Промах

      Шерлок прекрасно понимал, на что он толкает Джона. Понимал и все равно не мог остановиться. Проклинал себя за эгоизм, за то, что даже сейчас, когда от незнакомых чувств кружится голова, предательски потеют ладони, а сердце скоростью ударов о грудную клетку больше напоминает глотающий шпалы Восточный Экспресс, нежели мягкую мышечную ткань, он все равно думает, считает, сопоставляет и анализирует как ученый, а не как банально влюбленный придурок. Но из них двоих кто-то должен рационально мыслить? И пусть до сего момента, как выясняется, этим занимался ничем с виду не примечательный элг, а не один из величайших умов этого столетия, а возможно и нескольких предыдущих, но сейчас самое время этому самому мегамозгу наконец заработать в полную силу, а не на жалкие четыре процента, на которые он пытается скатиться всякий раз, когда болезненная складочка обозначается между бровей Ватсона, или когда он неосознанно трет переносицу, пытаясь справиться с тем, что именно сейчас пожирает его изнутри и не дает сказать те слова, которые так нужны, так необходимы Шерлоку. Клятва крови, будь она неладна.       Холмс знал, что это единственная клятва, способная удержать любое разумное существо от опрометчивых поступков. Магии все равно, прав ты или виноват, но если, смешивая кровь, ты призвал ее в свидетели, будь уверен, голубчик, с отступника она спросит по полной, не посмотрит, принц ты или нищий, могущественный дракон или беспомощный элг. Перед данной клятвой все равны, и именно поэтому так редко кто-то теперь использует ее, а ведь раньше все более-менее важные сделки, да что там, все брачные союзы неизменно заканчивались именно "клятвой крови". Увы, времена благородных рыцарей и прекрасных дам безвозвратно прошли. Да и были ли хоть когда-то? Вспомнить того же короля, который без зазрения совести загонял иголки под ногти своему любимому существу, только за то, что тот успел поклясться в вечной верности кому-то до него.       Благодаря своему недавнему посетителю Шерлок дословно знал, что именно сказал Джон Джиму, когда вручал последнему свою жизнь и свою судьбу. Собственно, сам Джеймс написал слова, и все что оставалось элгу - это прочитать их над ритуальным камнем и смешать свою кровь с кровью лепрекона. Не сказать, что Холмсу совсем уж не нравился текст, хотя он и морщился презрительно, вспоминая его. Страсть Мориарти к театральным эффектам действовала на нервы даже тут. Чего стоит это: "Клянусь быть твоей незримой тенью, безропотно снося все, что ты предложишь мне, как поощрения, так и наказания. Клянусь не обсуждать и не осуждать то, что было, что есть и что будет", ну и все в таком духе. Не проще ли было заставить Джона сказать: "Клянусь быть твоей вещью без права голоса и каких-либо собственных потребностей и желаний"? Коротко и ясно. Так ведь нет! Извел на свою писанину целый лист хорошего, качественного пергамента и, наверное, до сих пор уверен, что создал шедевр. Ну да, конечно. Может в литературном плане контракт чего-то и стоил (хотя и тут Шерлок бы поспорил, ох, поспорил!), но в плане претворения в жизнь все эти вычурные витиеватости, казалось бы, абсолютно четко указывавшие, что можно и что нельзя, были умело обойдены таким наивным на вид элгом. Правда, немного настораживало то, что лепрекон не обратил на это внимание, погнавшись за внешним впечатлением, если принимать в расчет, как ловко и до них с Джоном обходили двусмысленности и в более простых договорах, прекрасно понимая, что магия карает только в случае буквального нарушения пунктов, а что может трактоваться и в ту, и в другую сторону - то объясняли как душе угодно. Главное, верить самому. Вот и Джон искренне верил, что все, что он делает - это желание Джима. С точки зрения логики - это был неоспоримый факт. И магия была с ним почти согласна. Почти - потому что сам Джеймс, предлагая Джону лечь под Холмса "для дела", сразу же пожалел о сказанном, и потому-то Ватсону было так плохо каждый раз. А если бы Мориарти был изначально против, такая самодеятельность убила бы элга. От мысли о том, как рисковал потерявшийся в ощущениях Ватсон и как подставлял его сам Шерлок, пересохло в горле, и детективу стоило немалых трудов протолкнуть сквозь свою личную Сахару хотя бы одно слово. - Джон...- выдохнул Шерлок.       - Нет. Стой. Я не закончил, - элг по понятным Холмсу причинам просто не мог остановиться. - Знаешь, что мне сказал Джеймс по возвращении? Ему не нужна половина, ему нужно все целиком. Я не мог поверить в то, что Радуга настолько благосклонна ко мне. Такая удача, что он максималист - либо все, либо ничего. И вот тогда Джим "вспомнил" про тебя. На самом деле, мне кажется, что он ни секунды не забывал, впрочем, как и я, и то, что у него было запасным планом, уверен, одним из множества, для меня был единственно возможный вариант. Ты знаешь, что такое "клятва крови"? О, прости, не надо так сверкать глазами, конечно, ты знаешь. Никогда не клянись на крови, Шерлок, умоляю тебя! Ты становишься беспомощней котенка, потому что отныне вся твоя вселенная - это твой хозяин. Ему совсем не обязательно наказывать тебя самому - стоит тебе ослушаться или, не приведи Радуга, предать его, любые средневековые экзекуции покажутся детским лепетом. Мне есть с чем сравнивать, поверь. Просто тогда, когда это произошло, я не смирился, нет, просто затаился. Я ждал своего шанса, но я не думал, что это будет так... больно... - Джон... - снова попытался вставить Шерлок, поглядывая на часы. Время поджимало. Хотя... В такой тонкой сфере, как чувства и эмоции, не мудрено ошибиться. Даже гению простительны ошибки. И да, он мог ошибиться, но невозможно даже предположить, что вместе с ним ошибались все остальные: и Майкрофт, и миссис Хадсон, да даже Лестрейд. Нет, слишком много "за", чтобы иррациональный страх стал разрушающим "против". - Подожди, Шерлок, не сбивай... Я должен это сказать. Признаться... Когда ты подобрал меня там, на улице, весь мой план был шит белыми нитками. Джеймс играл с тобой, ты - с Джеймсом, Майкрофт снисходительно наблюдал за вами, как за малыми неразумными детьми, а мне приходилось крутиться между двух огней, чтобы никто ничего не заметил, и в конечном итоге в выигрыше остались элги. Вы были великолепны в своем желании утереть друг другу нос. Знаешь, - у Джона были еще силы улыбнуться одними уголками рта, - со стороны забавно наблюдать, как вы кружитесь. Завораживает. Как танец двух кобр. Сильных, умных, хитрых. Рядом с которыми таким простофилям, как я, не место. Увы, я не мог остаться в стороне. Мне нужно было стопроцентное алиби на момент, когда сигнализация сработает второй раз, да, да, Шерлок, я снова возвращался туда, а как иначе? Ты был уверен, что я лежу с тобой. Я и лежал. А в это время я дубль два из послезавтра крался в уборную. Всего делов - лилипутик* на пару дней назад, спуститься вниз в гостиную, два великана* до Португалии, чтобы навести легкий шорох в этом сонном царстве, и самое сложное - вернуться в настоящее, и ни секундой позже. Хотя, мне кажется, что ты уже тогда сомневался. Иначе какого черта сдвинул столик в гостиной? Я об него тогда так приложился, что был просто потрясен, когда на следующий день ты мне ни слова не сказал про мои синяки. Ты же заметил? - Конечно, Джон, - голос все еще подводил, но, похоже, элгу уже не хватало сил бороться с наваливающимся на него оцепенением и замечать подобные мелочи, - тяжело не заметить синяки двухдневной давности, которые, мне не приходится жаловаться на память, абсолютно точно отсутствовали, когда я целовал тебя там ночью. - А почему не сказал?       Шерлок пожал плечами: - Представь, что тебе дали прочесть интересный роман, но изначально приблизительно знаешь, чем может закончиться подобная вещь. Это же не значит, что ты не будешь смаковать детали повествования, если книга действительно того стоит. - Понятно... - Джон с сожалением заглянул во вновь опустевшую кружку, вопросительно посмотрел на Холмса и уже было потянулся к чайничку сам, когда Шерлок решительно отодвинул его на край стола. - Достаточно, - и чтобы сгладить недоумение, спросил: - Просто скажи мне, зачем ты возвращался в прошлое в гробнице? Ты же отправился в Португалию только ради Джеймса, чтобы он поверил в то, что камень, который ты ему отдашь - королевский алмаз Браганза, а не твоя самодеятельность от начала до конца. Джон откинулся на спинку стула, сонно сморгнул, потер переносицу и всерьез задумался над заданным вопросом. Похоже, он уже устал удивляться всеведению Холмса. А может быть принял его на веру в самом начале, и поэтому сейчас не тратил силы на ненужное недоумение. - Я обещал, - наконец выдавил он. - Что? - как оказалось, сам Шерлок, в отличии от элга, лимит на удивление не превысил. Отнюдь. - Я обещал ему, что буду с ним до самой смерти. То, что я объявлюсь за несколько минут до ее прихода и уйду потом обратно, никогда не обговаривалось. Я обещал. Мне это было нужно, чтобы понять. Любил ли я его, хоть немного? Способен ли я вообще любить? Был ли у нас хоть один шанс? - И? - не выдержал Холмс, коря себя за несдержанность и, в то же время, отчаянно желая, чтобы секунды, ставшие вдруг тяжелыми и неповоротливыми, снова превратились в легкокрылых бабочек, легко скользящих по лезвию времени. - Нет. Не было, - Джон поднял на него глаза, и решимость, скользнувшая во взгляде, завладела всем его обликом, делая словно бы выше, значительнее, сильнее. - Не было, потому что я уже был влюблен. С первого взгляда. В тебя. Лежащего на диване в дурацком синем халате. В твои губы, руки, глаза, слова, движения. Так что у нас не было с королем ни единого шанса. Элги не промахиваются. Если любят, то один раз и навсегда. Я свой выбор сделал. Я люблю тебя. И буду любить всегда. До самой смерти.       Видимо эти последние слова забрали все оставшиеся силы, потому что Джон неожиданно начал оседать на стуле, обмякать, словно из него, как из воздушного шарика, медленно выпускали воздух, и Шерлок едва успел поймать его, молниеносно обогнув стол. В синих глазах плескалось недоумение с какой-то детской обидой. - Что это было, Шерлок?       Детектив понял вопрос абсолютно верно и не стал ходить вокруг да около: - Пару капель сыворотки правды, ты же хотел выговориться, а я - послушать, обезболивающее, на случай если клятва вдруг сработает в самый неподходящий момент, ну и хорошая доза снотворного с отсроченным сроком действия. Я дал нам на выяснение отношений полчаса. Как видишь, мы почти уложились. - Ты же тоже пил.... - прошептал элг, когда Холмс, подхватив его на руки, понес безвольное тело в свою спальню, где уже все было готово. - Пил. Но поверь мне, Джон, я в состоянии сварить зелье узконаправленного действия, используя биологические параметры индивидуума. Тем более, что ты был так любезен, предоставив свою кровь для анализа. И не только кровь.       С этими словами Шерлок принялся раздевать борющегося со сном и явно проигрывающего ему элга. Через пару минут оба - и сон, и Холмс - полностью справились с поставленными перед собой задачами. Джон, освобожденный от вещей, купленных Мориарти, в том числе и от кольца, с которым пришлось немного повозиться, был завернут в смирительную рубашку, которую Шерлок предпочел веревкам и ремням, и после укутан в одеяло так, что снаружи остался только кончик носа, который Холмс, не выдержав, нежно поцеловал. Затем он подхватил сваленные в кучу на полу вещи и, отнеся их в гостиную, с удовольствием сжег в камине. Сумка, оставленная элгом на кухне, была заперта в сейфе, после чего детектив некоторое время с кем-то активно переписывался по телефону, потом, заглянув в спальню и удостоверившись, что Джон крепко спит, Шерлок запер дверь на ключ, оставив его снаружи, накинул пальто и, слетев вниз по ступеням и крикнув миссис Хадсон, что убегает, действительно убежал. ***       Нельзя сказать, что миссис Хадсон страдала чрезмерным любопытством или, упаси Радуга, была бестактна или же что-нибудь похуже. Нет, о нет! Но ее дар, над которым еще любил подсмеиваться ее ныне покойный муж (а если бы прислушивался, гладишь - жив был бы до сих пор, но не стоит о грустном), который презрительно обфыркивал возмущенный Шерлок (мальчик мой, возьми зонт, будет дождь! промокнешь насквозь, вспомнишь меня. И ведь вспоминал, когда, протаскав пару дней с собой это ужасное орудие пытки, столь любимое старшим братом и оттого люто ненавидимое младшим, наконец оставлял, ибо никакого дождя в помине не было, и, конечно, в тот же день вымокал до нитки и после недовольно шмыгал носом, ненавидя неточность прогнозов домовладелицы и предлагая перейти с травок от бедра на травки от головы) и которого искренне опасался Джон (что, впрочем, ни разу ему не помогло), так вот, этот дар настоятельно потребовал от нее, чтобы она немедленно поднялась в квартиру к Шерлоку, едва за ним захлопнулась дверь.       Промучившись с самой собой не меньше получаса (а что она, собственно, забыла на втором этаже? Этого никак вспомнить не удавалось, она просто знала, что должна быть там и точка) и ругая не ко времени разнывшееся многострадальное бедро, миссис Хадсон все-таки предприняла героическое восхождение в святилище бардака Шерлока, чтобы, осознав себя стоящей посредине гостиной, с удивлением принюхаться на предмет гари и, поразившись мертвой тишине, некстати (или кстати) вспомнить, что у нее есть еще один жилец, которого она, между прочим, не видела уже два дня. Или не два? Но который нуждается в ее опеке ничуть не меньше, чем несносный (и оттого не менее любимый) Шерлок.       Подняться на этаж выше, где была спальня Джона, казалось непосильной задачей, да и зачем ходить, если мальчики уже давно живут вместе? Или не живут? Или, постойте, ведь элг недавно был ранен, и весьма серьезно, и да, точно, Шерлок просил приглядеть за ним, покуда он сбегает за столь любимой Ватсоном клубникой, ибо ослабевший от обильной кровопотери Джон ел крайне мало и неохотно, и Холмс был рад исполнить любой гастрономический каприз, если таковой возникал.       Успокоенная своими собственными мыслями миссис Хадсон уверенно подошла к спальне на втором этаже, слегка, правда, удивившись торчавшему снаружи ключу, но Шерлок ведь такой рассеянный, просто, убегая, случайно повернул ключ, не более того.       На кровати ожидаемо обнаружился закутанный с головой в одеяло Джон, и Марта, удостоверившись, что ее вторая любовь (первая, конечно же, Шерлок) спокойно посапывает во сне, уже повернулась на цыпочках к выходу, когда элг, неожиданно застонавший во сне, заставил домовладелицу застыть посреди комнаты. Несколько секунд она пыталась понять, как вообще тут оказалась, и где явь, а где видение, потом метнулась к кровати, потянула за угол одеяла, ахнула, заметалась по спальне и, наконец, выскочила вон, забыв разом и про возраст, и про больное бедро. Буквально десять минут спустя она вернулась в комнату с чашкой травяного отвара. Присев рядом с обреченно хмурящимся во сне Джоном, Марта осторожно смочила губы элга содержимым чашки, подождала, пока он непроизвольно облизнется во сне, снова повторила свою манипуляцию и с настойчивостью и упорством, свойственным ее беспокойным квартирантам, продолжала свои действия, пока содержимое посудины не уменьшилось на половину.       Джон, между тем, начал беспокойно возиться на кровати, вздрагивая и бормоча что-то вполголоса, было видно, как глазные яблоки движутся под еще плотно сжатыми веками, и вот, наконец, ему удалось победить сковывающее сознание оцепенение, и он смог приоткрыть глаза, недоуменно оглядываясь вокруг, пока не заметил Марту, с кружкой наизготовку ожидающей его пробуждения.       Ничего не объясняя, она поднесла напиток к губам элга, и тот, не задавая лишних вопросов, приподнял растрепанную голову с подушки и одним длинным глотком втянул в себя остро пахнущее содержимое, после чего, закашлявшись, упал обратно, и несколько томительно долгих мгновений было слышно только, как он старается избавиться от попавшей "не в то" горло жидкости и как, видимо, заинтересованный происходящим в комнате ветер пытается достучаться до находящихся внутри, зло хлопая плохо закрепленным отливом*.       Наконец, дыхание было восстановлено, и Джон смог задать тот вопрос, который волновал его сейчас больше всего: - Давно? Марта не зря прожила с Шерлоком несколько лет под одной крышей: - Час, не меньше. И он так торопился. Постой, дорогуша, ну не в таком же виде. Ты же не забирал свои вещи? Джон, Джон, дай я помогу тебе развязаться! Вот ведь... затянул как... - Да режьте вы ее к Радуговой матери! - не выдержал элг, и, благодаря оперативно найденным ножницам, руки Ватсона наконец-то были освобождены, и сам он, метнувшись наверх в свою спальню, через несколько минут кубарем скатился в гостиную. На миг крепко прижав к себе домовладелицу, он расцеловал ее в обе щеки и, резко выдохнув, исчез.       Все, что оставалось Марте - это, смущенно захихикав как школьница и неодобрительно покачав головой, отправиться приготовить своим мальчикам что-нибудь более сытное, чем пара несчастных сандвичей, так и оставшихся нетронутыми во время прошедшего безумного чаепития.