Промах

Дворец впечатлял. Не то, что Шерлок был ярым поклонником декора, но он любил неброскую роскошь и уют, а во дворце было именно уютно. Чем-то напоминало родовое гнездо Холмсов, не все, конечно, но, например, капелла, с резным, деревянным, потемневшим от времени балконом была чудо как хороша. - Его Величество очень любил это место, - меж тем вещал Педро, - он говорил, что здесь прошли его лучшие годы, в покое и уединении, с возможностью заниматься тем, что королю было интересно. - А чем любил заниматься Его Величество? – вяло поинтересовался детектив. - Он был прекрасным живописцем. Возможно, если бы Его Величество не был наследником престола, он мог бы стать вторым Жорже Афонсу* нашей страны. Во всяком случае, он много работал над картинами с религиозными сюжетами. - Их где-то можно увидеть? Педро заколебался всего на миг, но все же решился. - Пойдемте. Скучают ли наши дома по своим хозяевам? Наверное, да. Их выдает запах. Запах одиночества и тоски, выделяемый стенами, которые одевают траур из черной плесени по оставившим их навсегда. Древние, немощные, больные, они пахнут ушедшими днями, даже если проветривать по сто раз на дню. Чем пахнет отчаянная пустота? Червоточиной, пыльной занавесью, треснувшим стеклом, забытой книгой на столе, истрепанной бахромой скатерти прислоненного к стене стола. Кабинет короля пах масляной краской, углем и такой неизбывной грустью, что даже самое бессердечное существо должно было вспомнить о том, где у него слезные железы. Видимо, сеньор, а вернее Дон Педро, не желал проявлять ни малейшей слабости при госте, ибо тут же, немного поспешно, откланялся, сославшись на необходимость срочной встречи, и, что приятно, не уточняя, найдет ли Шерлок дорогу назад, предложил детективу осматривать покои короля сколько душе угодно. Душа, не душа, но Холмс физически чувствовал, как организм пытается разорваться на двое: правое полушарие требовало срочно идти следом за доном и проверить, что за дела и что за встреча так внезапно потребовали позабыть про долг гостеприимства, а еще лучше – немедленно вернуться к Джону и глаз с него не спускать. Левое полушарие, напротив, убеждало, что ему выпал редкий шанс найти недостающие кусочки для головоломки по имени мистер Ватсон, и упускать шанс просто глупо, а Джон и Педро никуда от него не денутся. В конечном итоге в качестве компромисса Холмс решил осмотреть только кабинет, спальню, гардеробную и будуар, и обойти вниманием столовую, библиотеку и прочие многочисленные комнаты как несущественные для дела. Через полчаса ему стало казаться, что он напрасно потерял время. Ничего особенного. Почти ничего. Но его невероятная теория, драконьим скелетом вставшая в одной из комнат Чертогов, постепенно обрастала мышцами, сухожилиями, связками, покрывалась перламутровой кожей и вот-вот готова была забить крыльями по воздуху и вылететь прочь из темных покоев в свой первый самостоятельный полет. Первое, что немного удивило – это спальня короля. Традиционно в опочивальнях кровать всегда стояла под балдахином по центру покоев, но не в этом случае. Тут ее придвинули почти к самой стене, оставив узкое пространство не более полуметра шириной, ножки были плотно привинчены к полу, а на одной из ближних к стене ясно были видны потертости и царапины, словно от массивной цепи. Шерлок протиснулся между кроватью и стеной и, отогнув край тяжелого шелкового ковра, удовлетворенно хмыкнул. После провел пальцами по обоям, кивнул сам себе и отправился в будуар. Там ему довелось познакомиться с великолепной коллекцией разнообразных кнутов, стеков, бичей, плетей и нагаек. Все это в строгом порядке висело на специальных крюках и, судя по истрепанным концам и следам на рукоятках, в свое время использовалось не один раз. Он внимательно осмотрел стены и потолок комнаты, и на его лице застыло брезгливое выражение, словно детектив узрел отвратительное насекомое, которое не мог уничтожить сию секунду. Ноздри Холмса хищно раздулись, и ему пришлось на пару мгновений прикрыть глаза, чтобы взять себя в руки и продолжить осмотр. Сейчас он мог только проклинать свое чересчур богатое воображение, которое услужливо рисовало ему картины некогда происходившего тут. Как выяснилось несколькими минутами позже, гардеробную можно было пропустить. И кабинет тоже. Там не было ничего интересного, если только не считать интересным точную копию «молитвенного креста» из подвала, словно украшение установленную в правом углу, напротив рабочего стола короля. А вот большую мастерскую, чуть было не обделенную вниманием детектива, интуиция которого уже почти в полный голос вопила о том, что он провел здесь непозволительно много времени и должен срочно вернуться назад, пропустить никак было нельзя. Во-первых, из-за множества приспособлений, щедро разбросанных по всей комнате и встречавшихся ранее только в книгах, посвященных средневековой инквизиции, во-вторых, из-за тяжелого, застарелого эмоционального и магического фона, отголоски которого открыли Шерлоку намного больше, чем могли бы рассказать непосредственные участники происходивших здесь событий и, наконец, в-третьих (но по важности, конечно, во-первых) – многочисленные наброски, развешанные по стенам. Рисовавший ни разу не изобразил лицо, но удивительно точно передал движение, пластику измученного, сломанного болью тела. Он действительно был гениален, король Жуан V, и за эту его гениальность Холмс готов был растерзать его лично. Последней каплей стала незаконченная работа, установленная на мольберт, расположенный напротив дыбы. Король явно рисовал с натуры. Натурщик, подвешенный на неестественно вывернутых руках, представал смотрящему со спины. Низко опущенная голова терялась за холмиками плеч, а пальцы ног едва касались поверхности пола. На спине существа была полная картина его взаимоотношений со своим личным палачом. Шерлок яростно зарычал и сам себе заткнул рот рукой. Не время и не место предаваться самобичеванию. Но свой промах, свою ошибку, которая могла стоить ему самого ценного, подаренного судьбой абсолютно случайно, он сейчас видел как никогда ясно. Радовало только одно: в отличие от короля, он был жив и мог, еще мог исправить все. Холмс резко развернулся и диковинной птицей выпорхнул прочь. Комнаты, комнаты, комнаты, немногочисленная охрана и современные средства слежения. Но как он не торопился, все же успел только к финалу. Как он и предполагал, Дон Педро обнаружился в комнате Джона. Шерлок не считал подслушивание чем-то зазорным, если это помогало делу, поэтому сейчас притормозил и встал у дверей так, чтобы слышать все, но скрыть свое присутствие. Конечно, Педро мог бы учуять его, если бы отвлекся от Ватсона хоть на минуту, но он явно не собирался этого делать. Более того, сам Холмс рисковал выдать себя в любой момент, потому что то, что происходило за порогом, категорически не нравилось и требовало немедленного вмешательства. Оба говорили на мирандском языке**, причем Джон изъяснялся настолько свободно, словно всю жизнь прожил в Вимиозу*** или Могадору***, и детектив мог только поблагодарить скуку прошлой зимы, приведшей к владению им в совершенстве всей романской группой*. - Прошу, Жуан, ты должен его взять, он по праву твой, – шептал Педро, и его голос полуденным жарким зноем отдается в барабанных перепонках, плавя решительность и обещая негу, жинжиньей**** растекается по венам, ударяя в голову, сбивая с намеченного. - Нет, Дон, не надо, - голос Джона тих, но все еще тверд. - Ты не понимаешь… - настойчивые, властные нотки, терпкие, как дорогой портвейн, пытаются проникнуть под кожу, вызвать демонов прошлого, унести туда, откуда уже не будет возврата. - Напротив, мне кажется, что я, наконец, понял все, – шепот элга теряется среди шелеста листьев и звона солнечных лучей, что оплетают комнату сетью, сквозь приоткрытое окно. Голос и ответ на грани восприятия, и Шерлок, понимая, что промедление опасно как никогда, врывается в комнату северным ветром, словно он только пришел, а не слушал чужое дыхание за белоснежными створками. Мизансцена выстроена идеально, но эта правильность, придуманная не Холмсом, буквально заставляет искриться воздух от привнесенного им напряжения. Джон сидит в кресле у кровати, еще бледен, но настроен весьма решительно, только сжатые в кулаки ладони и искусанная нижняя губа выдают его внутреннее напряжение. Дон Педро стоит у окна, и лучи солнца обтекают его, словно боятся лишний раз прикоснуться к этой острой, прямой фигуре, так не кстати вставшей у них на пути. Лицо Дона в тени, и Джон, которому солнце бьет прямо в глаза и который, повинуясь правилам хорошего тона, не позволяет себе прикрыться ладонью от яркого света, не видит, как шевелятся пальцы и подрагивают невпопад губы, но солнечные зайчики, танцующие с пылинками, кружащиеся только над Ватсоном, не оставляют никакого пространства для полета воображения, когда стальными искрами высвечивают замысловатые звенья лефкаритики*****, готовой обрушиться на непокорного. - Извините, я кажется не вовремя, - светски улыбается Шерлок, но его улыбка – это оскал хищника, готового биться до последней капли крови, и предназначена она только Дону, который кривит недовольно губы, но нехотя проводит пальцами по подлокотнику, и портьеры на окнах, вывернувшись из ласковых оков удерживавших их завязок, погружают комнату в прохладный полумрак. - Я пытался убедить мистера Ватсона, что ему еще нужен покой, и семья Браганза будет счастлива, если он окажет нам честь, воспользовавшись гостеприимством этого скромного дома. Джон не выдерживает и морщится так, словно вместо знаменитого Pastel de Belém****** ему подсунули соус пири-пири******. Шерлок усмехается и кивает элгу понимающе. - Думаю, что мы и так уже достаточно злоупотребили им, и если ты готов… Ватсон просто кивает, и, после многочисленных заверений во взаимном уважении и счастьи быть знакомыми со стороны элга и Дона и едва сдерживаемого презрительного фырканья со стороны Холмса, они, наконец, покидают здание и идут по парку куда-то вглубь, в место, которое, по всей видимости, известно только Джону, и Шерлок уже не удивляется ничему, а у элга, кажется, просто закончился лимит на вранье. Наконец, в молчании, они доходят до тенистой беседки, и Джон уже готов зайти в нее и провести их туда, куда пожелает детектив, но Шерлок не выдерживает и слегка притормаживает разогнавшегося напарника, прихватив за рукав куртки. Ватсон недоуменно и (о! о!) раздраженно? смотрит на него, и Холмсу приходится делать шаг первому. Ощущения не из приятных. Словно он вышел на декабрьский тонкий лед, под ногами темная стылая вода, и хрупкая прозрачность пока еще держит его, но трещины веером бегут из-под ступней, и нет пути назад, нет пути вперед, только ударить каблуком и нырнуть в глубину. - Тебе ведь все равно откуда "стартовать", - не вопрос, убеждение. Вода касается щиколоток. Еще есть время продышаться и размять мышцы, прежде чем их пронзит ледяными иглами судорога потери. - Допустим. Хотя ты и не прав, - Джон упрямо поджимает губы, он прекрасно понимает, к чему ведет Холмс, и готов принять вызов. Именно сейчас, измотанный и глубоко несчастный, он тверд и решителен как никогда. - Просто это место подходит намного больше. - Ты уже был здесь, - откинув все, что мешает, нырнуть самому. - Не хочешь мне все рассказать? - Нет, не хочу, - тихо и спокойно, а студеная вода уже сомкнулась над головой, закрывая солнце, выдавливая из легких кислород. Холодно, холодно, холодно. И бесполезно говорить про "должен" и "обязан". Если Джон Хемиш Ватсон и должен кому-то, то уж явно не ему. А про "обязан" вообще не стоит заикаться. У элгов есть только одно обязательство - долг перед семьей, свято чтимый и ставящийся во главу угла. Важнее жизни и собственного благополучия. Странные создания. Непонятные для Шерлока. Но один их них смотрит сейчас ему в душу, сквозь толщу окружающей Холмса воды, и он, из последних сил цепляясь за этот взгляд, размыкает посиневшие губы, позволяя потоку хлынуть вовнутрь и на последнем выдохе произнести: - Я хочу тебе помочь. Пожалуйста, Джон, позволь мне это сделать. Элг смотрит так, словно видит в первый раз. Потом медленно кивает, разом растеряв свою решительность и не предполагая, что именно в этот момент стоящий напротив Шерлок мысленно выныривает из омута, аккуратно подталкиваемый внезапно потеплевшей водой, и укладывается на спину, любуясь своим личным июльским вечерним небом, глубоко дыша и радуясь самой возможности просто дышать и просто смотреть. - Хорошо, я расскажу. Но не здесь и не сейчас, - волны несут Холмса к берегу, к золотистому речному песку, и он радостно кивает, беря элга за руку, уверенный, что уж дома, в ИХ доме, он добьется всего, и с радостью начинает переход. - Ты опять опоздал, Джонни. А ведь я жду тебя, и ты это прекрасно знаешь, - Джим Мориарти собственной персоной в кресле Шерлока и с чашкой свежезаваренного ароматного чая выглядел до невозможности светским и чужеродным. - Что ты тут делаешь? - резко спросил Шерлок, понимая, что от Джона, манекеном застывшего посреди гостиной, ждать каких-либо активных действий бесполезно. - Пью чай. Это же элементарно, не находишь? - голос Джима дрожал и извивался, гибким стеком бил по нервам и тут же тягучей сливочной ириской затыкал свежие раны. - Твоя миссис Хадсон просто чудо. А ты, Джон, такую грязь развел, впрочем, с таким соседом немудрено, - и совсем другим голосом, холодным и деловым, с кивком в сторону дивана: - Переодевайся, Себ ждет внизу. Элг, словно забыв о том, что живым существам свойственно дышать хоть иногда, деревянной походкой прошел к дивану, забрал чехол и пакет и, не глядя ни на Шерлока, ни на Джеймса, молча поднялся к себе. - Всю эту рвань оставь здесь. И вообще ничего не бери, понял? - крикнул вслед незваный гость, абсолютно не обращая внимание на застывшего от такой наглости хозяина. Впрочем, надо отдать должное Шерлоку, он моментально пришел в себя и церемонно уселся напротив Джеймса, предварительно сбросив мешающее пальто. После невозмутимо налил себе чай и, пригубив карамельное блаженство, констатировал: - Это не миссис Хадсон. - Оу! Ну конечно нет! Я пошутил. Пришлось немного похозяйничать самому, надеюсь, ты не против? - Джим был очарователен, но глаза, холодные и не живые, выдавали с головой. - Что ты! Мы всегда рады гостям, особенно таким самостоятельным. Что ж, пока Джона нет, предлагаю поговорить серьезно. Я хочу выкупить долг его семьи. Брови Джеймса поползли наверх так стремительно, словно собирались сию секунду распрощаться с хозяином и стартовать в открытый космос. Но Мориарти одним движением вернул непослушную растительность на место и насмешливым взглядом обвел гостиную. Старанием Джона (чтобы Джим не говорил) вокруг царил уютный легкий беспорядок, но окружающая обстановка никак не выдавала состоятельности своего хозяина в финансовом плане. Напротив, мягко говоря, она тщательно маскировала ее, и Джеймс, насмешливо фыркнув, показал, что шутку оценил. Однако Шерлок не собирался отступать. - Я не храню свои активы под диванной подушкой. Назови цену, и я уплачу ее. - О! Мистер Добродетель решил сделать сюрприз маленькому Джонни. Он был настолько хорош в постели? Я просил малыша стараться, надеюсь, мне не придется за него краснеть? Успокой меня, Шерлок, скажи, что тебе понравилось! - кривлялся и паясничал Джеймс, с удовольствием отмечая, как на бледных, аристократичных скулах нежными акварельными мазками расцветают розовые полутона. - Ты же не думал, что... О, нет! Не говори мне, что ты решил, что Джонни по своей воле спит с тобой? Что ты ему нравишься? Что я действительно отпущу малыша? Нет, ты правда так думал? Радуга свидетель, ты повеселил меня до слез, - Мориарти и вправду смеялся взахлеб, утирая выступающие слезы, но, прежде чем детектив успел вставить хоть слово, гость снова стал серьёзным и даже капельку печальным, насколько может быть печальным лепрекон. - Ты позабыл об одной незначительной, даже, можно сказать, несущественной детали. "Клятва крови", Холмс. Ты слышал о такой? - Прекрати паясничать, - Шерлок, помимо воли почувствовал, как начинает заводиться, а это совершенно не входило в его планы. - Я знаю, что такое "клятва крови", и поэтому, заметь, я не претендую на самого Джона. Только его клан. Он действительно старался. Хочу сделать приятное на прощание, - и детектив жестко усмехнулся, про себя упрашивая все стихии, чтобы Джеймс принял его слова за чистую монету. В это время с лестницы, ведущей на третий этаж, послышались неуверенные шаги, словно идущий на ощупь искал каждую новую ступеньку и при этом его порядком штормило. Сидящие в гостиной синхронно обернулись к дверному проему, когда в нем появился белый как мел и тяжело дышащий элг. Одежда мешком болталась на нем, и сам он словно похудел за эти четверть часа на несколько фунтов. Две брови причудливым дуэтом взметнулись наверх, но Джон, только кивнув скрывшейся под непослушным завитком и проигнорировав удивленный излом другой, по стеночке, осторожными шажками, буквально вывалился из квартиры. Шерлок не выдержал, метнулся к окну и успел увидеть, как вальяжно прислонившийся к прекрасному черному спортивному мобилю шофер подскочил к держащемуся за сердце элгу, подхватил под мышки, прислонил к капоту машины и, пока тот раздумывал над тяготением и прочими законами физики, успел достать из бардачка флягу, вновь приобнять всерьез решившего прилечь на тротуар ювелира и, рванув зубами крышечку, влить несколько глотков в слабо трепыхающееся тело. Питье подействовало самым благоприятным образом: Джон перестал пытаться завалиться на бок и, преодолев притяжение, встал прямо, но взгляд ни на спасителя, ни на окна второго этажа так и не поднял. Холмс почувствовал дыхание за спиной и, не оборачиваясь, произнес: - Золотом. По весу каждого. За спиной воцарилась мертвая тишина. Шерлок, на всякий случай, слегка скосил взгляд за правое плечо: вдруг уже и делать ничего больше не надо по причине скоропостижной кончины заклятого недруга, от счастья или от банальной жадности. Но нет, Мориарти был жив-живехонек, только где-то в глубине карих глаз, как искра на бикфордовом шнуре, вспыхнул алчный огонек, разгораясь все сильней и сильней. "Вишня в шоколаде, гадость", - подумал Шерлок и обернулся. Леприкон прищурил глаза и потянулся к единственному яблоку, оставленному элгом в вазочке на столе. Взяв маленький фруктовый нож, лежавший рядом, Джеймс стал задумчиво отрезать кусочки и отправлять их в рот, меланхолично пережевывая и что-то решая для себя. - Хорошо, - наконец произнес он. - Будем считать это моим свадебным подарком Джону. Кстати, ты тоже приглашен. Приглашения будут завтра. Свадьба в пятницу, в четыре. Не опаздывай, - и, вложив в руку Шерлоку недоеденное яблоко, вышел вон. Холмс машинально поднес плод к глазам. На красной кожуре филигранной вязью красовалась монограмма Мориарти с двумя "J", вписанными в центр. Шерлок пожал плечами и с удовольствием вгрызся в нее.