идиот, начавший партию, закончить которую, оставшись тем же Шерлоком Холмсом, нет никакой возможности? А ведь сперва все шло так, как надо. Джон жил в квартире всего месяц, но Шерлоку казалось, что он знает ювелира всю свою долгую, насыщенную всяческими знакомствами жизнь. Ватсон удивительно легко вписался в повседневность Холмса, словно утерянный за давностью лет кусочек лазоревой мозаики, подобранный умелым реставратором – судьбой, и заполнивший собой уродливое черное ничто, с давних пор заменявшее Шерлоку сердце. Он не ругался, не кричал, не пытался вслух отстаивать свои права, как предыдущие соседи Шерлока, но как-то само собой получилось, что грязи стало намного меньше, а порядка - намного больше. Книги, вспомнив о своей ценности, гордо выстроились в алфавитном порядке по полкам, бумаги, которые альпийскими снежными шапками покрывали до этого все возможные поверхности, теперь чинно покоились рассортированные по папкам, чашки вернулись в посудный шкаф, и даже холодильник предал Шерлока, исторгнув из своих недр все, что Джон посчитал несъедобным. Теперь в любое время дня и ночи в нем можно было обнаружить свежую и полезную еду, и никаких останков. На все более или менее громкие возражения Холмса Джон кивал, улыбался и… делал по-своему. Чего-чего, а упрямства элгу было не занимать. Как-то незаметно и подозрительно быстро Шерлок привык ко всем этим завтракам-обедам-ужинам, к тому, что стоило крикнуть: «Джон, кофе» - и кружка, исходящая терпким ароматом, почти тут же появлялась около локтя. К восторженному любопытству и неизменному интересу, проявляемому маленьким соседом ко всему, что бы ни говорил и не делал неугомонный детектив, привыкать получалось гораздо сложнее, и каждый раз, услышав «восхитительно» или «фантастично», Шерлок внутренне довольно жмурился и только что не светился от радости. Все было хорошо. Джон позволял изучать себя со всех сторон, крутить и вертеть, как было угодно Шерлоку, брать любую биологическую жидкость для опытов, не высказывая ни малейшего недовольства, но… Стоило Холмсу начать выспрашивать Ватсона о его семье, о детстве, о том, как он жил до встречи с детективом, как Джон умолкал, затравленно улыбался и, ссылаясь на какие-то дурацкие гильдейские тайны, спешил или перевести разговор в другое русло, или вовсе прекратить его. Но самое смешное, что эти самые «гильдейские тайны» совершенно не мешали прямо на глазах у Шерлока творить чудеса. Правда, сам Джон это чудом не считал. Ну и что, что стоило ему взять в руки стандартную чашку Петри, как насыпанный на дне ровный слой сапфирового порошка начинал матово отсвечивать, урча как котенок. Ну и что, что эта самая пыль превращалась в маленькие камушки с такой же интенсивностью, как и любимые Шерлоком споры в колонию плесневых грибов на чистейшем агаре. Холмс понимал, что Джон запутывает сам себя, и ему все время казалось, что простодушный ювелир вот-вот выдаст себя с головой. Однако день проходил за днем, Ватсон оставался таким же простачком, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Наверное, это и стало причиной повышенного интереса Шерлока к своему соседу. А маленькие ловкие пальцы, сильное гибкое тело, смешно топорщащиеся со сна пшеничные пряди и глаза, в которых сапфировыми звездочками вспыхивало восхищение гением Холмса, все это было второстепенно и никакой роли не играло. Совсем никакой. Переломный момент произошел через шесть недель, три дня, десять часов и четырнадцать минут после заселения ювелира на Бейкер Стрит. Джон, устроившийся оценщиком в ломбард, в этот день не работал и это утро встречал на кухне, занятый приготовлением завтрака для себя и Шерлока. Широко зевая и почесывая одной ногой голень другой, следя за утренним беконом в компании только что сваренной овсянки, свежевыжатого апельсинового сока и ароматного кофе в ярко сверкающем кофейнике, Ватсон был расслаблен и благодушен как никогда. Шерлок лежал на диване и ждал приглашения к столу. Не то, что он не хотел есть, но ему нравилось, когда Джон уговаривает его. Было в этом что-то, что согревало Холмса ничуть не меньше бесконечных ватсоновских «восхитительно», «невообразимо» и «фантастично», выдаваемых при раскрытии любого, даже самого пустяшного дела частных клиентов, подозрительно зачастивших в его квартиру в последнее время. Это был их маленький утренний ритуал уже на протяжении почти пяти недель, и Шерлок не собирался ничего менять. К сожалению, инспектор Скотланд-Ярда Лейстред, в этот самый момент подъезжавший к 221 b, ни о каких новых правилах не знал, и поэтому явился аккурат к первым уговорам. Джон, услышав стук в дверь и зная, что Шерлок нипочем не поднимется ради того, чтобы самому открыть столь раннему клиенту, распахнул дверь сам и, охнув, исчез, оставив недоуменного Лестрейда и вмиг забывшего про завтрак Холмса один на один. - Мне показалось, или тут только что был кто-то еще? - Грег Лестрейд подозрительно оглядел гостиную. – У тебя новый сосед, Шерлок? И кто он? Мне кажется, я где-то видел этого парня. - Ты пришел интересоваться моей личной жизнью или позвать на помощь? - детектив прищурился, пытаясь понять, что заставило Джона, уже больше месяца не пользовавшегося своими основными способностями, так поступить. - У нас ограбление. Stradford Shopping Centre. Магазин «Русское золото». Вынесли все, что дороже трехсот фунтов. На камерах никаких следов, магические печати не тронуты, и тем не менее. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел. Уверен, владельцы так и так обратятся к тебе, так что сможешь сэкономить свое время и мои нервы. Шерлок хищно оскалился. Наконец-то! Это было настоящее ДЕЛО, а не какие-то несчастные запонки с фамильными бериллами с одноразовой невидимостью или же столовое серебро, украденное недовольной оплатой служанкой. Между тем бекон, оставленный на газу без присмотра, решил напомнить о себе, деликатно пройдя все стадии подгорания и дойдя до обугливания, задымления и жуткой вони. Лестрейд недоуменно смотрел на абсолютно спокойного и никак не реагирующего на все это безобразие Холмса. Шерлок так же невозмутимо смотрел на кухню. Через минуту послышалось сдавленное чертыхание, и около плиты объявился Джон, сменивший домашние растянутые штаны и не первой молодости футболку с розовыми пони на рубашку и джинсы. Шерлок задумчиво покивал сам себе, а инспектор, наконец, обрел дар речи. - Чтоб мне никогда не обернуться! Джон! Джон Уотсон, маленький бродяга, ты ли это? Джон вздрогнул, но взял себя в руки и, бросив тщетные попытки спасти остатки бекона, подошел к Лестрейду. – Привет, Грег! Извини, что не поздоровался сразу, я был.. эммм.. немного не одет. - Вы знакомы? – Шерлок подозрительно прищурился. - Джон - эксперт Ярда по камням. На внештатной основе. Кажется, в последний раз это было дело о фальшивых драгоценностях герцогини N**. Да, Джон? Ты, Шерлок, еще назвал его скучным и отказался от него, помнишь? – Лестрейд радостно переводил взгляд с одного на другого. И Джон, и Шерлок в ответ продемонстрировали инспектору одинаково непроницаемо-вежливые фальшивые улыбки. - Джон, раз уж ты тут, может, тоже взглянешь? В прошлый раз ты нам очень помог. Если Шерлок, конечно, не против, – опомнился Лестрейд и заискивающе посмотрел на Холмса. - Конечно, нет, - прошипел детектив сквозь зубы. – Мы подъедем сразу за тобой. Пока, Грим. Джон вздохнул и только кивнул. И черт его дернул открывать дверь! Грегори вышел, а Холмс подозрительно уставился на Ватсона. – Ты мне ничего не говорил про это. - Ты не спрашивал. Это был просто способ немного подработать, когда я бывал тут. Немного свободных денег и немного независимости. Всего понемногу, - Джон нервно сжал кулаки, но взгляд отводить не стал. Холмс еще раз оглядел его с макушки до кончиков домашних пушистых тапочек, словно видел впервые, кивнул и убежал собираться. Чуткое ухо уловило вздох облегчения, помимо воли вырвавшийся из груди Ватсона. Осмотр места преступления не дал никаких зацепок. Во всяком случае, Джон, поминутно вспыхивая под пристальным взглядом Шерлока в ответ на его просьбу высказать свою точку зрения, категорически опроверг возможность спонтанного магического проникновения в хранилище магазина, сходу почувствовав заклинания, поставленные против эльфов и, как ни странно, элгов. Постепенно он перестал краснеть и все увереннее выдавал свои наблюдения и выводы. Шерлок смотрел, как Джон работает, и что-то непонятное творилось с ним самим. Ватсон преобразился. Не было больше скромного, застенчивого, милого и домашнего элга. Был уверенный в себе профессионал, мастер своего дела, умеющий отстаивать свою точку зрения. То, как он рыкнул на влезшего со своими ошибочными доводами одного из сотрудников Лестрейда, Андерсона, окончательно сорвало крышу бедному Холмсу. Разобравшись наконец в обуревавших его чувствах и поняв природу происходящего с ним, он просто схватил Ватсона за руку и буквально силой уволок с места ограбления, крикнув напоследок инспектору, что они с Джоном свяжутся с Лестрейдом, как только что-то будет окончательно понятно. - Шерлок, ты чего? Что случилось? Да отпусти же меня…- ювелир безуспешно пытался вырваться из железной хватки Холмса, но тот, не обращая внимания на эти жалкие потуги, дотащил его, наконец, до какого-то безлюдного проулка и, оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости точно никого нет, с силой впечатал Ватсона в стену, жестко зафиксировав его руки у него за спиной. Разгоряченный Джон на несколько мгновений растерялся, и Шерлок, воспользовавшись этим замешательством, накрыл его губы своими, прижимаясь к Ватсону всем телом. Тот охнул, почувствовав чужое возбуждение, вскинулся, но Холмс, не отпуская и не теряя инициативы, властно сминал ставшие вдруг такими нужными и желанными губы, прикусывая, посасывая, прорывался вовнутрь, и Джон уступил этому яростному, обжигающему напору, где-то в глубине души позволяя себе расслабиться, раствориться в чужом горячем желании один-единственный, как ему тогда казалось, раз. Он и сам не понял, как они оказались в его комнате. Секунду назад он чувствовал под костяшками пальцев неровности кирпичной кладки стены, и вот уже мягкость его собственного покрывала и тяжесть абсолютно потерявшего контроль Шерлока. Впрочем, и сам Джон не многим отличался в этот момент от него. Жаркие вздохи, сладкие стоны, и вдруг, внезапно, такие нежные, осторожные прикосновения – все это закружило в водовороте, затягивая в самую стремнину, в бурный поток, низвергая в глубины желания, вместе со сверкающим водопадом серебристых взглядов Шерлока, и, захлебываясь криком, растворяясь пеной, заставило распасться на атомы, чтобы на секунду почувствовать то, что не испытывал никогда раньше. Наркотик чужого обожания, ласковая смерть. И тут же, смывающая всю сладость посторгазменной истомы, мгновенная расплата, пронзившая тело судорогой боли, клеймящей изменника крови. Выгибаясь дугой так же, как гнулся только что под Холмсом, только вместо стонов наслаждения - хрип и пена у рта. В себя Джон пришел ближе к ночи. Измученный и несчастный, он открыл глаза и обнаружил детектива, пристально глядящего на него. Джон прокашлялся: - Хмм… Послушай, мне кажется… Мы не должны… Это не правильно… Холмс кивнул и вышел. Ватсон обессилено откинулся на подушки. Сил идти в душ уже не было. Наутро выяснилось, что Шерлок уже вычислил вора, оказавшегося одним из охранников магазина, впрочем, совершенно лишенного каких-либо магических способностей, но зато прекрасно умевшего подделывать видеозаписи камер наблюдения. А вечером Шерлок без каких-либо объяснений пришел к нему снова. И на следующую ночь тоже. И опять, и опять, и опять. Жизнь Джона все быстрее катилась в ад. Он прекрасно понимал, что еще немного и полностью истощенный организм просто не справится с поставленной перед ним задачей. Спасенье пришло спустя почти месяц мучений и звалось Майкрофтом Холмсом.