Звериная тропа

Этот удар пришел неожиданно. Настолько молниеносно, что никакие тренировки не помогли бы его блокировать или отбить. Ни увернуться, ни отпрыгнуть, ни прогнуться, устояв на ногах, как он мог сделать практически с любым ударом. Даже умереть от такого удара было бы невозможно. Никакой монстр или человек не мог бы так ударить. Никакой щит, казалось, теперь не смог бы его заслонить. Этот удар с мощью землетрясения пришел изнутри. С силой неизбежной гравитации, захватившей поднятое ураганом тело над землей. В долгой мучительной и бескровной борьбе гравитация победила прожорливое жадное торнадо, и сила земного притяжения, бесцеремонно выдрав его из мутного извивающегося потока, швырнула об землю. Именно так он себя почувствовал. Жестокий и дробящий кости в пыль удар. Разогнанная до сверхзвуковой скорости поверхность заросшей мхом реальности врезалась в Дина, хрустом, треском и звоном оповещая о своем прибытии. Воздухом, застрявшим как кость в горле, предательским сердцем, споткнувшимся о невидимую преграду. Молнией, метнувшейся из вихрящегося потока прямо в оголенные, как зачищенные провода, нервные окончания, в освежеванную до кровавого месива душу. Прошлось леденящей сотрясающей волной, как отрезвляющий, оживляющий мощный разряд дефибриллятора. Насквозь. Пробуждая, возвращая, прожигая. Будто все это время он не жил. Будто все это время серый призрак, сомнамбула, робот из плоти и крови бежал по спутанным скрюченным лесам Чистилища, двигаясь на автомате, думая на автомате, живя и дыша на полном автопилоте, убивая, словно во сне, не просыпаясь, не открывая глаз, не желая видеть. Будто не чувствуя ничего вокруг, существуя вне своего тела, выглядывая из мутного иллюминатора собственных глаз на мерзкую реальность снаружи. Полностью контролируя усталое и измученное тело, чувствуя боль, ощущая каждую свою мелкую или крупную рану, пересчитывая каждую пролитую каплю крови. Передумывая каждую мучившую его мысль. О доме, о брате, об ангеле... обо всем. Зная и думая, но не чувствуя. Будто заперся он внутри непробиваемого панциря эмоциональной анестезии. Онемения. И вдруг одним резким толчком, стремительным ударом, сотрясшим его до основания, спасительное онемение и тишина разломились по старой плохо сросшейся трещине, и как пробитая плотина все хлынуло в рваную дыру. Все запертые за прочную стену эмоции обжигающим бурлящим потоком заполняли его, вырывая драгоценный воздух, душа его, как ледяная волна. Будто шок и спасительное оцепенение разом отвалились. Будто вся искусственная серая фальшь его последнего месяца жизни осыпалась, оказавшись иссохшейся штукатуркой. Какая-то искра, какой-то триггер вмиг разрушил его уютный тихий немой мирок, созданный оглушенным разумом во имя спасения. И он почувствовал все, пережил заново в одно агонизирующее мгновение все свои страхи, все свои переживания, проглотил одним неимоверным глотком всю свою боль, вынашиваемую долгие-долгие месяцы там, на Земле. Все, что точило и подгрызало его все те дни, каждый удар, каждая потеря, что как смертельно острый топор обрубали ему корни, последние, что держали его, что цепляли его за твердь. Сэм, практически сожранный заживо безумием, Люцифером, поселившимся в его сознании как паразит. Бобби, умерший практически в его руках. Дважды... дважды умерший. Часть его жалкой растерзанной семьи, казалось, незыблемая, непоколебимая, но такая уязвимая и смертная, как и все остальные. Дважды... в больнице и в огне, когда последний тающий образ лучшего друга, соратника, почти отца, исчезал вместе с плавящейся в очаге флягой. Кас... потерянный и найденный, друг, которого он считал мертвым. Друг, которого он оплакивал, прощался. Друг, вернувшийся с того света лишь для того, чтобы снова исчезнуть в омуте сумасшествия. Ангел, бессмысленно добрыми глазами глядящий на него в больнице, не желающий ничего слышать, ничего делать и никуда стремиться. Сдавшийся, проигравший и смирившийся со своей ролью, со своим наказанием. Тот, которого он простил, тот, которого он уговорил помочь победить Дика Романа. Тот, который пришел вместе с ним не драться, а лишь увидеть нужную цель. И теперь... теперь он где-то здесь и почти наверняка уже мертв. Иначе как еще можно было объяснить его исчезновение. Ведь он сам тогда ему ответил, что они, скорее, будут разорваны на части, чем отсюда выберутся. Кас знал это место, знал, что оно таит и не бросил бы Дина одного. Значит, с ним случилось что-то непоправимое. Это было как последний удар. Без разбега, без замаха. Просто удар в последний держащий его корень. Последний связывающий его с миром, с твердью, с реальностью. С Сэмом, оставшимся где-то там... Единственный, кто мог вытащить их отсюда, исчез, сказав, что все безнадежно. И это Дина окончательно вырвало... Вырвало его словно дерево из земли десятибалльным ураганом. Оторвало от его мира, от брата, от единственного, что привносило в его жизнь какой-то смысл. От единственного, что делало его целым, пусть надломленным, пусть прогнувшимся, но упрямым и живым. Все оторвало. И унесло. Закрутило, заметало, затрепало на обжигающем ветру. Заставило спрятаться, укрыться в собственных темных глубинах лишь бы ничего не чувствовать, лишь бы не знать опять этой боли. Этой мучительной невосстановимой потери. Потери всего, чем дорожил. Потери всех, кого любил. Потери брата. Потери себя. Себя как части... неотрывной, неотделимой... не существующей более по отдельности. Никогда не существовавшей. Остался только жалкий обрубок. Оторванный, унесенный и брошенный. Сброшенный в вязкое болото собственного самого глубокого и невыносимого страха - остаться одному. Он был один. И придуманные для самого себя утешения больше не убаюкивали, не усыпляли этого страха, не пытались его убедить, что Кас еще жив, что он где-то рядом, где-то близко. Что Сэм его ищет, что он спасет его, что найдет способ его вытащить и вытащит, потому что они всегда так поступали. Винчестеры всегда так поступали. Но прошел уже месяц... может, больше. Может, время здесь течет иначе, и уже прошли годы. Дин все это время ощущал эти эмоции, отмечал их, сортировал и переживал, но будто бы не за себя, будто бы издалека откуда-то, будто разглядывал старые плоские картинки. А теперь... Теперь они во всей своей трехмерной тяжести вырвались из-за выгоревшего стекла его спасительного блока. И он их почувствовал. Как ожог. Как рану, боль от которой не сразу доходит до сознания в состоянии шока, пока кто-то не ткнет в эту дыру пальцем или не влепит пощечину, приводя в себя. Нет... нет... Только не так. Он не сдается. Он же никогда не сдается. Он не падает на колени перед самым страшным своим врагом - перед самим собой. Почему... что... где брешь, что высвободила все наружу, где дыра в его идеальной броне. Неужели вот здесь? В руках... в человеческих теплых руках, вдруг обхвативших его, зажимающих ему рот и дрожащих в ужасе за свою, за их обоих жизнь. Неужели нечто, внезапно вторгшееся в его неприкосновенное личное пространство, смогло сломать всю его защиту? Разнести по кирпичику его стены. Напомнив ему, кто он, напомнив, как он уязвим, как хрупок... нужен кому-то. Пусть проходящему мимо, нелепому союзнику. Жалкому неудачнику из всего многообразия нечисти. Нечисти! Вторгшейся в его туманное немое пространство живыми эмоциями, ощущениями, простыми приземляющими прикосновениями, паническим стуком сердца, так внезапно материализующим Дина в физическое пространство. Материализовало и бросило с единственным желанием теперь, вырваться, вывернуться, закрыться и снова спрятаться. Не должно быть так. Только не так. Только не здесь и не он. Только Сэм мог это делать, только брат мог возвращать его в мир живых и заставлять физически и эмоционально существовать. Не какой-то недомонстр, жалкое подобие, дешевая копия человека с именем отца. Дин не выдержал больше ни одной секунды томительного ожидания, затекшей неподвижности в предвкушении очередной возможности умереть. Он дернулся. Сначала несильно, срывая тощую прохладную ладонь со своего лица, затем сильнее, пытаясь вырваться из крепких испуганных объятий Джона. - Пусти... пусти ж ты. Да отстань уже. - Нет, нет, нет... нельзя. Он услышит тебя. Еще нельзя, погоди, не шевелись, - заерзал Джон, стараясь удержать Дина на месте в куче покрывающих их с головой костей. Но Дин не собирался больше лежать здесь ни секунды, не собирался никого ждать и прятаться. Сваленные в один кипящий котел эмоции вдруг выварились в жгучую злость, которая тут же начала пытаться найти себе цель, найти то, что можно ударить, можно выплеснуться, обжигая ядом. - От-пус-ти! - сквозь зубы процедил он, в последнем резком движении сбрасывая с себя конечности тощего существа. Вывернулся, разбросал все навалившиеся на него шуршащие останки и резко поднялся на ноги, шумно фильтруя воздух сквозь расширившиеся в гневе ноздри. Расшвыривая кости, он выбрался из ямы и с опозданием вдруг прочувствовал едкую, теплую и влажную боль в ноге, только что вытащенной из каменных тисков. Вниз по голени, где-то под джинсами, побежал разгоняющий мурашки ручеек и затерялся в ботинке, давно ставшим частью тела, как и вся его одежда. Дин остановился, отвернувшись от Джона лицом в темноту, пробежал ладонью по лицу, пытаясь стереть гримасу от внезапной боли, так позорно устроившей за него почти истерику. Нет, не физической боли. На физическую он уже почти перестал обращать внимание, как и на голод, и, почти, как на жажду. Скоро, должно быть, его тело онемеет так же, как до этого онемела его душа. А теперь, как и положено после онемения, чувствительность возвращалась в обнимку с мучительной ноющей болью. Сейчас он чувствовал себя болезненно раздетым. Не потому что стоял с голым торсом посреди холодной пещеры, сжимая в руке свою черную футболку, не потому что совсем потерял два слоя своей "кожи" в виде рубашки и куртки. А потому что его слабость вдруг, словно фонтаном, забила из каждой поры на его теле, все его чувства вместе с холодным потом просочились наружу. Вылезли и предательски заблестели, выдавая с потрохами его врагу, сидящему за его спиной в недоуменной позе, зарытым почти по плечи в коричневые жесткие кости. Неужели Дин одичал настолько, что простое псевдочеловечексое общение и прикосновения, так на него воздействовали. Неужели ему этого так не хватало. Нет! Вся нечисть, монстры, чудовища - это враги. Пусть этот ему помог, но нужно было срочно от него избавиться. Даже быстрее, чем от тех, кто угрожал его жизни. Этот неуместный неуклюжий экземпляр делал что-то намного страшнее других, делал его уязвимым. Но обещание Дин дал. Не убивать. Словно пытаясь восстановить рассыпавшуюся броню, Дин надел футболку, болезненно вздрагивая от натянувшихся свежих шрамов на плече. Будто бы это могло помочь. Нихрена. Медленно выдохнул и обернулся к Джону. Тот сидел в слабом освещении и молча смотрел большими блестящими глазами, то ли испуганными, то ли умоляющими, хотя, скорее всего, просто удивленными. - Я... - Дин растерялся, здесь он понял, что логика ему отказала, когда он выскочил из укрытия. - Я не привык прятаться. Я привык стоять в полный рост и надирать им задницы. - Пфхх, - кажется, усмехнулся, а может, чихнул, Джон. - Этому ты задницу не надерешь. Этот тебя размажет до тонкого мокрого слоя. Рогач от тебя даже костей не оставит. - Рогач? Это что еще за хрень. - Лучше с ним никогда не встречаться. Даже стая его избегает. Он очень большой, очень сильный и защищен броней, а его рога... у него много рогов. Поэтому я его так называю. Он, правда, правда, очень страшный. - Откуда ты знаешь про стаю? - Дин все же похромал в сторону кромки стены, чтобы хоть чуть-чуть выглянуть наружу. - Я много наблюдаю. Хорошо слушаю, хорошо смотрю, хорошо нюхаю. Это меня защищает. Если я знаю границы, где охотятся, где ходят, меня никто не поймает. - То есть ты прячешься все время? - Он доковылял до края и, прислонившись к нему здоровым правым плечом, сначала прислушался, потом вдохнул воздух, потом аккуратно медленно выглянул. Совсем немного, краем глаза. Ничего. - Не прячусь. Наблюдаю и ухожу от опасности. Охраняю дом. - Что же ты сюда-то попался, раз так хорошо смотришь и нюхаешь? - Дин, не отлипая от стены, повернулся вновь к Джону, тот сидел в той же позе, блестя глазами, но больше не делал попыток вернуть Дина в укрытие. Значит, опасность миновала и по мнению Джона. - Ну, я увлекся немного. Дин покачал головой, тоже мне охотничек-нюхач. Отвлекся и попался как кролик. - Почему этот зверь, ну тот, что здесь в берлоге, не убил нас? Чего он ждал? - Он не ест один. Он ждал стаю. Они все охотятся и приносят еду в логово, чтобы потом вместе... - Устроить семейный ужин? - Дин криво усмехнулся. - Что-то вроде того... - после задумчивой паузы ответил Джон. - Тогда надо убираться, пока никого из стаи здесь нет. Куда же он ушел тогда, этот зверь? - Наверное, ушел отгонять рогача, увести его от логова. Он опасен для стаи. - Ты как хочешь, а я пошел, - сказал Дин и осторожно похромал из пещеры, отмечая, что для глубокой царапины нога что-то уж слишком сильно начинала болеть. Идти было тяжело. И в голову с каждым шагом словно прилетал молот Тора. Мда... далеко он так уйдет. Сзади послышался шорох и шлепки босых ног. Джон догонял. Знакомый темный проход пещеры уже не казался таким длинным, как в прошлый раз, и Дин, прихрамывая, выбрался наружу. Остановился возле входа и прислушался, обводя взглядом негустые заросли и ряды корявых деревьев на той стороне маленькой поляны перед входом. Опасности не ощущалось. Рогача Джон мог выдумать. Непонятно зачем, правда. Все. Из пещеры он вылез, Джон тоже, они спасены - сделке конец. Забыть этого чудика, как страшный сон. Дин секунду размышлял, куда теперь идти. Больше всего хотелось вернуться к тому ручью и подобрать свои вещи и оружие. Наверное, это была самая мудрая мысль. Вернуть себе оружие и броню. Перестать быть таким "голым". И попить воды. О да. От одной мысли о воде чуть ноги не подкосились. На Земле он бы давно уже умер от такого обезвоживания и потери крови. А тут вон шевелится даже до сих пор. Подойдя к кромке маленькой каменной площадки-крыльца, Дин вгляделся в траву и мох перед ним в поисках хоть каких-то следов. Если собрать болезненный пазл воспоминаний о дороге сюда, то его тащили волоком и по дороге он обильно поливал кровью землю. Должны остаться хоть какие-то следы. Млечный путь... А потом он вспомнил про дождь. Дьявол. Все могло попросту смыть. Нет, не сдаваться. Там, под деревьями, дождь мог не пробиться к земле сквозь густую листву. Там могли остаться следы. Дин двинулся направо с намерением обойти край леса вокруг пещеры и найти остатки своей крови. В траве под ногами прошуршал какой-то предмет. Дин согнулся, вздрогнул от стрельнувших ребер, но распрямился уже со своей первой сломанной костью в руке. Его первобытным оружием, которое потерял в прошлый раз. Пошел дальше, отмечая про себя совсем нехорошее состояние собственного здоровья. Нога болит, ребра ноют, плечо дергает, голова... голова явно без мозгов, потому что ему бы еще день где-то отсидеться в укрытии до того момента, когда он сможет сразиться с кем-то и при этом не упасть от первого же удара. Пещера на укрытие не тянула, значит, отползти как можно дальше и залечь. Может замаскироваться... в чьей-нибудь кровище, или трупе, да хоть в дерьме... - Ты не туда идешь. Дин чуть не подпрыгнул от голоса Джона, раздавшегося внезапно близко со спины. Вот черт, пропустил его и даже не слышал. Точно не уйдет далеко. Мозги совсем плохо работаю, подтекли видать из трещины. Рефлексы ни к черту. - Отстань уже от меня... - устало пробормотал в ответ. - Ты же человек! - О, господи! И что? - Ты ничего не видишь и не слышишь. Ты найдешь болото, только когда свалишься в него, как в тот раз. - В тот раз? Ты откуда знаешь? Ты так долго следил за мной? - Я смотрел, - единственное, чем решил объясниться Джон. -Тебя сожрут, ты легкая добыча. - Да? Скажи всем тем, с кем я уже встретился. Ты же сам все видел. - Ты не был ранен. От тебя за милю несет слабостью. У тебя кровь из ноги течет, и тебя найдет даже слепой по таким следам, - Джон указал вниз, на тонкую дорожку редких капель на камнях. Дин посмотрел назад. Черт. Уродец прав. Хорошая пунктирная тропинка. Точно мозги не работают, об этом он даже не подумал. Дин встал и потер пальцами переносицу, пытаясь отогнать хоть частично жуткую мигрень, пронзившую голову вместе с лучами слишком яркого белого солнца, попавшими в глаза, как только он вышел. - Что ты ко мне привязался? Какая тебе разница? - Куда ты идешь? Я могу помочь. - Куда я иду... Ты же сказал, что я не туда иду. - Когда идешь в болото - это не туда. Точно. Дин застонал, закрывая все лицо ладонями. Потом прошелся пальцами, взъерошивая слипшиеся грязные волосы. Наконец, опустил руки и обернулся к Джону. При свете он не выглядел уже совсем таким тощим. Но почти на голову ниже Дина. Бледный, жилистый, кушал явно плохо. Волосы были светлого пепельного цвета, короткие, но неровные, будто их выдирали, а не стригли. Тонкое лицо с чуть впалыми щеками и крупные глаза. Очень светлого серого цвета, на фоне которого черные зрачки сильно выделялись. Одет в одни только потрепанные болтающиеся штаны. Явно не по размеру и уже неопределенного выгоревшего цвета. Ноги босые, руки пустые. Ни оружия, ничего. Выглядел обманчиво безвредным. Но здесь, в Чистилище, Дин знал, нет безобидных существ. Стоит только отвернуться. - Послушай, мы договорились с тобой, что ты помогаешь мне выбраться, и расходимся в разные стороны. Мне от тебя ничего не нужно, ты сказал, что тебе тоже. Давай, катись уже... - Мне нужно... - Нужно? - Да. Ты можешь дать мне, то, что мне нужно, а я помогу тебе. Обещаю! - Я могу что-то дать тебе? - Дин нахмурился и, нарочито показательно осмотрев себя, поднял руки. Ну нету у него ничего. Разве что донорские органы. - И кто вообще сказал, что мне нужна помощь? Джон разочарованно всплеснул руками и указал вновь на Дина. - Ты посмотри на себя, ты человек! - А ты расист, по-моему! - Тебе однозначно нужна помощь. Дину подумалось, достанет ли он костью до Джона, чтобы воткнуть ему ее в глаз куда-нибудь. В одно движение точно не достанет. Желание от него избавиться возрастало с каждой секундой. Но логика откуда-то из глубины шумящего потока в мозгу говорила, что его можно использовать, он местный и наверняка знает, где ручей. Но терпеть его компанию... дать ему что-то, чего у Дина точно не было... Дин вздохнул, глядя прямо в глаза Джону. Выражение глаз настолько прозрачное и наивное, глубоко убежденное в своей правоте, что Дин даже не сразу нашелся, что ему ответить. Но ему очень-очень нужно было вернуть назад свое оружие и одежду. Очень! Без этих частей тела он уже не видел своего полноценного выживания. - Что же я могу дать-то тебе? - сквозь раздражение нехотя процедил Дин, вновь поднимая руку к голове, потереть висок. - Я хочу... я хочу вспомнить... - Чего... чего ты хочешь? Вспомнить? Я амнезию не лечу... разве что вызываю. - Я хочу вспомнить, как это... быть человеком. На это Дин совсем не знал, что ответить. Лишь удивленно приподнял бровь, не сводя взгляда с честных круглых серых глаз. - Быть человеком? Да ты в жизни им не был, ты же... ты же чертов монстр, - ответил Дин после мучительной для Джона паузы. - Ну, нет... я же... я же только наполовину. Посмотри на меня, я же выгляжу как ты, - Джон пошевелил конечностями, будто это доказывало схожесть с человеком. - Просто я здесь так давно, что уже ничего не могу вспомнить. Из того, как я жил тогда. Там. - Нахрен тебе это надо? Бегай, жуй травку, радуйся простоте монстрячей жизни. - Это было частью меня, я хочу вспомнить. С того момента как я увидел тебя. Я потому и следил за тобой. Дин вздохнул и слегка закатил глаза. Боже, за что? - Ну вот видишь, ты за мной увязался и влип по самые уши. Одни неприятности. И вообще, я не могу этого для тебя сделать, я не философ какой-нибудь, чтобы рассуждать о том, как быть человеком и прочей фигне. Это надо к... - Дин запнулся, он чуть не сказал "к Сэму". Черт! - Не ко мне с такими вопросами. - Не надо мне ничего объяснять. Я просто хочу поговорить. Как люди разговаривают. Беседуют. А то... а то я даже не сразу вспомнил, как это делается. Там в пещере. - Ну уж сейчас то, я смотрю, ты прекрасно вспомнил. Не заткнешь. - Я один. Здесь никого нет. Здесь нет людей, с которыми можно говорить. Тут вообще не с кем говорить. Никто не говорит. Дина резануло. Неприятно так, словно по старой зарубцевавшейся ране. На словах "я один". Слова эти из него потянули тонкую ниточку понимания и сопереживания. Один. Дин знал, что это такое. Как это может быть. Может, и ничего страшного, если один стремный монстр проводит его к его оружию в обмен на одну длинную беседу по дороге. А потом он его сам грохнет. Или прибьет в пути, если Джон вознамерится забубнить его до смерти. Ведь это будет считаться нарушением уговора не убивать. По сути, тот нападет первым. Ну да. Ох, пожалеет он об этом. Но зато вернет нож, пистолет, рубашку и драгоценнейшую куртку. В которой тепло. Это того стоит. Если у Джона хороший нюх, пусть ищет все его вещи. И вода... Вода. Может, он даже помоется. Определенно это того стоит. - Мне нужно вернуться туда, где я оставил свои вещи. К ручью. Ты знаешь, где ручей? - Мы договорились? - Ты ведешь меня к моим вещам, я с тобой говорю в процессе. Друг друга не убиваем. Иначе я тебя убью! - продекларировал условия Дин. - Хорошо, - широко улыбнулся Джон и с недоумением посмотрел на вдруг протянутую Дином руку. - Бестолочь... - пробормотал Дин, делая шаг ближе и беря худую лапу Джона, чтобы потрясти в рукопожатии, скрепляя сделку. Джон еще шире заулыбался и затряс руку в ответ. Тоже вспомнил, наверное. Дин выпутался из затянувшегося рукопожатия и сделал шаг назад, в последний момент споткнувшись больной ногой и дернувшись. Джон это заметил и, на секунду задумавшись, метнулся обратно в пещеру. Затем так же быстро вернулся уже не с пустыми руками. Дин разглядел, что он нес, распутывая на ходу. - Это что? Свадебное платье? - Нет, так далеко они вроде заходить не собирались. - Чего? - Джон недоуменно остановился, посмотрел на свою ношу, похлопал глазами. - Надо твою ногу забинтовать, чтобы она так сильно не привлекала внимание. Запах твоей крови очень сильный, за тобой целые караваны потянутся. - Джон взялся поудобнее за подол и с треском оторвал длиннющую полосу. - Можешь мне не рассказывать, - Дин припомнил этот самый караван, преследующий его с первого дня в Чистилище. А потом улыбнулся мысли о том, как звериная стая, сидя кружочком на семейном ужине, закусывала невестой Франкенштейна. Предварительно почистив ее как банан. Ну, в смысле... платье-то целое. Джон отбросил платье и подошел к Дину с "бинтом" в руках, собрался уже присесть на корточки и, похоже, самостоятельно перебинтовать. - Эй-эй. Стоп. Я сам, - Дин перехватил его на полдороги. Вот еще, монстры его бинтовать будут. Но Джон пожал плечами и протянул бинт. Дин взял кусок когда-то бывшей белой ткани, почти чистый, если приглядеться, и, хмурясь, сел на траву. Стоя бы он точно не смог перебинтовать себе ногу. Как только он бы наклонился, рухнул бы лицом вниз, лишний раз доказав Джону свою слабость, и, на самом деле, жуткую головную боль, от которой при резких движениях темнело в глазах. То, что темнеет, он разглядел только сейчас, выйдя на свет. В пещере разницы в темноте не ощущалось. Может, иметь сейчас спутника и не было такой уж плохой идеей. По крайней мере, он будет не один, если кто-то встретится по дороге. Боеспособность явно у него хромала в прямом и переносном смыслах. А с нюхом и зрением Джона они смогли бы делать то, что у этого странного чудика хорошо получалось - прятаться. Дин распутал ткань и сосредоточился на наложении повязки, прямо поверх джинсов. Так он скроет следы крови, которая их пропитала. Нога получилась забинтованная от щиколотки и почти до колена, чтобы наверняка закрыть и разодранную рану и кровоподтеки. На удивление, ткань свадебного платья оказалась мягким плотным хлопком, должно быть, оно было винтажным или на самом деле старинным. Из тех времен, когда красота была проще, ровной белой и мягкой, а не шуршащим пучком синтетики и блесток. Почему-то белое платье напомнило ему о Мэри. Может быть, из-за того, что в последних мгновениях своей жизни она была одета в простую, мягкую белую ночную сорочку. Такую струящуюся и длинную. Так нежно пахнущую чистотой и мамой. Нет, что-то этот монстр с ним сделал. Может, колдовство какое-то. Будто вывернул его наизнанку. Дин оторвал руки от лица, даже не помня, как их туда поднял. Должно быть, он снова пытался спрятаться от головной боли. Или от Джона. Или от самого себя. Джон сидел на корточках перед ним, в очередной раз незаметно подкравшись. На этот раз он сжимал в руке какой-то маленький куст с крупными листьями и толстым корнем, покрытым комьями сырой земли. Выдрал, видимо, только что где-то. Непонятно, что он собирался делать, но он просто сидел и смотрел на Дина с очень внимательным выражением лица, будто впитывал что-то или слушал. Словно все сокровенные мысли Дина вдруг оказались не внутри, а снаружи, и Джон теперь разглядывал их. Дин вдруг почувствовал себя вскрытым телом на уроке у студентов патологоанатомов, с любопытством рассматривающих человека в разобранном виде. Мигом захлопнулся, как мог, и отвел взгляд от уже раздражающих серых глаз. Не дай бог эта зараза мысли читать умеет. Надо было действовать, шевелиться, что-то делать, куда-то идти, чтобы только больше не думать. Чтобы иметь время и возможность собрать по кирпичикам свои внутренние стены и обезболить обратно свои эмоции. Перейти в режим тупой физической работы, охоты. - Надо двигать, мы засиделись, - начал подниматься Дин. - Постой, - Джон остановил его, коснувшись плеча. Дин отдернулся, но вставать перестал. Что-то есть в прикосновениях, надо их избегать. Джон отвернулся, подобрал небольшой камень и, положив свой куст на каменную плиту-крыльцо, возле которой они сидели, с размаху стукнул им по корню. Корень треснул и сплющился, будто внутри был пустотелым. Запустив тонкие пальцы в трещину, Джон разломил корень. Изнутри потянулся маслянистый резко пахнущий сок. - Воу... фу, ну и жесть. - Зато ты перестанешь вонять человечиной, - забубнил Джон, не особо обращая внимание на зажавшего нос и рот Дина и его слабые попытки отмахнуться от рук Джона, которыми он стал размазывать этот корневой сок по его одежде. Он прошелся этим маслом по забинтованной ноге, чтобы скрыть запах крови потщательней, потом по другой ноге, затем вымазал, насколько смог, его футболку и руки, а в конце, уже бросив остатки измочаленного кормя на землю, двумя руками припечатался к щекам Дина. Это уже было слишком. Дин зло оттолкнул его руки. - Ну, хватит! Густой резкий удушливый запах растения защипал в носу, забрался в рот, оставляя там горечь, и начал подбираться к глазам, наполняя их жгучими слезами. Дин кашлянул и заморгал, не зная, какой теперь рукой можно стереть слезы и не занести в глаза еще больше этого мерзкого сока. - Не вздумай облизываться. Отравишься! - деловито поднявшийся Джон сказал это, уже уходя куда-то снова за угол каменных возвышений, исчезая в кустах. - Сам ты... облизывайся... тьфу... - тут даже облизываться не надо было, какие-то летучие масла-ароматы и так в рот набились. Дин поднялся, вытирая ладони об одежду, там, где она не была измазана маслом. Если он сам не сдохнет от этого запаха, то уж нечисть к нему, наверное, на километр не подойдет. Надо запомнить эту дрянь, в будущем может пригодиться. Уж получше, чем кровища мертвого болотного чудища. - Уж получше, чем кровь болотного ревуна... - с треском из кустов вылез Джон с большой ветвью, чуть ли не с себя ростом, в руках. Возвращаясь к месту, где уже стоял Дин, он отламывал мелкие веточки и листья, медленно превращая ветку в большой, почти ровный шест. - Это было умно конечно, но так меня давно никто не удивлял, - закончил Джон и поставил перед Дином эту палку, сияя жутко довольным видом, - На, держи. Это тебе посох. Чтобы было легче с твоей ногой. Раньше чем завтра-послезавтра она у тебя не заживет, а нам надо двигаться быстрее. Дин принял палку с двоякими чувствами. С одной стороны это помогло бы, сняло вес с ноги, которая, возможно, была еще и сломана, а не только поцарапана. Зверь тогда не очень-то и аккуратно затаскивал его в пещеру. Сколько заживают серьезные переломы, Дин еще не знал. По счастливой случайности не ломал тут пока ничего. Но принимая такую палку, он будто бы официально объявлял себя больным и слабым. Это было невыносимо. - Я в порядке, - зачем-то хмуро сказал он. То ли Джону, то ли себе. - Ага. От тебя разит враньем, - покачал головой Джон. Блин, ну вот совсем как Сэм с его упертым желанием, чтобы Дин вечно признавался ему, если что-то болит. Так. Нет. Стоп! Ничего общего... Даже отдаленно. Этот урод ему Сэма ничем не напоминает. Пусть только попробует... он ему этот шест вгонит по самые... - Идем. Чем больше мы пройдем до темноты, тем лучше. Потом будет сложнее, - Джон развернулся и уверенно направился в заросли, но сохраняя скорость такой, чтобы Дин мог его догнать, прихрамывая и опираясь на палку. Дин решил выжать все силы, пока у него они есть, и задвинул всю физическую боль подальше, решив, что заглушит ее, если и в правду начнет говорить с Джоном. Брат ему всегда зубы заговаривал в моменты, когда надо было отвлечь от боли. - Так чем же я тебя удивил? - начал он, поравнявшись с Джоном, когда они проскользнули в темь под кроны деревьев. - Тем, что кровью вымазался? - Тем, что ты оттуда живой ушел! Из болота живыми не вылезают. Никто на моей памяти. И никто еще ни разу не убил ревуна. А ты вылез, убил, да еще и уполз потом. - Если бы я знал, что у вас тут принято помирать в болоте... Учту. А ревун... просто очередная мразь, мне без разницы... И почему, кстати, ревун? Он довольно тихий был, я бы сказал... - Дина передернуло от воспоминаний о болотной твари, свесившийся с дерева и душащей его ледяными пальцами, о ее пустых глазах и тихом засасывающем свисте. - Они, когда сожрут кого-то, сидят потом у себя на ветках и жутко воют... будто ревут от боли. Брррр... до костей пробирает. Да уж, пробирает это точно. Что здесь только в этом сточном болоте не пробирает его до костей. Даже Джон, который идет спокойный и уверенный рядом, чем-то пробирал. Неприятным. Будто стоило ждать от него сюрпризов. Дин чуял что-то нутром, но не мог понять что. Это будет долгий остаток дня...